Шпион, вернувшийся с холода. Война в Зазеркалье. В одном немецком городке - Джон Карре

— Никакого. Можно попробовать спровоцировать побег из страны, из того района. Но это длинная история. Листовки, пропаганда по радио, денежные приманки. Это хорошо срабатывало во время войны. Придется иметь дело с множеством людей.

— Все это едва ли выполнимо.

— Да. Теперь многое изменилось.

— Так есть еще какой путь? — настаивал он.

Леклерк опять улыбнулся, словно хотел помочь другу, но не умел творить чудеса.

— Агент. Краткосрочная операция. Туда и обратно — неделя на все.

Замминистра сказал:

— Но кого вы найдете для такой работы? В наши-то дни?

— Кого, в самом деле? Дело очень рискованное.

Кабинет замминистра был большой, но темный, с рядами книжных полок. Модернизация дошла до его личной канцелярии, отделанной в современном стиле, и остановилась. Кабинету придется подождать, пока он выйдет на пенсию. В мраморном камине горел газ. На стене висела картина морской битвы, написанная маслом. Были слышны гудки барж в густом тумане. Будто все это происходило у моря.

— Калькштадт довольно близко от границы, — сказал Леклерк. — Мы бы не стали брать самолет из тех, что летают по расписанию. Мы бы организовали учебный полет, сбились с курса. Так делалось прежде.

— Именно так, — сказал замминистра и продолжил:

— Этот ваш человек, который умер…

— Тэйлор?

— Меня не интересует, как его звали. Он был убит, верно?

— Это не доказано, — сказал Леклерк.

— Но вы-то считаете, что его убили?

Леклерк терпеливо улыбнулся:

— Я считаю, что мы оба знаем, как опасно делать обобщающие заключения, когда речь идет о стратегическом решении. Я все же прошу разрешить еще один полет.

Замминистра покраснел:

— Я сказал вам, исключается. Нет! Теперь ясно? Мы говорили об альтернативах.

— Есть одна альтернатива, которая, по-моему, почти не затронет мой Департамент. Это, скорее, дело для вас и Форин Офис.

— Да?

— Дайте намек лондонским газетам. Постарайтесь, чтобы материал давали как можно шире. Напечатайте фотографии.

— И?..

— Наблюдайте за ними. Наблюдайте за восточными немцами и советскими дипломатами, следите за их контактами. Бросьте камень в гнездо и смотрите, что будет.

— Я вам точно скажу, что будет. Протест со стороны американцев, от которого эти стены будут дрожать лет двадцать.

— Естественно. Я забыл об этом.

— Тогда считайте, что вам повезло. Вы предлагали забросить агента.

— Только гипотетически. У нас нет конкретного человека.

— Послушайте, — сказал замминистра с категоричностью многоопытного человека. — Позиция Министра очень проста. От вас поступило донесение. Если оно правдивое, оно должно изменить нашу систему обороны. И вообще оно должно все изменить. Терпеть не могу сенсаций, Министр тоже. Если уж собаки подняли зайца, вы по меньшей мере должны по нему выстрелить.

Леклерк сказал:

— Предположим, я нашел нужного человека, тогда надо изыскивать ресурсы. Деньги, снаряжение. Возможно, расширение штатов. Транспорт. В то время как перелет…

— Почему вы создаете так много трудностей? Насколько я понимаю, вы и ваши люди существуете как раз для таких вещей.

— Это входит в нашу компетенцию. Но нас ведь сокращали, как вы знаете. Мы потеряли много. Некоторые функции нашего Департамента утрачены, если говорить честно. Я никогда не пытался повернуть стрелку часов в обратную сторону. В конце концов, — тонкая улыбка, — наше положение немного анахронистично.

Замминистра поглядел из окна на огни у реки.

— А по-моему, даже очень современное. Ракеты и прочее. Не думаю, чтобы Министру это представлялось анахронизмом.

— Я имею в виду не цель, а способ нападения: потребуется операция по прорыву границы. Со времени окончания войны этого почти никто не делал. Впрочем, это один из приемов тайной войны, который традиционно входит в компетенцию моего Департамента. Или входил.

— К чему вы клоните?

— Я всего только размышляю вслух. Вполне вероятно, что Цирк лучше нас оснащен для подобного дела. Может быть, вам стоит поговорить с Контролем. Мои специалисты по вооружению окажут ему поддержку.

— То есть вы думаете, что сами не справитесь?

