Проклятие палача - Виктор Вальд

Тогда царь царей позвал мудрецов и приказал им прочесть все книги библиотеки, выбрать самое главное, что может ответить на вопрос – зачем живет человек? Мудрецы трудились долго – годы, десятилетия. Уже немолодому правителю они принесли сто книг, в которых было самое важное о человеке и его предназначении. Но слишком мало было времени у царя царей, чтобы осилить эти книги. И тогда он велел оставить самое главное. Но и на это главное ушли многие и многие годы.

Повелитель совсем состарился, когда ему принесли пять книг – сокровище над сокровищем. Опечалился уже старик Повелитель. Он понимал, что уже не успеет прочесть и эту малость. Поклонились мудрецы и вновь принялись за работу. Уже на смертное ложе они принесли всего одну книгу. Повелитель с трудом открыл обложку и попросил: «Напишите коротко и сейчас – зачем живет человек?» Мудрецы переглянулись и отступили на шаг. И тогда самый дряхлый из них решительно написал: «Человек живет, чтобы выжить!»

Философ выпил воды и обвел взглядом своих гостей.

Весельчак, неизвестно чему улыбаясь, маленькими глотками отпивал вино. Ральф, пододвинув глиняную миску, с увлечением, рукой, заканчивал кашу. Господин Эй опустил голову на грудь и, казалось, крепко уснул.

Но это только казалось. Гудо не пропустил ни единого слова. Но странное дело – слова Философа к концу рассказа стали длиннее и тяжелее, а движения руки Ральфа, отправляющие комки каши в рот, медленнее и даже отрывисты.

«Я устал. Я, кажется, опьянел. Я долго был голоден и ослабел. Нужно…»

Гудо потянулся и взял большую лепешку. Она была еще свежей.

«…язычник! Его слова обман, а предлагаемая им пища – яд!..»

Старик-священник, умирающий, чье лицо так схоже с лицом несчастного Патрика, огоньки светильников, люди тьмы за спиной, голоса, голоса, голоса…

– Вечная тревога, тяжелый труд, перенесенные болезни, лишения, борьба всегда и везде – только в таких условиях крепнет человек, и только крепкий человек выживает!

– Учитель, – голос из тьмы. – Как же выжить?

– Освободите свое сердце от ненависти – простите всех, на кого были обижены. Освободите свое сердце от волнений – почти все они бесполезны. Живите в простоте – цените только то, что имеете. Отдавайте больше – ожидайте меньше. То, что ты не хочешь иметь завтра, отбрось сегодня, а то, что хочешь иметь завтра, приобретай сегодня…

– Сегодня… – глухо повторил Гудо слова Философа и, отломив кусок лепешки, стал медленно жевать.

– …Очень легко проверить, окончена ли твоя миссия на Земле: если ты жив – она продолжается и ведет тебя по ступеням вверх. Человек живёт до тех пор, пока карабкается вверх. Он не замечает того, что жизнь уходит от человека еще быстрее, если человек не интересуется ею.

– Учитель, кто по-настоящему умен?

– Тот, кто не радуется жизненным благам…

«…жизненным благам» – почти одновременно с Философом закончил и Гудо.

– Кого можно считать бестолковым?

– Того, кто не умеет толком ни поругать, ни…

– Похвалить, – первым выкрикнул Гудо. Не успев остановиться, за ним повторил и Философ:

– …остановиться.

В наступившей тишине было жутко слышать, как Гудо стал коренными зубами грызть сочную морковь. После паузы из темноты выплыл еще один подготовленный вопрос:

– Чем может утешиться человек, попавший в беду?

Философ искоса глянул на мужчину, чьи синие одежды в мерцании факелов отливались пурпуром, и медленно стал отвечать:

– Умный человек утешает себя тем, что сознает неизбежность случившегося…

– …Глупец утешается мыслью, что с другими произошло то же, что и с ним! – Гудо сам того не желая рассмеялся. – Правильно я закончил? Ведь это слова греческого мудреца Платона.

– Верно, – ничуть не смутившись, ответил Философ, подливая в чашу, где был медовый напиток, пенистого вина, – Повторить мудрости древних, значить оживить их.

– А мой учитель… Из подземелья… Там далеко на севере… Говорил: «Любой человек источник мудрости, и только ленивые негодяи, не желающие черпнуть из колодца своего разума, учат других словами философов, выдавая их за собственные мудрости. Нужно всегда говорить – этот мудрец сказал, этот мудрец написал»…

Гудо пьяно качнулся и, расстегнув камзол, с трудом затолкал под него две лепешки. Он посмотрел на обнявшихся и покачивающихся от смеха воров и сам громко рассмеялся:

– Величайшее наказание ада заключается в том, что его обитатели знают, что их страдания будут длиться вечно. Точно такое же величайшее благо рая заключается в том…

Философ рассмеялся еще громче, чем его гости. В порыве смеха он и закончил начатое Гудо:

– … Что его обитатели знают, что их блаженство будет длиться вечно!

– Здорово, Философ! Ты тоже знаешь наизусть «Книгу замечательных историй», что для мук моих ученических написал Абуль-Фарадж[92]. Ох, и бит я был моим… Если не мог закончить мысль из притч этой самой книги…

Гудо более всего на свете желал прекратить свой дикий смех и вообще удалиться от глаз людских. Но у него не было ног, а в груди его сидел смешливый дьяволенок, что щекотал его изнутри гусиным пером. Палач Гудо знал, что казнить человека можно и птичьим пером, проводя ими в нужных местах, особенно по ступням и под мышками, не прерываясь долго. Веселая и очень страшная смерть. Но он не мог удержаться. Уж очень смешная плешь была на голове Философа. А его рожа…

– Мало тебя бил твой учитель, – состроил новую рожицу хозяин стола.

Гудо зашелся продолжительным смехом. Он с трудом застегнул несколько пуговиц камзола, чтобы не потерять лепешки. Затем он с усилием ударил по собственным ногам и свалился на бок. С трудом став на четвереньки, веселый гость стал уползать прочь в темноту.

Там за границей факельного света люди тьмы расступились, давая ему дорогу в неизвестность. И даже что-то говорили. То ли мудро напутствуя, то ли насмехаясь над ним. Но Гудо было все равно. Он тащил свое тело по каменному полу, не замечая камешков, что ранили кисти рук и колени. Наконец он остановился и с трудом затолкал в свой рот три пальца. Его тут же вырвало и он отправился в дальнейшее странствование на унизительных четвереньках.

Гудо еще дважды успел вырвать, хотя попыток предпринимал немало, прежде чем его ушей настиг странный шум. Затем он увидел то, что к нему приближалось, и в бессилии крепко закрыл глаза.

«О, мои дорогие девочки! Господи, покажи мне их… Скажи, суждено ли мне выжить и увидеть их наяву?.. Нужно выжить… Зачем живет человек? Господи, помоги мне перед смертью увидеть их… Сжалься…»

Глава восьмая

Джованни Санудо отчетливо слышал каждое слово. Мать и дочь говорили на своем северогерманском языке, не подозревая, с каким интересом их беседу подслушивал великий герцог. Не подслушивал, а просто находился в нескольких шагах от матерчатой стены шатра, за которой Герш трудился над их нарядами.