Наказать и дать умереть - Матс Ульссон

Получила шесть ударов.

Звук был не высшего качества, но позволял оценить их силу. На коже несчастной остались отчетливые красные полосы. Первые два удара оператор показал сзади, следующие два – спереди и последние – снова сзади. Женщина пыхтела, но и только. До конца фильма, длившегося семь минут и сорок девять секунд, она не издала ни единого другого звука.

Я перемотал назад, поймал ее лицо крупным планом и кликнул на «паузу». Потом развернул фотографию Юстины Каспршик, которую прислала мне Эва Монссон, и расположил рядом оба изображения. Ни парик с висячими лохмами, напоминающими занавески в таиландском баре, ни очки, больше подходящие героине фильма ужасов, не могли скрыть очевидного факта: на меня смотрели две Юстины Каспршик.

Мне захотелось закричать или позвонить кому-нибудь, но я не знал, с кем могу поделиться открытием. Поэтому, сделав несколько кругов по комнате, снова сел к ноутбуку и перемотал на начало.

На этот раз я сосредоточился на мужчине. Я заметил, что он ни разу не показал зрителю лица. В кадре мелькала то его нога, то спина, то трость в руке.

На нем был костюм, начищенные туфли и, насколько я успел разглядеть, темный однотонный галстук. Прежде чем взять трость, мужчина снял пиджак и закатал рукава белой рубахи. Его предплечья были волосатыми, ладонь больше походила на медвежью лапу. Я почти не сомневался, что вижу перед собой главного создателя этого почти восьмиминутного шедевра.

Я поставил ленту с начала, останавливаясь почти на каждом кадре. Если действие остальных фильмов происходило в самых темных уголках России, США, Венгрии, Чехии или Японии, то здесь угадывалась типично шведская среда. Дощатый лакированный пол имитировал обстановку старого деревенского дома. На темном диване лежала белая подушка с вышитым оленем на берегу озера. Стол и стулья выглядели действительно натурально, но диван точь-в-точь походил на те, что продаются в «Икее». На столе стоял подсвечник с двумя наполовину догоревшими свечами: зеленой и белой. Вообще в помещении было довольно светло из-за единственного зарешеченного окна, за которым виднелся лес.

Когда камера смотрела мужчине в спину, на стене обнаружилась картина, изображавшая собаку возле конуры. На подоконнике заряжался мобильник, рядом я разглядел японского кота с качающейся из стороны в сторону лапой.

Вопреки распространенному мнению эти коты не приветствуют, а подзывают зрителя к себе. Именно так истолковывается в Японии их жест. Я знал об этом, потому что когда-то писал в газету заметку о японских котах.

Кот стоял мордой к окну, словно не хотел видеть разыгрывавшейся за его спиной драмы. На оконных рамах я заметил старомодные железные крючки.

Когда оператор сосредоточился на лице женщины, на заднем плане появилась застеленная кровать с мятым светлым покрывалом. На полу лежали яркие деревенские половики. В окне за деревьями я скорее вообразил, чем увидел фрагмент другого, большего дома.

Фильм удостоился одного-единственного комментария: «Nice ass good caning but wtf they get the wig?»[56]

Закономерный вопрос.

Именно его и задала Харриет Тэтчер, когда вернулась с праздника.

За весь день она не выпила ни капли алкоголя, но, сменив обтягивающее рабочее платье на пижамные брюки и футболку с Джонни Сандерсом, откупорила бутылку белого вина и налила себе полный стакан.

Полулежа на кухонной скамье, Харриет сообщила, что на вечер пришли двести девять человек, одни только сборы за вход составили две тысячи девятьсот долларов. Плюс доходы с вина и пива, которое досталось Харриет почти даром.

– Куда ты убежал? – недоумевала она. – Тебя спрашивали, ты ведь стал героем дня!

– Ну… я ушел…

– Да, я тебя видела.

– Кто та женщина? – спросил я.

– Понятия не имею, никогда не встречалась с ней раньше. Она исчезла незадолго после тебя, так что но́мера на бис не получилось. Я слышала, она из Канады. Единственное, что могу сказать: завтра утром она наверняка будет завтракать стоя.

– А с Роджером все в порядке?

– Да. Не знаю, видел ли ты женщину, хорошо одетую, лет сорока с небольшим, она проводила его домой.

Я рассеянно кивнул.

– Чем ты здесь занимаешься? – полюбопытствовала Харриет.

– Смотрю фильм.

Я перемотал на начало специально для нее.

– Какого дьявола она нацепила этот парик? – первым делом возмутилась Харриет. И спустя минуту добавила: – А на каком языке они говорят?

– Они считают, что на английском.

