Панорама времен - Грегори Бенфорд

История с тахионами по-прежнему занимала его, когда он шел домой через Кавендиш-авеню и дальше, мимо бассейнов. Покрытый дерном участок, по каким-то причинам еще в древности названный Землей Ламмы, как бы парил во влажном воздухе полудня. Везде царила неподвижность; словно добравшись до вершины из зимнего провала и отдыхая после трудного подъема, год готовился к началу спуска. Маркхем повернул на юг к Гранчестеру, где все еще продолжалось строительство ядерного реактора. Казалось, что из-за бесконечных задержек никогда не закончится изготовление этого приплюснутого гигантского шарика для пинг-понга, под которым будет кипеть атомный котел. Лужайки вокруг образовывали пасторальный уголок. Коровы, жавшиеся в чернильную тень деревьев, помахивали хвостами, отгоняя мух. Доносившиеся звуки — бормотание голубей, гудение самолета, жужжание и легкое постукивание — навевали сонливость. Воздух был насыщен запахами чертополоха, тысячелистника, пижмы и амброзии. В пышной траве неожиданно ярким ковром расцвели колокольчики, желтела ромашка, разливался ярко-красной краской сочный цвет, воспетый литературой.

Когда он явился домой, Джейн читала. Они, не спеша, занялись любовью в тесной спальне наверху, увлажнив потом простыни. В сонном мозгу Маркхема промелькнул образ женщины из “Боуз энд Боуз”. Пахло мускусом. Длинный день тянулся до десяти вечера, прихватив солидный кусок от ночи. Проверяя свои расчеты при бледном предзакатном свете, Маркхем подумал, что кто-то на этой планете платит за такие длинные летние дни тяжелой монетой морозных зимних ночей. “Копятся долги”, — подумал он. И вечером, читая о всеразрастающемся цветении океана, он почувствовал преддверие расплаты.

Глава 16

Гордон опаздывал на заседание сенатского комитета факультета. Неожиданно перед ним возник Бернард Кэрроуэй.

— Гаудан, мне нужно с вами поговорить. Что-то в его тоне заставило Гордона остановиться.

— Я слышал в “Последних новостях” ваше со Шриффером сообщение — один из моих студентов позвонил мне, чтобы я тоже полюбовался. — Кэрроуэй убрал руки за спину, и это придало ему какой-то судейский вид.

— М-да.., пожалуй, я думаю, что Сол там малость перестарался.

— Рад это слышать. — Тон Кэрроуэя сделался игривым. — Я тоже считаю, что Сол чересчур разошелся по этому поводу. — Он посмотрел на Гордона, как бы требуя подтверждения своих слов.

— Похоже.

— Я не мог представить себе ничего более невероятного. Он говорил про эксперимент с ядерным резонансом? Очень странный способ связи.

— Сол полагает, что часть этого сообщения представляет собой астрономические координаты. Вспомните, когда я пришел к вам…

— Значит, это и есть основа? Всего лишь какие-то координаты?

— Но он сумел расшифровать эти импульсы таким образом, что получил изображение, — почти извиняющимся тоном сказал Гордон.

— Ах так. А по мне это смахивало на детские каракули.

— Нет, там есть определенная структура. Что же касается содержания, то мы не…

— Я думаю, вам следует быть осторожнее с этим делом, Гаудан. Поймите, кое-что из того, что делает Шриффер, мне нравится. Однако я и все остальные в астрономической общине считаем, что он здорово переборщил с этой радиосвязью. А теперь еще и обнаружил послания в экспериментах по ядерному резонансу. Я полагаю, Шриффер перешел все границы. — Бернард серьезно покивал в подтверждение своих слов и стал разглядывать свои ботинки. У него был такой суровый вид, что ему не стоило противоречить, по крайней мере открыто. Свой избыточный вес он нес с такой агрессивной энергией, что, казалось, сметет с пути любого, кто посмеет сделать ему замечание. Малорослый, с бочкообразной грудью; когда он выдыхал и расслаблялся, она оказывалась не чем иным, как брюшком, которое он решительно выставлял вперед. Теперь же, отметил про себя Гордон, оно осело. Бернард просто забыл о нем, сконцентрировав свое внимание на грехах Шриффера. Его пиджак раздулся так, что деревянные застежки натянулись. Гордону даже показалось, что ремень брюк заскрипел под возросшим давлением.

— Это вредит всей игре, знаете ли, — резко проговорил Бернард, глядя вверх. — Именно вредит.

— Я думаю, пока мы не докопаемся до истины…

— Истина в том, что Шриффер ловко обвел вас и заставил присоединиться к нему, Гаудан. Я уверен, это была не ваша идея. Мне жаль, что нашему факультету придется заниматься этим. На вашем месте я бы заставил его расплатиться.

Дав совет, Бернард важно кивнул и ушел.

Когда Гордон вошел в лабораторию, Купер поднял глаза и сказал:

— Доброе утро, как дела?

Гордон с горечью подумал, что, задавая стандартный вопрос “как дела?”, люди на самом деле совершенно тобой не интересуются.

— Что-то я не в себе, — пробормотал он. Купер удивленно поднял брови.

— Смотрели вечером новости по телевизору? — спросил Гордон.

— Да, — ответил Купер, поджав губы с таким видом, словно и так наговорил лишнего.

— Я не хотел, чтобы все так получилось. Шриффер просто подхватил мяч и побежал с ним.

— Что ж, может быть, он что-то выиграл.

— Вы так думаете?

— Нет, — признался Купер. Он принялся регулировать настройку осциллоскопа, явно давая понять, что вопрос исчерпан. Гордон даже не подумал пробивать броню его чисто гойской бездумной жизнерадостности, которая умело пряталась под плащом равнодушия.

— Есть новые данные? — Гордон засунул руки в карманы и стал прохаживаться по лаборатории, осматривая оборудование. Здесь по крайней мере он знал, что происходит и что имеет значение. Мысли о работе успокаивали его и приносили удовлетворение.

— Я получил несколько удачных резонансных линий и продолжаю выполнять те измерения, о которых мы договорились.

— Э.., хорошо. “Ишь ты! Я делаю только то, о чем мы договорились. Вам не удастся поймать меня с неожиданными результатами. Ничего не выйдет!"

Гордон еще немного походил по лаборатории, проверяя приборы. Из дьюара время от времени вылетали клубы холодных паров азота, трансформаторы гудели, насосы неторопливо постукивали. Гордон внимательно просмотрел лабораторную тетрадь Купера, выискивая возможные ошибки. Он выписал по памяти простые теоретические выражения, которым должны были соответствовать результаты измерений Купера. Результаты получались близкими к теоретическим данным. Рядом с аккуратными записями Купера каракули Гордона казались ненужным вмешательством в стройную безупречность разграфленных страниц. Купер писал шариковой ручкой, а Гордон даже для ориентировочных расчетов, таких, которые он выполнял здесь, пользовался паркеровской перьевой ручкой. Он предпочитал изящное скольжение пера и внезапное прекращение письма, а также тот оттенок значительности, который придавали тексту широкие синие линии. Одна из причин того, что он поменял белые рубашки на синие, состояла в обреченной на неудачу надежде скрыть таким образом чернильные пятна на нагрудных карманах.