Вторая жена - Евгения Марлитт

— Что это значит, Рауль? Что ты за бессмыслицу говоришь? — воскликнул гофмаршал.

Майнау засмеялся так горько и так громко, что стены отозвались.

— Попроси святого отца объяснить тебе это, дядя! Он так долго загонял жирных карпов в обширные римские сети, что никто не решится осудить его за то, что он хоть раз в жизни пожелал залучить в свою собственную сеть прекрасную, стройную золотую рыбку… Ваше преподобие, ваш святой орден отвергает в новейшее время часто приводимое правило, что «цель оправдывает средства». Может быть, из предосторожности его никогда не писали, но тем сильнее действует оно, как на ухо сказанный лозунг, и я не могу не поздравить вас, что вы эту сделку с совестью умеете применять и к частным интересам… Неужели эти прекрасные уста должны только творить молитву, перебирая четки?

— Признаюсь, я не понимаю, что вы этим хотите сказать, господин барон, — возразил священник совершенно непринужденно.

Он имел время принять спокойную и даже вызывающую позу, хотя по его горевшим местью глазам и бледному лицу было видно, что он вовсе не так равнодушен, как желал казаться.

— Глупости!.. Я решительно не понимаю, с какою целью ты все это говоришь, — заметил старик, нетерпеливо ворочаясь в своем кресле.

— Зато я понимаю, Майнау, — проговорила молодая женщина как уничтоженная.

Потом она молча подняла руки к небу: ей казалось, что вместе с признанием падет огонь на ее голову.

— Комедия! — крикнул гофмаршал своим пронзительным голосом и с негодованием отвернулся; но священник подошел к нему неверными шагами.

— Не грешите, господин гофмаршал! — сказал он строго и повелительно. — Эта бедная, измученная женщина находится под моим покровительством. Я не допущу, чтобы небесную чистоту ее души…

— Ни слова больше, ваше преподобие! — воскликнула возмущенная Лиана со сверкающими огнем глазами. — Вы ведь знаете, что я «одним поворотом головы становлюсь выше ничтожества», вы знаете, что я «высокомерна, как ни одна природная аристократка, в жилах которой течет герцогская кровь»! Все это слова, только что произнесенные вами! И вы, непрошеный, все-таки осмеливаетесь защищать меня? Разве вы не знаете, что графиня Трахенберг не потерпит такой навязчивости, а с достоинством отвергнет ее?.. Тут пред вами, господин гофмаршал, стоит комедиант, неподражаемый актер! — она указала на священника. — Решайте с ним, как знаете. Пусть он объяснит вам все, что случилось здесь в зале, как вам и ему будет удобнее. Я считаю напрасным трудом и унижением моего достоинства сказать хоть одно слово в свое оправдание, Она быстро повернулась и подошла к мужу; теперь они стояли друг против друга.

— Я удивляюсь, Майнау, — сказала она; как ни твердо и энергично звучал за минуту пред тем ее голос, теперь в нем слышалось как будто рыдание. — Несколько дней тому назад я могла бы оставить Шенверт, не сказав и тебе ни слова в свое оправдание; но с тех пор как я глубже заглянула в твою душу, я ближе узнала ее; я уважаю ее, хотя, к моему глубокому сожалению, я сегодня должна снова убедиться, насколько ты можешь быть слабым и ослепленным и как искажен твой взгляд на вещи, если ты веришь тому, что говоришь… Сама я, конечно, не могу ни устно, ни письменно изложить тебе настоящее положение дел, но у меня есть сестра и брат, от них ты услышишь обо мне.

— Она направилась к выходу.

— Ради Бога, Рауль, без скандала! Надеюсь, ты не поверишь этой хитрой интриганке! Заклинаю тебя памятью твоего отца, не дозволяй вооружать себя против верного друга нашего дома! О Боже, дорогой, достойнейший святой отец, уведите меня скорей отсюда, скорее в мою спальню! Мне очень худо! — слышала Лиана громкие тревожные возгласы гофмаршала, когда затворила за собою дверь.

На самом же деле один актер стоил другого: это притворное нездоровье было только предлогом, посредством которого гофмаршал хотел избавить своего друга и поверенного от столкновения с раздраженным Майнау.

Глава 21

С горькою улыбкой, едва сдерживая душившие ее слезы, сходила молодая женщина с лестницы. Три человека, оставленные ею наверху, может быть, будут в течение нескольких дней враждовать между собою, но время и этикет не замедлят примирить их; бездна же, в которую ввергли несчастную женщину, скоро, очень скоро сомкнется над ее головою, и кто тогда вспомнит о разведенной жене? В высшем свете неприятные происшествия необыкновенно быстро порастают травой забвения.

В гардеробной перед трюмо горели лампы. Ганна предполагала, что ее госпожа, во всяком случае, переоденется к чаю и заменит легкое летнее платье более теплым, так как на дворе стало холодно и сыро. Белая фарфоровая печка, топившаяся исключительно в это время года, распространяла приятную теплоту, а сквозь отверстие в медной дверке ее падал на ковер красноватый отблеск горевшего в ней угля. И в этот уютный, приветливый утолок вошла в последний раз молодая женщина с разбитым сердцем и помутившимся взглядом, чтобы приготовиться к отъезду… Она отпустила горничную ужинать в людскую и заперла за нею дверь, которая вела на колоннаду.

Почти все окна были уже закрыты ставнями, только в голубом будуаре оба окна стояли отворенными. Лиана всегда сама затворяла их из предосторожности, чтобы чужие, неумелые руки не повредили ее прекрасных азалий… Дождь шумными потоками лился на землю. Холодный сырой воздух, врываясь в открытое окно, веял на атласные стены. По временам буря выла еще яростнее, и дождь лился тогда с удвоенною силой. Эоловы арфы то звучали сильнее от порывов ветра, то заглушались шумом дождя и замирали где-то в саду.

С минуту Лиана простояла у открытого окна; она невольно содрогнулась при мысли, что в такую ужасную погоду и притом ночью ей приходится покинуть замок и идти пешком. Она хотела уйти из Шенверта так тихо и незаметно, чтобы никто не мог даже знать, когда она ушла. Она ни одной ночи не могла более оставаться под кровлею того, кто считал ее неверною и погибшею безвозвратно. Масса взведенных на нее оскорбительных обвинений и вероломные действия священника лишили ее всякой возможности доказать свою невинность, так что только опытная в хитрости и коварстве женщина могла бы выпутаться из этой интриги; ей же, беспомощной по чистоте ее души, остался только один исход: бежать к Магнусу и Ульрике и им поручить свою защиту.

Она заперла окно и опустила штору; вдруг раздались торопливые шаги в передней, и сильная рука взялась за ручку двери, но голубой будуар был заперт… Лиана прижала руки к сильно бьющемуся сердцу. Майнау стоял в передней и требовал, чтобы его впустили… Нет, ни за что на свете она не увидит его больше! Он сделал эту встречу невозможной.