– Бьет хорошо, ничего не скажешь, – похвалила Харриет, просмотрев сцену порки. – Не так хорошо, как я, тем не менее… Ему следовало бы объяснить, что сила удара в запястье…. Здесь как в хоккее… не важно, сколько мускулов наросло на плечах.

– Откуда ты знаешь про хоккей? – удивился я.

– Был один клиент. – Харриет сдвинулась на другой конец кухонной скамьи и глотнула вина. – А чей это шедевр, позволь спросить? Не думаю, что Ингмара Бергмана.

Она сказала «Ингемара Бергмана», как и все американцы.

– Фильм называется «Ханна», если я правильно понял. В главных ролях польская проститутка Юстина Каспршик и ее убийца.

Некоторое время мы молчали.

– Он играл в НХЛ? – спросил я.

– Кто?

– Твой клиент?

– Да.

– И в какой команде?

– Не помню.

Другого ответа я и не ожидал.

Глава 43

Нью-Йорк, сентябрь

А на следующий день солнце скрылось, и вечер получился типично нью-йоркский: с серым небом, нависшим над городом, как промокшее насквозь одеяло. Дождь за окном стоял стеной, скрывая крыши окрестных домов.

Я включил ноутбук.

Вернер Локстрём из Ваггерюда прислал мне ссылку. Он интересовался:

У тебя, случайно, нет знакомых в Капстадене? Не думаю, что ты понимаешь африкаанс, поэтому во вложенном файле – английский перевод.

P. S. Продается хорошо.

«VROU GESLAAN NA AAND UIT» – гласил заголовок на африкаанс.

Текст был проиллюстрирован фотографией женщины, Анли ван Яарсфельд, двадцати четырех лет. О том, что с ней случилось, я понял уже из английского перевода заголовка: «Woman spanked after night out»[57].

В статье говорилось, что Анли ван Яарсфельд возвращалась из паба после празднования дня рождения подруги, когда к ней на улице подошел незнакомый мужчина. Он потащил девушку на безлюдную детскую площадку, посадил на скамейку и отшлепал.

Почерк «экзекутора», зачем-то переместившегося за границу.

Анли ван Яарсфельд выпила – «рюмку виски и несколько кружек пива», – однако не была пьяна, что подтверждали многие. Все произошло так быстро, что она не успела ни толком испугаться, ни позвать на помощь. Когда Анли опомнилась, ей оставалось лишь проводить глазами удаляющуюся широкую спину истязателя. Это был крупный мужчина – единственное, что она могла сказать. И несмотря на внушительные размеры, передвигался довольно быстро.

В полицию девушка обратилась лишь спустя сутки.

– Я не знала, считается ли случившееся преступлением. И потом, я стыдилась, – объяснила она свою медлительность журналисту.

Сексуальных домогательств со стороны мужчины не наблюдалось, если не считать таковыми спущенные трусы и саму экзекуцию. Он как будто за что-то наказал жертву. Но за что – этого не могла сказать ни Анли, ни полиция.

Допросы приятелей Анли ван Яарсфельд также ничего не дали. В тот вечер в баре собралось много публики. Люди праздновали, отдыхали. Никто не обратил внимания на крупного, сильного мужчину, за которым охотилась полиция.

Когда Анли вышла с игровой площадки, улица опустела. Девушке послышался звук отъезжавшего автомобиля, но наверняка она сказать затруднялась. За все проведенное с ней время мужчина не произнес ни слова.

До того как Юханну Эклунд нашли мертвой в салоне припаркованного близ Стурупа автомобиля, Эва Монссон высказала предположение, что других убийств не последует. Однако я уже тогда знал, что «экзекутор» не остановится добровольно.

Я чувствовал его почти как самого себя.

Сейчас я раздумывал, стоит ли сообщать Эве Монссон о случившемся в Капстадене. К тому времени я совершенно запутался в том, что я говорил, чего не говорил, и в конце концов решил подождать. Неразумно лишний раз наводить на себя подозрения такого проницательного следователя, как Эва Монссон.

Я ограничился открыткой с изображением двух конных полицейских в Центральном парке.

Между тем Харриет Тэтчер упаковала в сумочку массажную щетку для волос. Она собиралась в отель «Cтандарт», на этот раз на встречу с женщиной. Клиентка Харриет уже второй раз приезжала в Нью-Йорк из Дании.

Я отнес ноутбук в машину и поехал к Роджеру Томпсону. Приятеля застал в радостном настроении. Роджер на все лады расхваливал женщину, которая любезно согласилась остаться у него на ночь и была «неповторимо игрива и своенравна».

Он поставил чайник. Его «мини-кроссер» стоял в прихожей. По квартире Роджер передвигался, опираясь на прогулочную трость.