Панорама времен - Грегори Бенфорд

— Я бы не стал доверять новой астрономической теории. Эти ребята спекулируют теориями почище биржевых брокеров.

— Согласен, — кивнул Маркхем. — Они часто превращают крупинку истины в интеллектуальную рисовую кашу. Но на этот раз они попали в точку. В галактиках широко распространены неизвестные источники инфракрасного излучения. Это очень похоже на микрогалактики. — Он сложил пальцы обеих рук шалашиком и улыбнулся, глядя на них, — его любимый академический жест. В подобные моменты очень приятно совершать что-нибудь ритуальное, чтобы пойти дальше.

— Эта сфера ваших сигналов в сотни раз превышает шумы, которых вы ожидали, Джон. Я рад отметить, что это не редкость, и нами зафиксирован фон из тахионных сигналов. Да, речь идет о сигналах из разных времен, а также из микровселенных.

— Они приходят и уходят, — заметил Ренфрю. — Я все-таки могу в течение каких-то временных интервалов продолжать передачу.

— Отлично, — одобрил Петерсон, который до этого молчал. — Продолжайте.

— Я все-таки надеюсь, что у этих парней в 1963 году детекторы не настолько чувствительны, чтобы они могли изучать подобные шумы. Если они будут принимать только наши сигналы, которые мощнее этих фоновых шумов, когда мы передаем устойчиво, тогда все будет в порядке.

— Грэг, — задумчиво протянул Петерсон, мечтательно глядя вдаль, — есть еще одна тонкость.

— Да? И в чем же она состоит?

— Вот вы все говорите о микровселенных внутри нашей Вселенной и о том, как мы подслушиваем их сигналы…

— Правильно.

— А не кажется ли вам это немного эгоцентричным? Откуда вам известно, что мы сами не являемся какой-нибудь другой карманной вселенной?

Грегори Маркхем тихо выскользнул из лаборатории сразу же после полудня. Петерсон и Ренфрю не могли удержаться, чтобы не ссориться друг с другом. Петерсон сильно увлекся экспериментом, несмотря на привычку оставаться в стороне. Ренфрю ценил поддержку Петерсона, но старался выжать из него побольше. Маркхем находил замысловатые экивоки этих двоих комичными, тем более что они проделывали все бессознательно. При соответствующей их классовому происхождению речи они схватывались сразу же при первом различии в произношении гласных. Если бы Ренфрю оставался просто сыном рабочего, то они бы ладили с Петерсоном, поскольку каждый из них знал бы свою роль в современном обществе. Однако, вращаясь в своеобразных академических кругах, Ренфрюне придерживался столь жесткой субординации. У науки есть свойство приводить к конфликтам подобного рода. Вы можете явиться ниоткуда, сделать себе имя в науке и не приобрести новые манеры. Примером мог бы послужить случай с Фредом Хойлем, который жил какое-то время здесь и работал в Кавендишском центре. Хойль — астроном старой закалки, эксцентричный, вечный искатель истины. Он выдвигал противоречивые гипотезы и забывал о хороших манерах, когда они не подходили его настроению. Ренфрю вполне мог бы выделиться из своей среды, как Хойль, и плыть против течения, если этот эксперимент окажется успешным. Большинство ученых, поднявшихся из низов, теперь усваивали нейтральную манеру поведения и старались не высовываться — так надежнее. Ренфрю этого не принимал. В больших современных исследовательских коллективах, успех которых зависел от хорошей организации работ, для спокойного осуществления операций при сведенных к минимуму отклонениях требовались — как это теперь называлось на административном жаргоне — “безличностные” отношения. Ренфрю был одиночкой с незамысловатой психикой. К большинству людей он относился очень вежливо, и только в том случае, когда перед ним появлялся выходец из другого класса, такой как Петер-сон, он садился на своего конька. Маркхем наблюдал усиление классовых трений в Великобритании на протяжении десятилетий, отмечая эту особенность в каждый свой приезд. Время, казалось, укрепляло внутриклассовые связи, к удивлению вездесущих марксистов, которые не упускали случая нападать на правительственные программы. Маркхем ясно видел причины этого: в результате ухудшения экономической ситуации, последовавшей за богатыми годами добычи нефти в Северном море, люди стали подчеркивать разницу между собой и другими, чтобы сохранить чувство собственного достоинства. Лозунг “Мы против них” будоражил кровь. Лучше играть в эту отвлекающую внимание старинную игру, чем прямо глядеть в глаза серому, ограниченному будущему.

Маркхем пожал плечами, отогнал от себя эти мысли и пошел по Котон-трейл к величественным шпилям города. Американец, на которого не распространялись эти тонкости классовых отношений, — он был человеком с временной пропиской. Год, который он провел здесь, приучил его к лингвистическим различиям. Фразы вроде “комитет намерен” и “правительство полагает” больше не заставляли его задумываться. В том, как Петерсон скептически поднимал брови и произносил чуть повышенным сухим тоном “хм”, он безошибочно угадывал хорошо закаленное классовое оружие. Грассирующий приятный звук голоса Петерсона, когда он произносил слова “досуг” и “план”, просто ласкал слух по сравнению с резкими командами американских администраторов, которые любую информацию называли не иначе как “поступивший сигнал”, “адресовали проблему”, высказывали предложения в виде “пакетов”, но не всегда “покупали это” и всегда участвовали в “диалоге” с общественностью. На возражения против такого звонкого стиля отвечали, что “это только семантика”.

Маркхем сунул руки в карманы куртки и пошел дальше. Он устал от громоздких расчетов математической физики, которыми занимался в течение многих дней, и сейчас мечтал о длительной уединенной прогулке, чтобы прогнать усталость и раздражение. Он прошел мимо стройки, где одетые в комбинезоны шимпанзе клали кирпичи и выполняли другую тяжелую работу. Просто интересно, как много удалось добиться за последние несколько лет в результате опытов с ДНК.

Когда он подошел к автобусной остановке, что-то привлекло его внимание. В конце очереди стоял чернокожий в теннисных туфлях. Глаза у него прыгали, а голова дергалась, как у марионетки. Маркхем подошел к нему вплотную, прошептал: “Бобби за углом” и прошел мимо. Негр застыл на месте, потом стал дико озираться по сторонам, после чего пристально посмотрел на Маркхема. Мгновенное замешательство, а затем он бросился в противоположную сторону. Маркхем улыбнулся. Обычный прием: дождаться, когда автобус подрулит к остановке и очередь сосредоточится на желании войти в него, выхватить сумки у нескольких женщин и дать деру. Прежде чем публика обратит на него внимание, он будет уже далеко. Маркхем знал такие приемчики по Лос-Анджелесу. Он вдруг с грустью осознал, что никогда бы не распознал этого, если бы парень не был чернокожим.