Шёпот стрекоз (сборник) - Владимир Янсюкевич

Обычно во время прогулок пациентов по распоряжению врачебной администрации включалась классическая музыка. Чаще всего звучал Моцарт. Он любил Рахманинова. И особое значение придавал музыкальному опусу под названием «Нежность», тому, что часто играла его жена. И однажды на вечерней прогулке, к своему удивлению, он услышал его. Диана постаралась. И не преминула намекнуть, что Рахманинов её рук дело – уговорила радиста – и она тоже любит музыку этого композитора. И это было последней каплей, разрушившей окончательно всякую отчуждённость между ними. Он стал во всём ей доверять и открыл ей даже то, что упорно скрывал от дочерей. Нет, она его не расспрашивала, не вытаскивала из него клещами, просто своим поведением невольно понуждала его на откровенность. Он, как говорится, прикипел к ней. Он воспрял духом, и думы о последней неминуемой стёртости отошли на второй план – всё-таки, что ни говори, а жизнь удивительно прекрасная штука. И оба видели себя на пороге нового и решительного витка своих взаимоотношений.

И самое главное, сумасшедшая Лаура, перестала их тревожить своим приставанием. Она, наконец, отыскала себе неутомимого баскетболиста. Им оказался Гудрон. Хотя, скорей всего, сам Гудрон постарался для этого – помня о его просьбе, нашёл способ остудить разгорячённую женщину, самоотверженно принял огонь на себя. Несмотря на свои ограниченные речевые возможности, он, вероятно, очень хорошо играл в баскетбол и не мазал мимо корзины. На прогулке он обнимал Лауру за эту корзину, и по всему было видно, что она не возражает – а где ей и быть мужской руке, как не там, где она сейчас находится. А свою она благодарно водружала на его низкие, но могучие плечи – мой бессменный чемпион! Отыскав достойного игрока, она, наконец, пришла в себя и больше никого не донимала своими идиотскими шутками и непристойным смехом. Игра с Гудроном на её поле заменила ей успокоительное, которое после того скандального случая в столовой по предписанию врачей ей вкалывали почти ежедневно.

Бабья атака за овладение его персоной завершилась удивительно сердечным примирением с одной и неожиданно счастливым отпадением другой.

– А что говорят врачи? – как-то спросила Диана.

– Говорят, должен подняться. Любая патология исключается. Дело в какой-то малости, чисто психологической.

– Неужели с вами можно будет пройтись под руку? – она улыбнулась так искренне и так участливо, что он расчувствовался, бережно взял её руку и поцеловал. Она оказалось мягкой и гибкой. И пахла чем-то одуряюще притягательным. Он задержал её, провёл по своей щеке. Диана вздрогнула, и на глазах её вдруг выступили слёзы.

Он спросил:

– Что с вами?

– Ничего. Всё в порядке. Просто… просто давно не испытывала к себе подобного внимания и… извините за сентиментальность, нежности.

– С каких пор нежность стала проявлением сентиментальности? Или грубость и цинизм окончательно возобладали в нашем мире, как сугубо положительные качества?

Она ничего не ответила, только повернулась к часовне, мысленно перекрестилась и вздохнула.

– Судя по всему, жизнь вас не баловала счастливыми минутами, – сказал он.

– В том-то и дело, минутами чудовищно баловала. Именно минутами. А всё остальное…

– Я не вправе спрашивать…

– Теперь вправе, – сказала она и, решительно взявшись за ручки на спинке, покатила коляску по дорожке. – Ничего, если я буду рассказывать и катить коляску? Мне так легче.

– Как посчитаете нужным.

– Моя драма – драма любви, – произнесла она, медленно выговаривая слова. – Или точнее, нелюбви. Отец бросил нас, когда я семимесячным существом жила у мамы в животе. Мама признавалась потом, что не очень переживала. Она даже обрадовалась. Она его не любила. И он, наверное, в отместку, бил её, оскорблял. Ребёнка от него она не хотела, но поздно было избавляться. И я родилась. Это случилось тринадцатого сентября…

– Так у вас сегодня день рождения? Поздравляю!

– Спасибо. Потом у меня было всё, как положено: детсад, школа. В школе я пела в хоре.

Он вдруг продекламировал:

– «Девушка пела в церковном хоре…»

– Что?

– Нет-нет, извините, рассказывайте. Это я так, вспомнил Блока.

