Мы остаёмся жить - Извас Фрай

Всё происходило как в фильме: я представил, что эта история – просто увлекательная, фантастическая и наверняка выдуманная сказка; и что на ход событий я никак не могу повлиять. Только в такие моменты можно измерить пределы выдержки и опыта; и насколько крепки нервы у того, кто попал в передрягу вместе с тобой. Так что, лучше этого не знать никогда.

Мою онемевшую от ужаса спутницу оставили невредимой, чтобы та увидела, как меня казнят. То ещё зрелище – ничего интересного. К моему затылку приставили мой же пистолет. Без предварительных побоев и пыток – как уважаемого человека, совершившего ошибку. Всего лишь пистолет к затылку. Быстро, хоть и грязно.

– Нет, сука, так легко не отделаешься.

Он ударил рукоятью мне по затылку и отбросил в сторону. Чего же они от меня хотят?! Знают ли они сами ответ на этот вопрос? Видимо, они не успеют мне рассказать обо всём.

– За всё ответишь, гнида продажная! – кричит и надрывается один из них, – для всех секрет: почему такую тупую суку до сих пор не прикончили. Пора исправить эту ошибку.

Совсем испортились. И все до последнего сошли с ума. Наверняка им сказали, что со мной разделаться нужно без всяких церемоний – хотя мне и так известно, что исход будет один и тот же. Им всем конец. Я слышал, что по ночам они всей бандой охотятся на бездомных, собирают их по помойкам. Они записывают их смерть на видеокамеры. Многих они отправили на тот свет – и некому вступиться за их жертв. Совсем скоро – их положат всех до последнего. А на смену им придут другие. Поэтому, я и сбежал, уничтожив все мосты. За такую жизнь приходится расплачиваться ранней смертью.

Он нажал на курок моего пистолета. Один в голову и два в грудь. Подобно зверю, вырвавшемуся из капкана и птице, увернувшейся от камня – я сам должен спасти себя. И я смогу. Но я слаб – ведь я не знаю, что будет с ней.

Три дырки в теле – я теряю много крови. Но оставшихся сил хватило, чтобы неожиданно для всех сделать выпад вперёд и схватить своего горе-убийцу за запястье. Один выстрел ему пришлось пустить в асфальт. Ещё один – пришлось пустить ему между глаз. Зато остальных хватило, чтобы навсегда лишить собравшихся вокруг меня дара речи.

Один, что помоложе, бросил биту на землю. Ствола, как у ребят постарше, у него не было. Я истратил уже всю обойму и на него пули у меня уже не было. Он быстро понял, в чём дело и дал дёру; я позволил ему скрыться. Он бежал и, наверное, понимал, что дарованная ему жизнь – была всего лишь ошибкой, случайностью, произошедшей из-за нехватки всего одного патрона.

В ту же секунду, я уже лежал на асфальте. Как всегда, когда меня убивают, я будто засыпаю от снотворного и просыпаюсь где-то в другом месте. У меня есть ещё три секунды, чтобы удержать сознание чистым перед тем моментом, когда обычные люди умирают. Первые две секунды я молил о помощи той единственной, что осталась жива – ей он уж точно пригодится.

Последняя секунда ушла у меня на то, чтобы простить себя. Простить этих люде за то, что они сделали со мной. Стать одним целым с миром, который я ещё долго не смогу покинуть и испытать наслаждение, приблизиться к которому удаётся лишь в момент смерти. И в этот момент, она стояла у меня перед глазами: я был здесь всегда, я буду здесь вечно. Когда-нибудь, мы встретимся с ней по-настоящему. Она была рядом. Но вот: всё дальше, всё дальше. Вместе с ней, мы существовали всегда. И когда-нибудь, мы встретимся. Когда-нибудь…

Танец Второй

К полудню светлее не стало – мир вокруг по-прежнему был мрачен как ночь, и казалось, что солнечный свет забыл о существовании этого городка. Мои глаза уставили на слабеющее пламя свечи в углу комнаты, и я едва не завывал от боли, будто её жар обжигал мою кожу. Глаза мои будто впервые открылись и никогда прежде не ощущали света, что режет острее кинжала. Совсем недавно я был мёртв. И боль от ран ещё не успела пройти.

Ад и страшен тем, что муки в нём вечны, а страдания – бессмысленны. Радоваться стоит короткой жизни, а долгого скитания опасаться. Все места на Земле одинаковы, люди неотличимы одни от других – минута за минутой, я будто плавал в этих мыслях, а они, усиливаясь болью, сваривали меня заживо. Застыв в вечности, я из века в век повторяю всё сначала – и так же однообразно. Нет работы более неблагодарной. Все мы – пыль, даже я; лишь души наши бессмертны. Одно умрёт – родится другое, похожее. Нет смысла искать вечности – она живёт внутри. Избавится от неё невозможно. Наша самая прекрасная трагедия.

Безысходное одиночество разделил со мной рыцарь, лежащий рядом на кровати с прострелянным бедром и ножом в груди. Он умер хотя бы на постели. Мне же достался грязный, твёрдый пол. Но внезапно, он заговорил со мной, обнаружив, что я выжил. Тому, что жив и он – я удивился не меньше.

– Если тебе повезёт, – сказал он, – и ты выберешься отсюда живым, то запомни: больше всего на свете бойся молодых красивых девушек, говорящих загадками и первыми начинающими разговор с незнакомцами. Все женщины – ведьмы, даже если не знают об этом. Но та, что провела вокруг своей титьки и тебя, и меня – самая опасная из них потому, что кажется безобидной.

Мои бедные глаза – они ещё долго будут видеть не свет, а только пятна; и страдать будут больше самого позвоночника, по которому пришелся предательский удар. Я ответил рыцарю:

– Я ведь убил тебя. Дважды. А ты даёшь мне советы на будущее. Скажи, ты тоже бессмертный? Ты восстал из мёртвых или это я схожу с ума?

– Чёрт бы трахнул тебя по голове, дурак. Я не умер – и не собираюсь. Под рубашкой у меня всегда лежит металлическая пластина, и ты ударил прямо по ней – ребро чуть мне не переломал. Я должен был притвориться мёртвым, потому что увидел ведьму у тебя за спиной. Я хотел предупредить тебя, но было уже поздно. Я думал, что ты умер. Но это адское отребье оказалось не таким уж и умным – мы тоже перехитрили её.

– Когда мы встретились вчера,