Ловцы фортуны - Каролин Терри

— Мы должны назвать его Джоном, в честь твоего отца, — заявил Рэндольф, когда их сын появился на свет.

— Ни при каких обстоятельствах я не назову никого и ничего в честь своего отца, и в последнюю очередь собственного ребенка.

— Ну, тогда Рэндольфом — в честь меня.

— Его имя будет Бенджамин.

— Бенджамин? Скажи на милость, почему Бенджамин?

Тиффани не ответила. Она взяла ребенка на руки и крепко прижала к себе, желая, чтоб ребенок пошел в нее, а не в Рэндольфа, унаследовал ее дух, ее веру и стремления, переносящие их на залитый солнцем двор в Оксфорде: никогда не сожалеть, никогда не объяснять, никогда не извиняться.

Часть третья

Глава пятнадцатая

С моря берег казался абсолютно пустынным. Серые гранитные скалы, источенные песчаными бурями, придавшими им странные причудливые формы замыкали гряды голых, бесплодных гор посреди наползающих дюн пустыни Намиб. Нигде не росло ни дерева, ни кустика, не заметно было даже стебелька травы. Пронзительный ветер не мог разогнать безжалостную жару, восточный ветер, который готтенготы называли «зу-уп-ва», и вместо прохлады его порывы приносили лишь горячий жалящий песок. Мрачный, суровый, безжалостный мир… Филип считал Кимберли выжженным и угрюмым, но Алмазный город был сущим оазисом по сравнению с Людерицбухтом в Германской Юго-Западной Африке.

Он прислонился к перилам корабля, доставившего его из Кейптауна, руки его дрожали, но не от тягот путешествия — больше года он искал забвения в оглушающем потоке пива, вина и виски. Душевное напряжение, алкоголь, потеря аппетита и климат Кимберли подорвали его здоровье — он сильно похудел, руки его тряслись, а фиалковые глаза на темном от загара лице потускнели.

К нынешнему времени — августу 1908 года — он предполагал вернуться в Англию, но вместо этого отец направил его сюда. Оставайся там около двух недель, приказал Мэтью, проведи тщательное расследование, а затем можешь возвращаться домой. Филипп не волновало ни то, ни другое… вернется ли он домой, останется ли здесь или поедет еще куда-нибудь… после истории с Тиффани его не волновало уже ничего на свете.

Он, наверное, мог бы оправиться от того удара, если б остался в старом окружении со своими друзьями и своими автомобилями, которые не напоминали бы о Тиффани. В Кимберли же ему было тошно, и он глушил тоску алкоголем. Он не знал ничего о Тиффани с тех пор, как оставил Англию. Но поскольку он постоянно изводил себя, представляя ее бурные любовные увлечения во всех подробностях, то не осмеливался раскрыть газету, чтобы не столкнуться с реальностью, худшей, чем его самые страшные кошмары, и оставляя все личные письма нераспечатанными и непрочитанными.

Филип не забыл Тиффани так же, как не простил Мэтью за ту роль, что, по его мнению, он сыграл в этой истории. Кимберли не предоставил ему возможности для мести, но Людерицбухт обещал быть более полезным для этого. Там были найдены алмазы, и Мэтью требовал информации о количестве и качестве камней. Честно говоря озабоченность Мэтью новым месторождением просто била из каждой строчки телеграмм и писем, что он присылал по данному вопросу. И когда Филип увидел через темно-синие воды этот дикий берег, он впервые за все четырнадцать месяцев почувствовал вспышку интереса.

На берегу он был удивлен чрезвычайно активной для такого маленького поселка деятельностью. Немцы воздвигали прочные строения из камня и кирпича: дома, магазины, конторы, гостиницы и пивные, живописный калейдоскоп башенок и шпилей, высоких крылец и фронтонов, деревянных и металлических, раскрашенных в яркие цвета, подчеркиваемые полной бесцветностью раскинувшейся позади пустыни Намиб. Рабочие равняли песчаные тропинки, превращая их в удобные дороги, и прокладывали рельсы для конки, а наличие недавно открытого отделения «Дойче Африка Банк» усиливало атмосферу процветания и стабильности. Людерицбухт был шахтерским поселком, однако характерная тевтонская основательность немцев демонстрировала их веру, что в будущем открытие алмазов превратит его в огромный процветающий город.

