Генеральские игры - Сергей Донской

– У меня есть пятьдесят долларов, – терпеливо пояснил Хват. – А еще у меня есть пистолет, в обойме которого восемнадцать патронов. Нет, вру… Один патрон уже загнан в ствол и дожидается своего часа. Вот я и спрашиваю тебя: хочешь ли ты торговаться дальше? Или будем считать, что договорились?

– Будем считать, раз хочешь. – Аль Пачино повернулся, чтобы войти в дом.

– Погоди, – окликнул его Хват. – Я еще не все тебе сказал. У тебя может возникнуть искушение попытаться убить меня или сдать на первом же блокпосту. Так вот, отбрось эти мысли раз и навсегда. Я один из тех, кого вы называли людьми без тени.

Мужичок моментально изменился в лице, растеряв всякое сходство с Аль Пачино.

– Еда нужна? – спросил он. – Лепешки есть, баранина есть, сыр есть.

– Я не могу заплатить больше, – признался Хват, – протягивая пятидесятидолларовую купюру.

– Никто не просит доплачивать. Так могу покормить, даром. У нас закон: будь гостеприимен с каждым прохожим.

– Знаю я ваши законы. Поэтому в доме врага есть не стану.

– Я не враг! – Мужичонка ударил себя кулаком в грудь. – Я друг.

– Вот довезешь до Моздока, тогда и поглядим, кто ты такой на самом деле, – сказал Хват. – А пока не трать даром время и слова. Как там у вашего пророка сказано?.. «Спеши делать добро, пока зло не возвело между людьми стену непонимания…»

Пистолет в его руке качнулся. Это походило на утвердительный кивок, выражающий полное согласие со словами Мухаммеда. Не найдясь, что возразить на столь убийственный аргумент, мужичок в сапогах протопал в дом, оставив Хвата гадать: не вооружиться ли всем проповедникам на земле пистолетами, дабы люди лучше воспринимали их призывы?

На южной окраине Терско-Кумской низменности, на высоком левом берегу реки Терек изнывал от жары город Моздок с его сорокатысячным населением. В переводе с кабардинского языка название города означало «глухой лес», но деревьев здесь было мало, а те, что имелись, выглядели чахлыми, нездоровыми. Во всяком случае, так было на улице Кирова, где размещалась самая приличная (если не единственная) моздокская гостиница.

Хват и Алиса расположились в двухместном номере на втором этаже. Чтобы сохранить анонимность, пришлось переплатить вдвое и выдать себя за влюбленную парочку, сгорающую от неутоленной страсти. Последнее сделать было не так уж сложно. Если бы коридорной или горничной вздумалось подслушивать за дверью, чем занимаются жильцы 42-го номера, то они удовлетворили бы свое любопытство в полной мере.

Впрочем, буйствовали постояльцы лишь утром, а к полудню угомонились, сморенные усталостью и зноем. Вяло перекусили и принялись откровенно бездельничать, что было весьма приятно после многодневных скитаний по горам.

Алиса, например, подсела поближе к зеркалу, в которое никак не могла наглядеться с тех пор, как вымыла волосы шампунем и наконец расчесала их приобретенной в местном универмаге щеткой. Хват раскрыл детектив в мягкой обложке, купленный там же, и развалился на кровати, как большой ленивый кот.

Молчание длилось минут десять. Потом, отложив щетку для волос, Алиса сказала:

– Если долго смотреть на свое отражение, становится страшновато.

Хват взглянул на нее поверх книги и недоверчиво хмыкнул:

– М-м?

– Лицо начинает меняться, словно это и не лицо вовсе, а чужая маска. – Алиса ткнула пальцем в зеркало перед собой. – Множество масок. То какая-то женщина промелькнет, то мужчина, то вообще такая зверская харя, что хоть караул кричи.

– Значит, не стоит любоваться своим отражением слишком долго, – проворчал Хват.

Детектив, выбранный Алисой наугад из скудной подборки лоточника, попался скверный. Карл у Клары украл кораллы, Клара у Карла украла кларнет – вот и весь нехитрый сюжет, преподнесенный почтенной публике под названием «Венчание со смертью». Финал известен наперед. Клара забьет Карла насмерть его же кларнетом и возвратит себе фамильные драгоценности. Все довольны, все хлопают в ладоши и радуются. Кроме, собственно говоря, читателя.

– Интересно, – сказала Алиса, – куда девается мое отражение, когда я отхожу от зеркала?

– Да, очень интересно, – флегматично согласился Хват. – Особенно учитывая, что ты купила мне дамский детектив.

Алиса сделала вид, что не слышит упрека.

– В зеркале, – сказала она, – отражается точно такая же комната, как наша, только здесь все наоборот. Моя зеркальная копия общается с твоей, а твоя зеркальная копия делает вид, что читает книгу.

– Моя зеркальная копия уже начиталась, – отозвался Хват, швыряя книгу на пол. – Эту галиматью следовало издать под названием «Ютремс ос еиначнев», чтобы сразу было ясно, о чем тут пойдет речь.

