Шёпот стрекоз (сборник) - Владимир Янсюкевич

Она приостановилась.

– У меня такое ощущение, что вы мне не верите.

– Нет-нет! Я…

– Это был чужой мне город. Чужая страна. И я хотела только одного – вернуться домой.

– Понимаю. Извините, что перебил.

– В городе я пошла в посольство. Но у меня не было документов. И пока они наводили справки, я жила у этого парня. Только вы не подумайте…

– Я ничего не думаю, продолжайте.

– Пока он был на работе, я ухаживала за его престарелой мамой. Он меня не заставлял, я сама вызвалась. В благодарность. А через месяц меня отправили на родину.

– Сколько же вы пробыли там?

– Почти десять лет. Когда я вернулась, мама была при смерти. В клуб я уже не пошла. Времена изменились. Устроилась уборщицей в мэрии. Потом меня определили в курьеры. Так и работала. А потом заболела…

– А этот… администратор, который был отцом вашего ребёнка, жив?

– Вася? Нет, его убили… в девяностых…– Бледная и взволнованная, она покачнулась.

– Вам плохо?

– Нет, всё в порядке. Просто вспомнила и… Не надо было это рассказывать.

– Очень хорошо, что рассказали, Диана, – он намеренно произнёс её имя без сокращения. – Вы чудесная женщина. Незаслуженно обиженная судьбой. Я уже не молод. И всё же хочу сказать: я у ваших ног. У меня две девочки. Правда, уже взрослые. Возможно, это в какой-то степени восполнит вашу утрату. У них появится мать, а у вас – дети. Надеюсь на это.

Она склонилась и поцеловала его в лоб. И с этого момента зацепила его бесповоротно. Он сам ей признался в этом и сказал, что обязательно познакомит её со своими дочерями, и тогда всё решится окончательно.

Именно теперь он согласился на решительную встречу с Александрой и Татьяной. Они не отставали от него и здесь. Приезжали раз в неделю – от города до лечебницы было около ста километров – но звонили почти каждый день, спрашивали о состоянии его здоровья, а последнее время не забывали намекнуть на некую семейную тайну, которую он от них тщательно скрывает. И наконец, пошли на ультиматум, назначили день откровенного свидания и сказали, что если он и в этот раз постарается отмолчаться, забудут о его существовании навсегда. И пусть это останется на его совести. На этом, в первую очередь, настаивала Александра. И он решился. Молча выслушал и сказал: приезжайте. Не из боязни потерять их, а просто подумал: в самом деле, девочки хотят знать, что случилось с их матерью, и в этом нет ничего противоестественного, наоборот… мама есть мама. К тому же он теперь и без них не чувствовал себя одиноким. С ним рядом была внимательная и, возможно, любящая женщина.

3

И вот настал тот решающий день, когда ему уже не отвертеться. Через полчаса приедут две молодые женщины двадцати шести лет, две сестры-двойняшки, совершенно непохожие друг на друга. По времени рождения одна старше другой на три минуты, а по отличительным свойствам натур на десяток лет, если не больше.

Старшая, Александра, энергичная и решительная (и в своей решительности несколько грубоватая) – зрелая замужняя женщина, и у самой уже двое детей, двое пятилетних здоровых и отвратительно шумливых мальчуганов, которых он любил, когда их не было поблизости, а когда они сидели у него на голове, любил первые десять минут, а на одиннадцатой начинал сходить с ума от бесконечных вскриков, споров до драки и неугомонной возни с компьютерными игрушками, которых он терпеть не мог (игрушек, разумеется). Теперь это в прошлом, и даже при мимолётном упоминании о них у него сжимается сердце. Он не видел их несколько месяцев. Александра внушила детям: дедушка очень болен и его нельзя тревожить. Его привязанность к внукам она тоже решила использовать, как рычаг, как крайнее средство для скорейшего вызова его на откровенность.

Татьяна, младшая, мечтательная натура, она хоть и более скромной комплекции, но тоже в теле девка, всё при ней. Красотой не блещет, однако и среди уродок ей не место. А женихи почему-то старательно её обходят. Однажды она сама со смехом и слезами на глазах призналась, что у неё бывает неладно со зрением. И хорошо бы всегда, а то как-то выборочно получается. То видит хорошо, то всё плывёт. И это смещение оптики у неё происходит, как правило, при знакомстве с молодыми людьми. От нервов что ли? Её вдруг охватывает такое волнение, что на глазах словно опускаются шторки типа жалюзи. И чтобы разглядеть человека, она, пытаясь раздвинуть их, таращит глаза по мере сил и старается подойти к нему поближе, почти вплотную. А он тут же понимает: на него положили глаз. И глаз этот какой-то не такой, тяжёлый, заглядывает туда, куда не надо. Ненормальная девка, чего таращится? И каждый думает: навязывается. А парни народ такой – когда девки от них бегают, норовят догнать, а когда их разглядывают под микроскопом, соображают, тут что-то неладно и сами бегут прочь. Впрочем, она никому не собиралась навязываться, она хотела нормальную семью, а не случайного подзаборного кобеля, клюнувшего на очередную случку с податливой тёлкой.

