Народ, или Когда-то мы были дельфинами. - Терри Пратчетт

— Не хотите ли пива? — спросила она.

— Пива? — повторил Фокслип. — Здесь есть настоящее пиво?

— Ну, нечто подобное. Во всяком случае, демонский напиток. Я все время готовлю свежее.

— Ты варишь пиво? Но ты же из благородных! — воскликнул Поулгрейв.

— Может быть, я варю благородное пиво, — сказала Дафна. — Порой приходится делать то, что нужно. Так дать вам пива?

— Она хочет нас отравить! — сказал Поулгрейв. — Это ловушка!

— Да, принцесса, мы выпьем пива, — согласился Фокслип, — но сначала поглядим, как ты сама будешь его пить. Мы, знаешь ли, не вчера на свет родились.

Он подмигнул ей — вышла неприятная гримаса, полная коварства, зловредная и безо всякой веселости.

Да, барышня. Ты позаботься о нас, а мы уж позаботимся о тебе, когда дружки Кокса, людоеды, явятся на пикник! — сказал Поулгрейв.

Выходя наружу, Дафна слышала, как Фокслип шипит на Поулгрейва. Впрочем, она и так ни на минуту не поверила, что они собирались ее «спасти». Значит, Кокс нашел охотников за черепами? Интересно, кого из них следует пожалеть?

Она пошла в соседнюю хижину, где варилось пиво, сняла с полки три кокосовые скорлупы с пузырящейся жидкостью и старательно выудила плавающие на поверхности трупики мух.

«То, что я задумала, не убийство, — сказала она себе. — Убийство — грех. Это не будет убийством».

Фокслип, конечно, сначала заставит ее тоже выпить пива, чтобы убедиться, что оно не отравлено. А ведь до сих пор она никогда много не пила — только по чуть-чуть, когда экспериментировала с новыми рецептами.

Бабушка говорила, что одна капля демонского питья лишает человека разума. Человек опускается, пренебрегает родительским долгом, разрушает свою семью и многое другое. Но ведь это пиво делала сама Дафна. Это не фабричное пиво, в которое могли насовать что угодно. Это пиво сделано из хорошего, качественного… яда.

Дафна вернулась, балансируя тремя широкими, мелкими глиняными чашками, и поставила их на пол между циновками.

— Так, вижу, у тебя отличные кокосы, — сказал Фокслип свойственным ему отвратительным, недружелюбным «дружелюбным» тоном. — Но вот чего, барышня. Ну-ка перемешай пиво, чтоб мы пили одно и то же, слышишь?

Дафна пожала плечами и повиновалась под пристальными взглядами мужчин.

— Похоже на лошадиную мочу, — заметил Поулгрейв.

— Ну, лошадиная моча — это не так уж плохо, — сказал Фокслип.

Он взял стоявшую перед ним чашу, посмотрел на чашу, стоявшую перед Дафной, поколебался, а потом неприятно ухмыльнулся.

— Надо полагать, у тебя хватило ума не отравить свою чашку, думая, что мы их поменяем, — сказал он. — Ну-ка, пей, принцесса!

— Да, за папу, за маму! — подхватил Поулгрейв. Опять словно крохотная стрела пронзила сердце Дафны. Так всегда говорила мама, уговаривая ее не оставлять брокколи на тарелке. Вспоминать было больно.

Пиво одно и то же во всех трех чашах. Вы же заставили меня поклясться.

— Я сказал — пей!

Дафна плюнула в свою чашку и запела пивную песню — островной вариант, а не свой собственный. Она подозревала, что песня про барашка сейчас будет неуместна.

И вот она запела песню о четырех братьях, и поскольку большая часть ее мыслей была занята этой песней, меньшая часть услужливо подсказала: воздух — это планета Юпитер, а наука утверждает, что эта планета состоит из газов. Какое удивительное совпадение! Дафна запнулась и не сразу собралась с мыслями, чтобы продолжить: в каком-то закоулке мозга сидело беспокойство из-за того, что она собиралась сделать.

Когда она закончила, воцарилось потрясенное молчание. Наконец Фокслип произнес:

— Это еще что за чертовщина? Ты харкнула в свое пиво!

Дафна поднесла чашку ко рту и отхлебнула. Ореховый привкус был чуть сильнее обычного. Дафна подождала, пока пиво, пузырясь, стечет в желудок, и увидела, что мятежники по-прежнему пялятся на нее.

