Апостол, или Памяти Савла - Павел Сутин

– Священник – доктор наук? – недоверчиво спросил Дорохов. – Что же это за священник? И что же это за доктор наук?

– Ох, как я не люблю этот примитивный атеизм! – сердито сказала Курганова. – Пионерский какой-то атеизм! А Николай Евгеньевич – большой знаток раннехристианского периода.

– Софья Георгиевна, я тут надымил…

– Ничего.

Она повела ладонью – ерунда, мол. Но по лицу скользнуло неудовольствие, и Дорохов пожалел о своем атеистическом пассаже.

– Можно, я еще закурю?

– Форточку только приоткройте… И подайте, пожалуйста, мне шаль, – царственно сказала хозяйка.

Он встал, отдернул штору, открыл, встав на цыпочки, узкую форточку. Взял со стула в гостиной серую шаль из козьего пуха и подал. Курганова поставила рюмку на поднос, укутала плечи и опять взяла рюмку.

– Я в свое время внимательно читала Евангелия. Человек я неверующий, меня это интересовало исключительно как литературное произведение. Я была нормальный советский редактор, но к Библии относилась с величайшим почтением. Поскольку это начало всей литературы, какая только есть на белом свете. Когда я ушла на пенсию, свободного времени прибавилось. Перечла и Евангелия, и Деяния. В семьдесят пятом… Да, это было в семьдесят пятом, летом, тогда еще показывали по телевизору стыковку «Союза» с «Аполлоном». Мы с мужем смотрели эту передачу в Доме творчества, в Дубултах… В августе вернулись в Москву, и на даче у моей приятельницы Тамары Ивановой я познакомилась с Николаем Евгеньевичем. Мы подружились, он давал мне редчайшие книги. Многие – дореволюционного издания: Сергей Булгаков, Бердяев… Не утомила я вас еще?

– Что вы!

– Я ведь читала Евангелия не так, как читают люди верующие. Я же редактор, Миша. Я автоматически оцениваю то, что читаю. Как сказал один мой автор: «прозекторский подход к тексту»… Я могу текстом наслаждаться, увлекаться им могу, но и всегда анализирую, стиль отслеживаю, композиционную стройность… Я перечитывала Новый Завет и вдруг поняла, что на протяжении всего лишь нескольких десятилетий… Я имею в виду тот временной отрезок, когда создавались канонические Евангелия. Так вот, за такое короткое время разом объявились четыре литературных гения! Они одновременно… Ну что для человеческой истории несколько десятилетий? Мгновение. Марк, Матфей, Лука и Иоанн создали четыре шедевра. И притом избежали разногласий в ключевых вопросах. Могло ли такое произойти в действительности? Нет. Либо Евангелия, датируемые первым веком новой эры, писались позже заявленной даты, либо они подверглись правке. И правке безжалостной. Это вам говорит редактор. Канонические тексты, должно быть, мало общего имеют с тем, что в действительности писали Марк, Лука, Матфей и Иоанн… Или те люди, которых впоследствие назвали Марком, Лукой, Матфеем и Иоанном. А теперь, зимой восемьдесят седьмого, я ту же мысль встретила в вашей книге. Если я правильно поняла ваш замысел, конечно.

Вот в чем дело, подумал Дорохов. Книга ей понравилась. Но она потому так быстро меня вызвала, и этой Зубиной книгу дала – потому, что у нас с ней возникла одна и та же догадка. Людям это нравится – когда кто-то разделяет их догадки.

– Скажите, а ваш герой… Он что же, получается – фискал? Он из тайной полиции?

– Он офицер. Служака. Он нормальный человек, понимаете? Не злодей, не палач… Он отправлял свои служебные обязанности. Честно, умело… Он сунулся не в свое дело, и его убили.

– А может, и не убили? – Курганова подмигнула.

– Может быть… А к его судьбе кто-то потом приписал чужие деяния.

– Понимаю, понимаю… Вы вот и жизнь его выписали так… сочно – для того же? Чтоб предстал человек из плоти?

– Именно так! – загорячился Дорохов. – Я там увлекся, конечно, в некоторых местах. Секс, еда, оружие…

– Сексуальные сцены у вас, как бы это сказать… Излишне прямолинейны и не несут подтекста… Мы с отцом Николаем однажды гуляли по Курсовому, по Дмитриевского, дошли до Зачатьевского монастыря. Дело осенью было, листья облетали. Красиво, тихо. Бурмистров говорлив, ему только дай достойную тему… И мы с ним заговорили об апостоле Павле. Николай Евгеньевич сказал, что фигуры значительнее, чем Павел, в христианстве нет. И во всей истории человечества таких личностей наберется десятка два, не более. Павел ведь за двадцать лет создал огромную церковную организацию. Но помимо собственно церкви, он создал христианское богословие. Он был практик, администратор. Но он был и великий теоретик. Он разграничил иудейское мессианство и веру в Спасителя. По Павлу-то Христос пришел спасти не только евреев – но все человечество! Николай Евгеньевич тогда сказал мне, что эти две фигуры – Савл и Павел – они несопоставимы по масштабу. Кроме того, что Савл преследовал христиан, евангелисты ничего о нем не сообщают. Ничего выдающегося, ничего значительного. А тот человек, в которого якобы превратился Савл – он велик. Гениальный моралист, преобразователь мира… На это несоответствие и указывал Бурмистров. Нечто похожее угадывается и в вашем тексте. Но вы поступили просто. Уничтожили своего героя и тем самым предотвратили его трансформацию в апостола Павла.