– Затем поехала в Москву, но никуда не поступила. Вернулась в Кумышинск, организовала самодеятельный хор при Доме культуры. Мамина подруга помогла. Она была там директором. По объявлению пришли только пожилые люди. Я была в отчаянии. Но постепенно смирилась. У них были приличные голоса. И главное, они всегда приходили вовремя и были очень исполнительны. И у нас получилось. Через полгода – победа на общегородском конкурсе хоровой песни. Хвалебные отзывы в прессе. А ещё через год – нас пригласили в Москву, на общероссийский конкурс. И опять – победа. К тому же, нам неожиданно предложили зарубежные гастроли. Да, забыла сказать… у меня тогда появился молодой человек… администратор клуба… Мы не были расписаны, жили так… И перед гастролями я забеременела. Затем гастроли по Америке. Принимали нас на «ура!» и на одном из концертов я познакомилась с одним сорокалетним американцем, его звали Джордж. Он пришёл за кулисы… целовал мне руки… благодарил за доставленное удовольствие…. Он немного говорил по-русски… А потом предложил остаться, сказал, что безнадёжно влюбился и готов жениться. Он записал мой адрес. Сказал, чтобы я ничего не боялась – он всё организует. Мне он тоже понравился. Я, конечно, отказалась. Вернулась домой. А он стал присылать мне письма. И настойчиво приглашал к себе. И Вася, так звали моего молодого человека, приревновал. Стал выпытывать у меня, что и как. Спала ли я с ним… от кого письма получаю… Я, конечно, пыталась уверить, что верна ему. А когда он увидел меня с животом, спросил: «От кого?» Я сказала: «От тебя». Но он не поверил, наговорил мне кучу гадостей и напоследок ударил по лицу, – она замолчала, словно давая себе время сдержать волнение от нахлынувших воспоминаний, и продолжила сухо, будто рассказывала не о себе, а ком-то другом: – Я упала… мы стояли в клубе на лестнице… и покатилась по ступенькам. На этом мы с ним расстались навсегда. Позже приехал Джордж и увёз меня в Америку.

– А ребёнок?

Она остановила коляску.

– Ребёнка я… потеряла, Миша.

Он развернулся к ней лицом.

– Я вас очень хорошо понимаю.

Диана неожиданно всхлипнула.

– Простите.

– Милая моя! Потерять желанного ребёнка – тяжкое испытание. А для матери особенно. И что было дальше?

– Дальше… Джордж привёз меня к себе… у него был большой дом… почему-то в степи…

– В прериях?

– Да, наверное. Он был скотопромышленником, как я потом узнала. В доме, кроме прислуги были ещё две женщины. Чуть постарше меня. Он их представил, как служанок. Но они были его жёнами. Это они мне сказали. Они тоже были из России. Первое время Джордж привозил мне цветы, ухаживал за мной. Несколько раз вывозил в город…

– А что за город?

– Не знаю…

– И не поинтересовались?

– Я хотела забыть обо всём. И мне это удалось. Я даже, кажется, влюбилась в Джорджа. Он водил меня в рестораны. Устроил для меня персональную спальню в доме. Сам приезжал каждую неделю. С подарками. А через полтора года, или чуть меньше, сказал мне: «Хватит нежиться, пора бы и поработать!» И я стала работать скотницей. Так же, как и две предыдущих его «жены». Отношений с ними он никак не оформлял. И со мной поступил так же. Короче, привёз для себя дармовую рабыню, которая поначалу ублажала его плоть, а затем в поте лица стала работать на его бизнес. Это был второй тяжкий удар по моему самолюбию. Я полностью потеряла независимость.

– Как же вы выбрались оттуда?

– Чудом. Прошло несколько лет, и ко мне стал присматривался один парень, Билл. Он привозил оборудование на ферму. Однажды мы разговорились. Я ему всё рассказала. И он пообещал вывезти меня. Сказал, когда хозяин укатит за границу, он всё устроит с побегом. Так и случилось. Он привёз меня в город в ящике от оборудования…

– Так вы узнали, что за город?

Она приостановилась.

– У меня такое ощущение, что вы мне не верите.

– Нет-нет! Я…

– Это был чужой мне город. Чужая страна. И я хотела только одного – вернуться домой.

– Понимаю. Извините, что перебил.

– В городе я пошла в посольство. Но у меня не было документов. И пока они наводили справки, я жила у этого парня. Только вы не подумайте…

– Я ничего не думаю, продолжайте.

– Пока он был на работе, я ухаживала за его престарелой мамой. Он меня не заставлял, я сама вызвалась. В благодарность. А через месяц меня отправили на родину.

– Сколько же вы пробыли там?

– Почти десять лет. Когда я вернулась, мама была при смерти. В клуб я уже не пошла. Времена изменились. Устроилась уборщицей в мэрии. Потом меня определили в курьеры. Так и работала. А потом заболела…