Он увидел их в окно. Они пришли за пятнадцать минут до назначенной встречи. Но он выдержал время и выехал из палаты за пять минут, ровно столько требовалось, чтобы не спеша доехать до беседки, где они его дожидались. Он въехал прямо в беседку, поздоровался. Александра прикоснулась к его руке, лежащей на подлокотнике коляски. Татьяна обняла отца, поцеловала.

– Папка, зачем усы сбрил?

Он пожал плечами, и ничего не сказал.

– Молодишься? – насмешливо прокомментировала Александра. – Уж не завёл ли тут романчик с какой-нибудь «аппетитной», как вы любите выражаться, медсестрой?

– А если завёл? – он обвёл взглядом двор лечебницы, Диана прогуливалась неподалёку и, казалось, не обращает на них никакого внимания. А Лаура с Гудроном стояли у фонтана спиной к беседке. И в тот самый момент, когда он посмотрел в их сторону, она вдруг обернулась, улыбнувшись многозначительно, и помахала ему игриво. И он, неожиданно для себя, кивнул ей.

Александра заметила это и сказала:

– Дело твоё. Нас другое интересует.

– Ну, что ж, я в вашем распоряжении. У вас много времени?

– Навалом, – ответила Александра. – Будем сидеть до посинения. Учти.

– У нас выходной, папа, – добавила Татьяна.

– А где дети?

– Всё в ажуре, не волнуйся. И дети пристроены. Так что тебе сегодня отступать некуда.

– Ладно. Можно? – он потянулся к пачке сигарет, которую Александра вместе с зажигалкой кинула на стол.

– Папа, ты же бросил, – удивилась Татьяна.

– С нами закуришь, – вставила Александра язвительно.

Он взял сигарету, прикурил от зажигалки, затянулся.

– И с чего начать?

– Начни сначала.

Он посмотрел в небо. И оно отразилось в его глазах, ясное и ослепительно голубое. Таким оно было, когда он впервые увидел её. В какое-то мгновение его губы тронула улыбка, а веки дрогнули, и голова ушла в плечи. Но он встряхнулся и приступил к рассказу.

Александра с усмешкой наблюдала за этим представлением.

– Впервые я увидел её на школьном дворе, – начал он. – Я шёл поздравить с юбилеем мою первую учительницу, Любовь Ивановну. В руках у меня были белые розы на длинных стеблях. Пятнадцать роз, едва развернувших свои белоснежные лепестки. Я был аккуратно причёсан, на мне сидел новый серый костюм с иголочки, которые подарили родители на мой день рождения. Она вышла из-за угла лёгкой походкой и шла мне навстречу. Поравнявшись, мы обменялись взглядами. Нет, не просто обменялись, а… что-то между нами проскочило. Через какое-то мгновение она смутилась, опустила голову, улыбнулась и, ускоряя шаг, пошла к воротам… Я окликнул её, подошёл. «Что?» – спросила она, не глядя на меня и с трудом сдерживая улыбку. «Это вам» – я протянул ей букет. Если бы вы видели её глаза! Я никогда не видел таких глаз…

– Короче, любовь с первого взгляда, – подытожила Александра деловито.

– Да, наверное… и я стоял и смотрел ей вслед, пока она не скрылась за деревьями.

– Ой, как интересно! – с восторгом воскликнула Татьяна.

Он мечтательно процитировал Шекспира:

– Не знаю я, как шествуют богини,

но милая ступает по земле…

– А как же первая учительница?

– Да купил я ей другой букет, успокойся.

– А что было дальше, дальше? – допытывалась Татьяна.

– Дальше… Она была моложе меня на десять лет. Мне было, как вам сейчас, двадцать пять, а ей пятнадцать…

– Нам сейчас двадцать шесть, без недели, – уточнила Александра, бухгалтер не терпит неточностей в цифрах.

– Невелика разница.

– Но она есть. В таком случае ей было шестнадцать, а не пятнадцать. Если у вас расхождение, как ты говоришь, в десять лет.

– Саша не перебивай! – взмолилась Татьяна. – И в самом деле, какая разница! Годом меньше, годом больше. Давай послушаем!