Наследство колдуньи - Мирей Кальмель

— Он умер? Жак умер? Скажите, сестра! Поэтому вы ничего не хотите мне рассказывать?

Альбранта присела перед кроватью и сжала холеные пальчики Жанны в своих ладонях.

— Нет. Жак жив и здоров. О нем не волнуйтесь.

Лицо Жанны просияло. И снова это воспоминание…

Одно-единственное.

— Прошло столько лет, а мне кажется, что это было вчера… Я помню все до мельчайших деталей, сестра! Даже запах жимолости…

Она закрыла глаза, опьяненная все тем же повторяющимся, счастливым воспоминанием.

— Он поднимает меня над землей… На ветках старого дуба — молодые зеленые листья. Сквозь них пробиваются лучи солнца. Его глаза сияют. Он смеется. И начинает кружиться на месте. Все вокруг начинает кружиться. Быстро, еще быстрее! Солнце танцует. Мы хохочем. А потом он останавливается. У меня кружится голова. Он еще крепче прижимает меня к себе…

Жанна запрокинула голову.

— А потом целует меня. Простите, сестра, но я так люблю, когда он меня целует! Люблю, люблю, люблю!

Альбранта выпустила ее руки, и Жанна, сияя от удовольствия, упала спиной на постель, раскинув их в стороны. Этот миг счастья из прошлого стал бальзамом для ее истерзанной души, наградой за многие годы заточения. Но возвратится ли память в той мере, чтобы позволить Жанне вернуться к нормальной жизни? Она принимала эликсир уже четыре дня, но по-настоящему ничего не изменилось. Она не помнила недавней встречи с супругом и не могла сказать, что именно всколыхнуло в ней воспоминания. Очнувшись от принудительного сна, Жанна захотела увидеться с аббатисой, а когда та явилась к ее изголовью, спросила, когда сможет вернуться в замок к отцу, чтобы подготовиться к свадьбе с Жаком де Сассенажем. Можно предположить, что, заметив в окно башни свою дочь, она увидела себя в том же возрасте и вспомнила чувства, которые тогда испытывала. Аббатиса сочла нужным заверить ее, что она уже вышла за барона. А здесь она находится на излечении. Целый день Жанна ни о чем больше не просила и не спрашивала. Не пыталась встать с кровати, принимала лекарства. Каждый раз сестра Альбранта, входя в комнату, слышала, как она тихонько напевает. Через день, однако, она застала Жанну сидящей на постели — испуганную, бледную, растерянную.

— Что с вами, Жанна? — спросила она, подбежав к кровати.

Жанна расплакалась, как ребенок.

— Мне приснилась ведьма, очень страшная. Она вышла из леса, приставила свой скрюченный палец к моему лбу и с усмешкой сказала, что я никогда больше не найду свою дорогу. Я целую ночь ее искала — напрасно! Я не узнала свой замок, слуг, родителей. Жак куда-то пропал. Все было мне незнакомо. Это ужасно, сестра! Думаю, кто-то похитил мою память.

Собрав все силы, Альбранта постаралась ее успокоить, и ей это удалось. Ведьма ей просто привиделась. И все же Альбранта понимала, что Жанне предстоит вспомнить целую жизнь. И вспомнить самой, без подсказок. Единственное, что внушало надежду, — Жанна снова взялась за иглу и, брезгливо поморщившись при виде своих недавних работ, принялась вышивать новый рисунок с таким мастерством, что сомнений быть не могло: часть ее умений и опыта к ней все-таки вернулась.

«Нужно время», — повторяла про себя сестра Альбранта. Она встала и размяла затекшие колени. Словно юная девушка, Жанна прижала руки к груди, будучи не в силах расстаться с воспоминанием о невинных объятиях, в котором сосредоточилась отныне вся ее жизнь.

Альбранта собралась уходить, когда Жанна вдруг села на кровати и проговорила с беспокойством:

— Много лет! Я здесь много лет! Но ведь он до сих пор меня любит, правда?

Альбранта замерла в нескольких шагах от кровати.

— Конечно, он вас любит, — ответила она уверенно.

— Так почему же он не приходит?

— Пока еще слишком рано. Не нужно торопить события.

Дальше случилось то, чего сестра Альбранта не ожидала: Жанна соскочила с кровати, вцепилась руками ей в предплечья и умоляющими глазами заглянула ей в глаза.

— Прошу вас, сестра! Мне нужно его увидеть! Я уверена, что, когда он снова меня обнимет, я все вспомню! Да, да, так и будет!

Хватка у нее оказалась такой сильной, что Альбранта ощутила, как в ее кожу через ткань платья вонзаются коротко остриженные ногти.

— Не думаю, что это поможет.

Во взгляде Жанны отразилось такое отчаяние, что уверенность сестры Альбранты пошатнулась. А верила ли она сама в то, что сказала? Она вдруг смягчилась.

— Подождите еще неделю, Жанна! А потом, я обещаю, что бы ни случилось, я попрошу его приехать!

Глава 22

На террасе апартаментов принца Джема в этот послеобеденный час было солнечно и жарко. Последовав примеру его жен, сидевших на некотором удалении от мужчин под навесом и занятых какой-то восточной игрой, Филиппина отказалась от принесенного специально для нее кресла и опустилась на роскошный ковер, который разложили прямо на мощенном плиткой полу, выбрав место, куда не попадали прямые лучи солнца. Единственная женщина в компании мужчин, турков и французов, отныне составлявших ближайший круг общения принца Джема, она была подобна прекрасному цветку. Она быстро обрела в этом обществе свое место и находила подобное времяпрепровождение вполне приятным. Напрасно Филибер де Монтуазон не спускает с нее ревнивого взгляда! Напрасно Луи расхваливает на все лады мужские достоинства шевалье, вызывая циничный смех его товарищей! В присутствии турецкого принца достоинства остальных мужчин, реальные и мнимые, меркли. Не показывая своих истинных чувств, Джем принимал участие в этой игре и не упускал случая блеснуть остроумием и своим поэтическом талантом. Каждая фраза его была уместной, каждое отступление от темы — обоснованным и интересным. Позади гостей, выстроившись полукругом, стояли рабы и в ритме мелодии, наигрываемой слепым музыкантом, взмахивали пальмовыми опахалами, дабы хоть как-то смягчить влажную духоту воздуха. Невзирая на жару, Филиппина всякий раз заливалась румянцем, стоило ей случайно или намеренно посмотреть на ухоженные руки принца. Тогда она торопливо подносила к губам чашку с горьковатым чаем, которым их потчевали.

Сегодня разговор крутился вокруг самых банальных вещей. Было ясно, что встреча организована с единственной целью навязать дочери барона де Сассенажа общество Филибера. В отместку за этот сговор Филиппина не давала ему слова сказать. Каждый раз, стоило Филиберу де Монтуазону открыть рот, как она ловко меняла тему разговора.

Джем получал огромное удовольствие, наблюдая, как она унижает его противника. По мере того как он узнавал Филиппику ближе, девушка казалась ему все более обворожительной и неприступной, дерзкой и остроумной. Перед ним открывались все новые грани ее нрава и души, обнажая живой ум, который был под стать ее изысканной красоте.