Третий путь ...к рабству - Андрей Пионтковский

Периодическое ритуальное съедение вождя племени является в этих культурах важным инструментом поддержания социальной стабильности. Не может же, действительно, одно и то же физическое лицо в течение неограниченно длительного времени предотвращать засухи и недороды, удовлетворять раздувшийся гарем откормленных и ленивых самок, помечать своими сакральными экскрементами спорные территории соседних племен.

Неизбежно наступает момент, когда жрецам приходится в очередной раз раскрывать священный свиток с каноническим текстом:

1) Оказался наш Отец не Отцом, а сукою.

2) Мы отстали от других племен и должны провести за 1015 лет ускоренную модернизацию. Иначе нас сомнут.

3) Племя, вперед!

Срок 10–15 лет в этих заклинаниях не случаен. Он определяет желательные временные рамки функционирования нового цикла. Древняя технология переносит ответственность за очевидный крах с проекта в целом на как бы случайную фигуру вождя, позволяя правящей касте психологически комфортно продолжить свое пребывание во власти.

Именно эта задача и стоит сегодня перед отечественной корпорацией «продажных чиновников и ничего не предпринимающих предпринимателей».

Путинизм без Путина, путинизм с человеческим лицом под душеспасительные разговоры о модернизации, инновациях, нанотехнологиях и православной духовности a la Гундяев — вот ее нехитрый идеал на ближайшую перспективу. Идея сценария «Оказался наш отец» овладевает, похоже, сознанием правящей клептократии, и его реализация ситуационно в наибольшей степени отвечала бы имитационной логике симулякра.

Но еще не свершившаяся история имеет сослагательное наклонение, и альтернативный сценарий «Второе пришествие Владимира Путина» ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов.

Весьма характерны возникшие как бы ниоткуда буквально в последние дни призывы к «медведевскому большинству». Интересно, что призывы эти по разным оперативным, подчас совершенно неожиданным каналам обращаются, прежде всего, к внесистемной оппозиции. Их авторы явно задумываются о времени после «дня X». Для отстранения Путина им не нужно никакое «медведевское большинство». Эту задачу они решат, или наоборот, их порешит Путин, чисто аппаратными средствами. Но они уже спрашивают шепотом: а что потом, а что потом? Признав и украв у гонимой оппозиции правду о путинском режиме, они опасаются, как бы эта правда не обрушилась и на них, когда, выйдя на балкон во главе со своим бургомистром, они ликующе воскликнут: «Как вольно дышится в возрожденном Арканаре!».

Вот почему они пытаются договориться с оппозицией уже сейчас на этом берегу, несколько раздраженно укоряя ее: «Что же вы молчите? Кричите: да здравствует царь Дмитрий Анатольевич!»

Высокая болезнь

10 ноября 2009 года

История сменяющих друг друга в России авторитарных режимов обнаруживает определенную закономерность — они гибнут не от внешних ударов судьбы и не от натиска своих противников. Они, как правило, неожиданно умирают от какой-то странной внутренней болезни — от непреодолимого экзистенциального отвращения к самим себе, от собственной исчерпанности и сартровской тошноты (la nausee) бытия.

Царское самодержавие выдержало в своей истории очень многое — крестьянские бунты, офицерские заговоры, разгул террора, отчуждение образованного класса. Выдержало и, казалось бы, устояло. Его самый непримиримый противник, неутомимо работавший в уютной Швейцарии на поражение русской армии, воевавшей с Германией, с горечью и безнадежностью заметил в конце февраля 1917 года, выступая перед местными молодыми социал-демократами, что «мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции. Но молодежь будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции».

А уже в марте императора Николая II вынудили подписать отречение, и ни один из присягавших ему полков не пришел к нему на помощь. Напротив, все командующие фронтами кроме одного требовали этого отречения.

Юрий Владимирович Андропов, умирая, оставлял своим соратникам, отключившим его от искусственной почки, идеально зачищенную от диссидентов страну. Через несколько лет, когда один из андроповских первых секретарей обкомов подписал указ о запрете КПСС, ни один из 18 миллионов коммунистов не пришел к своему райкому, чтобы защитить его или, по крайней мере, вынести из здания на груди красное знамя.