— Мой Департамент, в его теперешнем виде, нет. А Контроль может. Если, конечно, Министр не будет против, чтобы подключить еще одно ведомство. Точнее, два. Я не знал, что вас так беспокоит огласка.

— Два?

— Контролю придется доложить в Форин Офис. Это его обязанность. Так же как я докладываю вам. И тогда голова будет болеть у них.

— Если они узнают, — сказал с презрением замминистра, — на другой день это будет обсуждаться в каждом вшивом клубе.

— Такая опасность есть, — признал Леклерк. — Я подозреваю, в частности, что у Цирка нет специалистов по военным объектам. Ракетная установка — это сложное дело: стартовые платформы, пламеотбойные щиты, кабельные трассы; информация об этих вещах требует соответствующей обработки и оценки. Мне кажется, мы с Контролем могли бы объединить силы…

— Это исключено. Вы не умеете работать вместе. Если бы ваше сотрудничество и было успешным, это противоречило бы нашему принципу: не допускать монолита.

— Ах да, конечно.

— Предположим, вы займетесь этим сами; предположим, вы найдете человека; что еще потребуется?

— Дополнительные расчеты. Срочное предоставление средств. Расширение штата. Тренировочный центр. Покровительство Министерства; спецпропуска и полномочия. — И опять укол ножом:

— И небольшая помощь Контроля… мы могли бы получить ее под каким-нибудь предлогом.

Над водой расплывалось жалобное эхо гудящих в тумане кораблей.

— Если иначе нельзя…

— Может быть, вы доложите Министру, — сказал Леклерк.

Пауза. Леклерк продолжал:

— В практическом смысле — нам нужно порядка тридцати тысяч фунтов.

— Подотчетных?

— Частично. По-моему, вы не хотели знать подробности.

— За исключением финансовых. Знаете, подготовьте записку о ваших расходах.

— Отлично. Набросаю в общих чертах.

Снова пауза.

— Едва ли это самая большая сумма по сравнению с риском, — сказал себе в утешение замминистра.

— С потенциальным риском. Мы хотим внести ясность. Я не делаю вид, что убежден. Просто подозрение, очень серьезное подозрение. — Он добавил — не смог сдержаться:

— Цирк бы запросил вдвое больше. Им слишком легко дают деньги.

— Тридцать тысяч фунтов, значит, и наше покровительство?

— И человек. Но я должен найти его сам.

Короткий смешок. Замминистра резко сказал:

— Кое-какие детали Министр знать не захочет. Вам понятно?

— Конечно. По-моему, в основном говорить будете вы.

— А мне кажется, Министр. Вам удалось его сильно встревожить.

Леклерк заметил с ехидной почтительностью:

— Мы не должны так поступать с нашим руководителем, с нашим общим руководителем.

У замминистра было такое выражение лица, будто он не чувствовал, что над ним есть еще начальство. Они встали.

— Кстати, — сказал Леклерк, — о пенсии миссис Тэйлор. Я написал ходатайство в Министерство финансов. Там считают, что нужна подпись Министра.

— Боже мой, почему?

— Вопрос в том, был ли он убит при исполнении.

Замминистра оцепенел.

— Какая бесцеремонность! Вы просите Министра подтвердить, что Тэйлор был убит.

— Я прошу о пенсии для вдовы, — с достоинством возразил Леклерк.

— Он был одним из моих лучших людей.

— Разумеется. Они все лучшие.

Министр не поднял глаз, когда они вошли.

А инспектор полиции поднялся со стула — маленький, толстый, с выбритой шеей. Он был одет в штатское. Эйвери предположил, что он детектив. Он пожал им руки с видом профессионального соболезнования, усадил их в современные стулья с тиковыми подлокотниками и предложил сигареты в жестяной коробке. Они отказались, тогда он закурил одну сам, и дальше она играла роль как бы удлинителя его коротких пальцев, когда он жестикулировал, и служила инструментом для рисования, когда в наполненном дымом воздухе он принимался очерчивать предметы, о которых говорил. Он то и дело отдавал должное печали Эйвери, погружая подбородок внутрь воротника и бросая интимно-сочувственный взгляд из-под нахмуренных бровей. Вначале он рассказал обстоятельства происшествия, с утомительными подробностями расхваливая усилия полицейских в поисках машины, часто упоминал личную озабоченность начальника полиции, известного англомана, и выразил убеждение, что преступник будет найден и наказан по всей строгости финского закона. Некоторое время он говорил о своей любви к англичанам, восхищался королевой и сэром Уинстоном Черчиллем, рассуждал о преимуществах финского нейтралитета и наконец перешел к разговору о покойнике.