– Какой еще «ютремс»?

– Так должен называться в зазеркалье детектив, который я так и не смог осилить в нашем реальном мире. Если уж его читать невозможно, то каково было автору писать? Несчастная женщина.

– Зато я счастливая, – сказала Алиса, порывисто бросаясь к нему в объятия. – Если бы ты только знал, Миша, какая я счастливая.

– Конечно, – буркнул Хват. – Ждешь не дождешься, когда возвратишься в Москву и вновь окунешься в красивую жизнь. Клубы, тусовки, знаменитый муж…

– С Никитой Сундуковым покончено, я же уже говорила.

– Тогда появится какой-нибудь Алеша Самоваров, что сути не меняет.

Хват понимал, что ведет себя, как мальчишка, но не мог сдержаться. Его душу пожирали метастазы ревности. Ему чертовски не хотелось терять единственное сокровище, которое у него было: Алису. Фактически он ею и не владел в полной мере. Не сегодня-завтра оба возвратятся домой, и тогда пережитые вместе испытания забудутся, потускнеют. Вернее, так: забудет о них Алиса, а Хват еще долго будет вспоминать ее смех, ее глаза, ее напускную дерзость, уживающуюся с тщательно скрываемой застенчивостью.

Ни к одной женщине его не тянуло так сильно, как к Алисе. Это было прямо-таки неудержимое, непреодолимое влечение. При одной мысли об Алисе у Хвата холодело внутри, как при стремительном спуске с самой крутой в мире горки. Как при прыжке с парашютом, который может раскрыться, а может и нет. Как при прогулке по коварному льду, когда ежесекундно рискуешь ухнуть в омут с головой, а остановиться или повернуть назад все равно не можешь.

– Что это ты насупился? – полюбопытствовала повернувшая голову Алиса. Хват и сам не заметил, как и когда он успел нахмуриться. Пришлось срочно изображать улыбку и забрасывать руки за голову, принимая позу непринужденную и беззаботную.

– Хуже нет, чем ждать и догонять, – сказал он.

– А чего мы ждем?

– Прежде чем брать билеты в Москву, нужно созвониться с сестрой, – пояснил Хват. – Хочу узнать, все ли спокойно.

– Так позвони. – Алиса кивнула на телефон, уныло пылящийся на тумбочке.

– У нас денег в обрез. С почтамта звонок обойдется в два раза дешевле.

– Сходи на почтамт.

– Вряд ли Катя сейчас дома. До вечера уйма времени, а я не знаю, как его убить.

– Во-первых, не пытайся убить время, не то оно само убьет тебя, – наставительно заметила Алиса. – Во-вторых, когда мужчина не знает, чем заняться с влюбленной по уши девушкой, это очень и очень подозрительно.

– Влюбленные девушки не должны разговаривать нравоучительным тоном, – сказал Хват. – Это им не идет.

– А нагота им идет?

Хохоча, как ведьма, Алиса упала на кровать. Хват хотел было сказать что-нибудь язвительное, но вместо этого зажмурился. С закрытыми глазами можно было попытаться представить ее себе своей женой, застенчивой, милой, нежно улыбающейся. Получалось не очень реалистично – трудно воображать то, чего не было и нет. И все же Хват старался. Любить придуманную Алису было легче, чем настоящую.

Ближе к вечеру выяснилось, что в Моздоке осталось полным-полно свежего воздуха, которым вполне можно дышать. Чем Хват и занялся, выбравшись из гостиницы на улицу. Дышал полной грудью, глазея по сторонам. Наконец это занятие ему надоело.

– Вы не подскажете, где здесь ближайшее почтовое отделение? – спросил он у толстухи, ковыляющей мимо.

– Почтамп-п? – переспросила она. – Идите тудой, все прямо и прямо. На перекрестке повернете налево.

– Значит, тудой? – Хват, этот вполне зрелый мужчина, вдруг ощутил себя озорным мальчишкой, еле сдерживающим желание показать собеседнице высунутый язык.

– Тудой, тудой, – закивала она.

– А на перекрестке сюдой? – Он показал рукой, в какую сторону собирается сворачивать.

– Ага, сюдой.

– Тогда я пошел, – сказал Хват и зашагал по улице такой стремительной походкой, какой после невыносимо жаркого дня обычно никто не ходит.

В помещении почтамта пришлось отстоять длиннющую очередь к окошку кассы, где Хват приобрел себе жетонов на двадцать минут переговоров. Втиснувшись в душную телефонную кабинку, накрутил свой домашний номер. Дверца норовила захлопнуться, приходилось постоянно отталкивать ее ногой, чтобы не лишиться доступа кислорода. Телефон не отвечал. Выслушав не менее десяти длинных тоскливых гудков, Хват раздраженно ударил по рычагу автомата ладонью и принялся накручивать диск заново. Опять безрезультатно. Телефонная трубка, зажатая в кулаке Хвата, сделалась скользкой, как влажный обмылок.