Сегодня на наших глазах угасает от той же высокой болезни и путинский режим, старательно заасфальтировавший вокруг себя все политическое пространство. Как симулякр большого идеологического стиля, он просто не мог ее избежать. Ни один из придворных публицистов и телевизионных говорящих голов, годами шакаливших (и как шакаливших!) в Кремле, не отваживается возвысить голос в защиту национального лидера, чей светлый образ и чьи славные свершения последнего десятилетия подвергаются ежедневно нарастающему хулению не на каких-то там маргинальных оппозиционных сайтах, а в мейнстримовских средствах массовой информации.

Невольно хочется воскликнуть: «О бедном чекисте замолвите слово!» Но тщетно. «Так дальше жить нельзя!» — дружно продолжают скандировать сверхблагополучные члены валдайского клуба и авторы прошлогодних од на взятие Цхинвала и аналитических эссе об Островке Стабильности в бушующем море мирового экономического кризиса.

Наш классический шварцевский бургомистр уже готов вот-вот торжественно провозгласить, что дракон застоя, коррупции и демодернизации наконец, повержен, но рука с пером, занесенная над проектом указа, еще предательски дрожит.

Специфика тошноты-2009 в том, что у охваченной ею верхушки нет уже никакого проекта будущего. Она теперь может только терять. Да, конечно, многим хотелось бы избавиться от эксцессов Нацлидера и его тонтон-макутов, столь разрушительных для самого объекта их власти и источника их благосостояния. И будь на то политическая воля, они в конце концов решились бы «ножом целебным отсечь себе страдавший член».

Но воля наших гламурных элоев парализована не столько страхом перед все еще грозно рыкающим «членом», сколько пугающей перспективой остаться без этого самого «члена» один на один с чуждым и угрюмо безмолвствующим социумом морлоков.

И эта мысль их в трусов обращает…И замыслов отважные порывы…имен деяний не стяжают.

Неразрешенная тошнота элиты и выжженность политического пространства вне ее останавливают российское историческое время, превращая его в тягучую тоскливую у-вечность.

Путинская увечность — это не Город Солнца и не четвертый сон Веры Анатольевны о суперпроводниках и суперкомпьютерах из ее нашумевшего постмодернистского футуроэссе «Россия, вперед!».

Нашевсёшная у-вечность — это схлопнувшаяся черная дыра русской истории, свидригайловская деревенская закоптелая банька с ползающими по всем углам разбухшими пауками — ветеранами дрезденской резидентуры и кооператива «Озеро».

И напрасно вице-бургомистр по внешним сношениям, элегантный седовласый джентльмен, охмуряет знатных иноземцев, посещающим город:

«Народишко у нас совсем худой, господа. Всего процентов 10–15 генетически склонны к модернизации. Остальные все с дурной наследственностью. Выборы доверять такому народишку никак нельзя-с. Нам, прогрессорам, все приходится здесь решать между собой. И проблемы власти, и вопросы собственности. Да, в 99-м вышла небольшая промашка. Оказался наш назначенный отец не отцом, а сукою. Крысятничал, безобразничал, людишек своих на доходные места пропихивал, тормозил модернизацию. Десять лет лизали жопу (лабрадора Кони), оказалось, что не ту. Но теперь все будет совсем по-другому. Государь наш Освободитель Дмитрий Анатольевич определил пять основных направлений модернизации сверху, установил оптимальный размер алкогольной тары, лампочки сберегающие в подъездах будет ввинчивать. Резко усилил социальную политику. Новоогаревскую резиденцию под дом престарелых жертвует. Часы Breguet супружницы своей Светланы Владимировны в Алмазный фонд сдает. Приезжайте к нам лет эдак через сто, господа, у нас будет небо в алмазах, город-сад и прямые выборы губернаторов. Непременно приезжайте!»

Гюльчахра Ягуарьевна и другие

23 ноября 2009 года

Прокурорша Ибрагимова явно претендует на лавры духовной правнучки легендарного Андрея Ягуарьевича Вышинского. Творческий почерк суперзвезды сталинских показательных процессов включал в себя в качестве обязательного элемента публичную демонстрацию клокочущей личной ненависти к обвиняемым, угрозы и проклятия по их адресу, перемежаемые потугами на иронию и сарказм.

Целиком отдаваясь пароксизмам своего праведного прокурорского гнева, несчастный Ягуарьевич хотя бы на мгновения избавлялся от вечного липкого страха быть самому брошенным на растерзание в подвалы НКВД.