– Я не думал о том, чтобы разделять Савла и Павла, – сказал Дорохов. – Я больше думал о другом.

– Хотели реабилитировать служаку? У вас ведь получается, что Савл не повинен в смерти святого Стефана, верно?

– Это частность… Я попытался описать живого человека. Чтобы можно было сравнить: вот так оно, скорее всего, было на самом деле, а вот так – с несостыковочками, с закруглениями и упрощениями – в Евангелиях. Ведь Библия это основа основ, так? Если лжет Библия… Хорошо, пусть не лжет. Умалчивает. Недоговаривает…

– Ну хорошо, – несколько поспешно сказала Курганова и пригубила из чашки (кажется, она немного устала). – Вроде бы, все мы с вами обсудили. Звоните Лене, телефон ее я вам сейчас дам… Вам, Миша надо образовываться! И историю надо изучать более глубоко. И историю христианства. Не было бы ни вашего любимого Трифонова, ни вашего любимого Гоголя, кабы не евангелисты.

– Да я бы рад изучать, – сказал Дорохов. – Так работа же… И вообще – бытие…

– …не пришли вчера? – спросил Пинхор. – Я вас ждал.

– Служба, – коротко ответил Севела. – Могу я войти в дом?

– Конечно, конечно, адон Малук…

Гончар посторонился.

– Есть у вас вода с лимоном, мастер? – спросил Севела.

Он прошел в кабинет. Ему уже было привычно проходить в маленький кабинет Пинхора, где по стенам, на полках теснились свитки.

– Вас ждет вода с лимоном, капитан, держу ее в леднике. Знаю, что вы любите воду с лимоном…

– Благодарю вас, – Севела огляделся. – Вы разбираете библиотеку?

Пачки листов и свитки были разложены по столу, по полкам и на полу.

– Я освободил заднюю комнату, хочу перенести туда мою коллекцию. Хочу, чтобы она хранилась там, где никто не бывает, – сказал Пинхор и переложил свиток из пергамента со стола на полку. – А «библиотека» – громко сказано. Небольшое собрание… В городе есть домашние библиотеки богаче.

«Но не у гончаров», – подумал Севела.

– Вы не пришли вчера… – сказал Пинхор, остановившись в дверях. – Это из-за казни проповедника, да?

– Вы уже знаете?

– Весь Ерошолойм уже знает, – гончар вздохнул. – Вы там были?

– Пришлось. Служба.

– Это все безжалостный Иаков… Мне кажется, что для него любая комиссия – лишь возможность казнить человека. В нем страсть к убийству, в этом Иакове. В Синедрионе много жестоких кохенов, но Иаков хуже всех.

– Вы знакомы с ним?

Пинхор гадливо скривился.

– Я простой гончар, – сказал он. – Иаков – кохен первой череды. Как я могу быть знаком с ним? Но я о нем наслышан.

– Это галилеяне рассказывали вам о кохене Иакове?

– О нем говорят в кварталах. И галилеянам он известен. Если бы хоть малая толика его жестокости была направлена на зелотов…

– О чем вы?

– Я слышал об Иакове от рав Амуни.

– Что говорил Амуни?

– Он крайне дурно отозвался об Иакове.

– У Амуни вражда с ним?

– Нет, не это… Амуни в молодости знался с Иаковом. У них был один наставник. Потом их пути разошлись. Иаков возвысился при первосвященнике, а рав Амуни примкнул к галилеянам.

– Что он говорил об Иакове?

– Амуни назвал его кровожадной гадиной. Амуни ко многим человеческим слабостям относится снисходительно. Но когда речь идет о вопиющем пороке или явном бесчестии, рав Амуни тверд и непримирим.

– Этот синедриональный – выродок, спору нет… Что еще говорил Амуни?

– Говорил, что жестокого Иакова странствующие братья видели там, где первочередному кохену делать нечего. Этого негодяя видели в Итурее. В таком месте, где без дозволения зелотов человек не проживет и дня. А Иакова в тех местах сопровождали и оберегали.

– Не досужая ли это болтовня? – пренебрежительно сказал Севела.

– Рав Амуни к досужей болтовне не склонен. Раз он говорит такое, значит это правда… Проповедника забили?