Но до этого было еще далеко. Пока что это все-таки был пустынный аванпост, и Филип, проваливаясь по щиколотки в песок и чертыхаясь, рад был найти прибежище в «Каппс-Отеле». Он сразу направился в темный бар, отделанный красным деревом и сверкающий начищенной латунью, и сел на стул под портретом кронпринца Фридриха-Вильгельма и кронпринцессы Виктории — родителей нынешнего кайзера. Выпил пива и заказал еще. Шиллинг и шесть пенсов за бутылку и минеральную воду было дороговато, но Филипа цены не волновали, пока отец и Компания платили. После третьей бутылки пива он почувствовал себя почти человеком. Оглядев бар, Филип увидел неизвестного, наблюдавшего за ним от двери. Поняв, что его заметили, незнакомец решительно подошел к нему.

— Рад приветствовать вас, мистер Брайт, — молодой человек сел напротив. — Мы вас ожидали.

— Понятия не имел, что мои перемещения вызывают такой интерес.

— Сэр Мэтью и «Даймонд Компани» должны были прислать кого-нибудь проинспектировать наши разработки.

Филип угрюмо усмехнулся.

— Конечно, известен мой отец, не я. К сожалению, мы с вами в одинаковом положении — я не представляю, кто вы.

— Гуго Верт. — Немец протянул руку, которую Филип коротко пожал. — Я окружной офицер в Китмансхупе, но пока откомандирован в Людерицбухт контролировать здешнюю деятельность. По всей вероятности, я буду назначен представлять правительственные интересы в местной алмазной промышленности.

— Классная карьера!

Верт метнул на него резкий взгляд, но решил, что оскорбление не было намеренным.

— Вы знакомы с подробностями открытия алмазов?

— О, я знаю лишь некоторые факты, но не откажусь выслушать сагу полностью.

Тон Филипа был легкомысленным, слегка скучающим, как у человека, который слушает только потому, что ему больше нечего делать.

Алмазы были открыты железнодорожным рабочим по имени Август Стаух. Он квартировал в Грас-плаце, где работал вместе с бригадиром и примерно сотней цветных, очищая железнодорожную линию Китмансхуп — Людерицбухт от песка, который наносит ветер с ползучих дюн. По его словам о переводе из Германии на Юго-Запад он попросил потому, что верил в благоприятность здешнего климата для его астмы. Лично я не думаю, что пыль и песчаные бури пустыни Намиб помогли его здоровью, но ее недра, безусловно, помогли его карману.

— Вы говорите так, словно считаете, что он сознательно приехал за алмазами.

— Думаю, это возможно. Он не стал тратить времени, добиваясь старательской лицензии у «Дойче Колониаль-гезельшафт фор Зюдвест-Африка», которая имеет здесь концессию, а просто приказал цветным искать алмазы. Без сомнения, они решили, что он свихнулся — некоторые из них бывали в Кимберли и работали на брекчии[6], которая сильно отличается от здешней почвы.

Но в апреле этого года один из них принес Стауху маленький камешек, и когда тот провел им по стеклу своих часов, то понял, что перед ним настоящий алмаз.

— Однако новости достигли внешнего мира только в июне, — лениво вставил Филип.

— Стаух превосходно разыграл свою карту, укрепив собственные позиции, прежде чем сообщить о находке. Алмазная лихорадка разразилась в Людерицбухте, когда заявление подтвердилось, и тогда обычная шваль вкупе с несколькими опытными изыскателями заполнила город. Меня прислали из Кигмансхупа поддерживать закон, порядок восторжествовал, а вскоре и секретарь по колониям прибыл из Берлина. Скоро мы поставим добычу на промышленную основу — мы уже отказались от дальнейшей выдачи старательских лицензий.

Гуго Верт смолк. Он был чрезвычайно удивлен отсутствием у Филипа подлинного интереса, гадая, почему не были заданы вопросы, которые напрашивались сами собой. Он ожидал подробных расспросов о количестве найденных камней, их цвете, размерах и качестве, и что более важно, он ожидал, что «Даймонд Компани» будет заинтересована в том, чтобы поднять вопрос о маркетинге камней, и постарается достичь соглашения, по которому германские алмазы могут быть проданы через Синдикат. Филип Брайт обо всем этом молчал, однако он же не дурак, иначе отец бы не прислал его.

— Конечно, — медленно сказал Гуго, — вас вряд ли впечатлила наша младенческая алмазная эпопея после того, как вы были воспитаны на опыте вашего отца в Кимберли.

— О да, я провел все детство у отца на коленях, слушая захватывающие истории, об алмазах и их добыче.

Гуго уловил сарказм, но не понял его причину. Он встал.

— Без сомнения, вы захотите осмотреть разработки лично. Я буду рад сопровождать вас туда.