— Нужно плюнуть в пиво и спеть пивную песню, — она рыгнула и прикрыла рот ладонью. — Прошу прощения. Я могу вас научить. Или просто подпевайте. Пожалуйста, очень вас прошу. Это древний обычай…

— Я не буду петь всякое языческое мумбо-юмбо! — отрезал Фокслип.

Он схватил чашку и сделал большой глоток — Дафна изо всех сил старалась не закричать.

Поулгрейв не прикоснулся к пиву. Он все еще не верит! Он переводил взгляд подозрительных блестящих глазок с товарища по мятежу на Дафну и обратно.

Фокслип поставил чашу и рыгнул.

— Давненько я не…

Тишина взорвалась. Поулгрейв потянулся к пистолетам, но Дафна уже слетела с места. Чашка с хрустом ударила его по носу. Поулгрейв завизжал и упал на спину, а Дафна схватила с пола его пистолеты. Она старалась одновременно думать и не думать. Не думать о человеке, которого только что убила. (Это была казнь!)

Думать о человеке, которого, может быть, придется убить. (Но я же не могу доказать, что он убийца! Ведь не он убил Атабу!)

Она возилась с пистолетом, а Поулгрейв, плюясь кровью, пытался встать. Пистолет оказался тяжелее, чем думала Дафна, и неуклюжие пальцы не слушались. Она проглотила ругательство, вспомнив о специальном бочонке для ругани, установленном на «Милой Джуди».

Наконец ей удалось оттянуть курок, совсем как учил капитан Роберте. Раздался двойной щелчок. Кок-чик называл это «двухфунтовым звуком». Когда она спросила почему, он объяснил: «Потому, что если человек услышит такое в темноте, он тут же теряет два фунта… весу!»

Поулгрейв, во всяком случае, сразу притих.

— Я выстрелю, — соврала она. — Не двигайтесь. Хорошо. Теперь слушайте меня. Я хочу, чтобы вы убрались отсюда. Вы здесь никого не убивали. Убирайтесь. Прямо сейчас. Если я увижу вас тут еще раз, я… в общем, вы об этом пожалеете. Я вас отпускаю, потому что у вас была мать. Кто-то по-настоящему любил вас, кто-то старался научить вас хорошим манерам. Впрочем, вам все равно не понять. А ну вставайте и вон отсюда. Выходите из хижины и бегите, чем дальше — тем лучше! Быстро!

Скрючившись и пытаясь так бежать, прикрывая рукой сломанный нос, истекая соплями и кровью и, уж конечно, не оглядываясь, Поулгрейв умчался в зарево заката, словно краб, что пытается, спасая свою жизнь, скрыться в полосе прибоя.

Дафна села, по-прежнему держа перед собой пистолет и ожидая, пока хижина перестанет вращаться.

Она посмотрела на молчаливого Фокслипа, который так и не пошевелился.

— Зачем ты был такой… дурак? — спросила она, потыкав его пистолетом. — Зачем убил старика, который грозил тебе палкой? Ты стреляешь в людей, не раздумывая, и сам же называешь их дикарями! Почему ты такой дурак, что счел меня дурой? Почему не стал меня слушать? Я же тебе сказала, что мы поем пивную песню. Неужели трудно было бы просто подпеть? Но нет, ты считал себя умнее, потому что они дикари! А теперь лежишь мертвый, с дурацкой улыбочкой на глупом лице. Ты мог остаться в живых, но ты ведь меня не послушал. Ну что ж, мистер идиот, теперь у вас куча времени, так что слушайте! Дело в том, что пиво готовится из очень ядовитого растения. Этот яд парализует все тело сразу. Но видите ли, в человеческой слюне есть особые вещества, и если плюнуть в пиво, а затем спеть пивную песню, оно превращается в безобидный напиток с ореховым привкусом, и, кстати, все говорят, что я здорово улучшила его вкус. Чтобы пиво стало неядовитым, нужно меньше пяти минут, ровно столько, сколько требуется, чтобы спеть официальную пивную песню. А можно просто повторить «Ты скажи, барашек наш» шестнадцать раз. Потому что, понимаешь, дело не в песне, а в сроке ожидания. Я это сама установила с помощью научных экспериме… ик, — она рыгнула, — прошу прощения. Я хотела сказать «экспериментов».