Гибель красных моисеев. Начало террора. 1918 год - Николай Коняев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я слышал от старухи Васильевой, что Сергей Михайлов был на собрании, где говорили об убийстве двух лиц из Совета, после чего будет свобода и хлеб. Кроме того я узнал от старухи, что собрание это было в воскресенье, кажется, 18 июля в 4 часа дня, до убийства Володарского»{191}.
Подобных доносов в деле об убийстве Володарского великое множество.
Все они по поручению Моисея Соломоновича Урицкого тщательно проверялись Эдуардом Морицевичем Отто.
Люди, высказывавшие угрозы по адресу уже убитого Володарского, арестовывались и дотошно допрашивались. Это отвлекало Отто от настоящего следствия, но похоже, что Моисей Соломонович Урицкий именно к этому и стремился.
Но и Моисея Соломоновича можно понять…
От него требовали не поиска убийц, не расследования преступления, а наведения страха в городе.
«Тов. Зиновьев!
Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не лично Вы, а питерские чекисты) удержали! Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это не-воз-мож-но! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает.
Привет!
Ленин.
P.S. Также Лашевичу и другим членам ЦК»{192}.
Это письмо В.И. Ленина датировано 26 июня 1918 года.
5
Наверное, я бы не решился столь категорично настаивать на причастности к убийству Моисея Марковича Володарского Моисея Соломоновича Урицкого, если бы не попалось мне среди томов дела «Каморры народной расправы» дело Алексея Фроловича Филиппова, о котором мы уже упоминали в нашей книге…
Расскажем сейчас подробнее о нем, поскольку родившийся «в семье технического служащего женской гимназии и кухарки» Алексей Фролович Филиппов был весьма любопытной личностью.
Тем более что свою биографию он сам изложил на допросе 11 июля 1918 года.
«Я окончил Московский университет по юридическому факультету, готовился к кафедре как получивший три золотых медали во время прохождения курса, но потом избрал путь литературно-издательский.
Основал с Сытиным “Русское слово”, потом купил журнал “Русское обозрение” в Москве, позже издавал “Ревельские известия” и в 1906 году газету “Кубань”, за статьи которой имел 42 процесса (один год крепости), и затем “Черноморское побережье” в Новороссийске, где также привлекался к ответственности за статьи (до 82 процессов) — с осуждением от двух месяцев до одного года четырех месяцев тюрьмы.
Приехав в 1912 году в Петроград, бедствовал без средств и потому поступил клерком в банкирскую контору Августа Зайдемана»{193}.
Очень скоро, чтобы не бедствовать без средств, патриот Алексей Фролович Филиппов стал издавать газету «Деньги» и основал собственный «Банкирский дом народного труда» в виде «товарищества на вере», в которое, как он сказал на допросе, «вводились рабочие и где проводились принципы, проводимые ныне в жизнь большевиками».
Октябрьский переворот, и в частности декрет об аннулировании дивидендных бумаг, разорил Филиппова, но, вместо того чтобы возненавидеть большевиков, он воспылал к ним необыкновенной любовью.
«Независимо от значения большевизма и его приемов действия для осуществления общих идеалов социализма, — писал бывший банкир, — он представляет собой применительно к данному времени явление народное».
Со столь гибкой совестью вполне можно было идти в ЧК, независимо от того, кто ты: банкир или писатель.
Филиппов так и поступил.
Он был знаком с Анатолием Васильевичем Луначарским и для поступления в стукачи решил воспользоваться его протекцией.
В конце декабря 1917 года он сообщил Луначарскому, что в Петрограде среди представителей партий, находящихся в оппозиции к советской власти, ходят упорные слухи о готовящемся перевороте эсеров и о возможном покушении на В.И. Ленина.
Буквально на следующий день на Гороховой улице, где тогда размещалась Всероссийская чрезвычайная комиссия, состоялась встреча Филиппова с Дзержинским.
«Мы сошлись с Дзержинским, который пригласил меня помогать ему, — рассказывал Филиппов все на той же Гороховой улице, только уже на допросе. — Дело было при самом основании Чрезвычайной комиссии на Гороховой, когда там было всего четверо работников. Я согласился и при этом безвозмездно, не получая платы, давал все те сведения, которые приходилось слышать в кругах промышленников, банковских и отчасти консервативных, ибо тогда боялись выступлении против революции со стороны черносотенства»{194} …
Взамен за безвозмездные сведения Алексею Фроловичу было выдано удостоверение секретного сотрудника ЧК, которое стоило тогда, если судить по свидетельству чекиста И.Э. Бабеля, дороже любых денег.
Очень скоро Алексей Фролович становится по-настоящему влиятельным в стране человеком. На основании его докладных записок готовится декрет о национализации банков, при участии Филиппова распродается русский торговый флот. Незадолго до ареста Филиппову было поручено «определить причины неисполнения приказа Высшего Совета по делам народного хозяйства в отношении Русско-Балтийского завода».
Насколько велико было влияние Алексея Фроловича на государственные дела, можно судить по тому, что для заслушивания его соображений по поводу того же Русско-Балтийского завода товарищ Рыков собирал экстренное заседание президиума ВСНХ.
Какие неофициальные доходы имел Алексей Фролович от своего «сердечного сочувствия большевикам», неведомо, но известно, что у него была большая квартира в Москве и еще огромная квартира — часть ее он сдавал шведской фирме — в Петрограде на Садовой улице.
«Сердечное сочувствие большевикам» и личное знакомство с высшими партийными бонзами, как мы знаем, не мешало ему оставаться банкиром и участвовать в весьма прибыльной операции по изъятию у населения облигаций займа свободы.
Разумеется, одними только консультациями по экономическим вопросам деятельность Филиппова в ВЧК не ограничивалась. Кроме этого, а вернее главным образом, он был стукачом.
«На обязанности моей лежало чисто личное осведомление Дзержинского о настроениях в правых кругах (сведения получались либо от Л.Н. Воронова, москвича, финансиста, либо от А.А. Ханенко из Петрограда), во избежание возможных выступлений против Советской власти и ввиду того, что кадеты начали заигрывать с правыми, а эсеры готовились к выступлению»{195}.
О моральной стороне поступков Алексея Фроловича мы говорить не будем, но ума и осторожности ему было не занимать.
«Однажды Александрович вызвал меня (он был заведующим отделом преступлений) и предложил записаться в СР. Я ответил, что предпочитаю оставаться беспартийным ввиду сочувствия моего к большевикам»{196} …
Тем не менее и в коммунистическую партию Филиппов вступать не спешил.
«Я предпочитаю быть около большевиков и с ними, но не накладывая на себя партийных обязанностей…»
И вот этого-то осторожного, секретного осведомителя самого Феликса Эдмундовича Дзержинского и арестовал Моисей Соломонович Урицкий.
6
В «Каморру народной расправы» Алексей Фролович вляпался сам, когда заступился за арестованного в Петрограде Александра Львовича Гарязина — своего дореволюционного компаньона как по делам русского патриотизма, так и по коммерческой линии.
Александр Львович Гарязин был директором-распорядителем технико-промышленного транспортного общества, а в прошлом — чиновником особых поручений при олонецком губернаторе, членом общества заводчиков и фабрикантов, одним из организаторов Всероссийского национального союза, публицистом, редактором-издателем еженедельника «Дым Отечества».
Еженедельник «Дым Отечества» Александр Львович начал издавать в 1912 году, когда наметился раскол русского движения. Преодоление раскола, стремление «сплотить русских людей, идущих вразброд», и было объявлено стержневой идеей издания.
«Не скоро еще найдется подходящий момент для начала издания, посвященного изучению России и обзору современной действительности, чем наши дни, хотя и тревожные, и несущие опасность…» — пророчески заметил Гарязин в статье «Моя вера», открывавшей первый выпуск «Дыма Отечества».
