Танки решают все! - Константин Мзареулов

Вопросы большой политики Сталин обсуждал с верными соратниками из Политбюро. Для тех же целей у Муссолини был Большой фашистский совет, у Черчилля — кабинет министров и верхушка консервативной партии. Гитлер принимал важнейшие решения в компании давних друзей, с которыми двадцать лет назад начинал создавать партию.

Макс Аман был его фронтовым командиром с первых дней мировой войны. В мирное время стал коммерческим директором партийного издательства и спас от банкротства главный печатный рупор нацизма — газету «Фелькишер беобахтер». Отправляясь в тюрьму после «пивного» путча, Гитлер назначил Амана заместителем главы партии при номинальном лидере Розенберге.

В молодости Юлиус Шауб состоял при Гитлере простым телохранителем. Он одним из первых вступил в охранные отряды и с гордостью носил удостоверение члена СС № 7. Посетителей пускали к фюреру лишь после того, как Юлиус обыщет их карманы и убедится, что подозрительное лицо не прячет оружие. Сейчас сорокапятилетний бригадефюрер Шауб занимал пост главного адъютанта Гитлера.

Кроме них в отсеке бункера сидели бригадефюрер Ганс Баур — личный пилот и Генрих Хоффман — личный фотограф фюрера.

Когда-то давно во внутренний круг входил шофер фюрера Эмиль Мориц, но был изгнан из-за собственной глупости, не пожелав по-хорошему отдать хозяину женщину, с которой спал. В отличие от него сообразительный Хоффман легко уступил очередную подружку и теперь считался чуть ли не наследником фюрера. В середине 30-х годов, напуганный невинной шуткой, бежал за границу Эрнст Ганфштенгль — случайно затесавшийся в окружение фюрера интеллектуал, пытавшийся привить хозяину хорошие манеры и почтение к Америке. Потом исчез Гесс, улетевший в Англию, но так и не сумевший договориться о сепаратном мире. Все реже появлялся за дружеским столом бывший начальник охраны фюрера Йозеф Дитрих. «Большой Зепп» нечасто мог отлучаться с фронта, где командовал «Лейбштандарте» — 1-й мотодивизией СС, носившей имя самого фюрера.

Стоя в дверях, Гитлер с удовольствием слушал, как верные друзья злословят, обсуждая скорый конец главного коммуниста. Неожиданно Баур проговорил, скривив подобием удивленной гримасы квадратное, словно из кирпичей сложенное, лицо:

— Между прочим, я не заметил, что Сталин — такой уж дряхлый старец. Помню, я был на приеме в Москве, когда привез Риббентропа подписывать договор. Сталин, скажу вам, пил водку, как молодой. Из нашей делегации за ним сумел угнаться только Генрих.

С этими словами летчик показал на Хоффмана. Скромно потупившись, фотограф признал, что русская водка была не хуже доброго шнапса и уж подавно лучше мерзкого виски, который гонят выродившиеся англосаксы.

— Надо было включить в делегацию Канариса, — хохотнул Шауб. — Наш адмирал от шпионажа запросто перепил бы всех русских.

— Гансу пришлось бы вытаскивать его из-под стола, — подхватил Аман.

Все захохотали. Глава абвера действительно спивался, и слабость к алкоголю уже переставала быть поводом для шуток. Придется заменить его, раздраженно подумал Гитлер, не любивший принимать решения, к которым его вынуждали обстоятельства. К тому же Гиммлер все настойчивее требовал передать военную спецслужбу в ведомство СС, а Гейдрих снова начал намекать: мол, абвер работает все хуже. Глава имперской безопасности подозревал, что Канарис и ближайшие сотрудники адмирала связаны с английской разведкой.

По привычке Гитлер отложил проблему до подходящего случая, решив еще раз посоветоваться с руководителями СС. Чтобы закрыть адмиральскую тему, он сострил, улыбаясь:

— Генрих, ты опять напился с утра пораньше? Держись подальше от огня — твое проспиртованное мясо может загореться… — и, когда все вдоволь насмеялись, добавил, сделав серьезное лицо: — Не надо злорадствовать. Сталин был достойным противником, победа над таким врагом делает честь всем нам, покрывая славой германские знамена. Он был сильным, умным революционером, прошел школу подпольной борьбы, он создавал великое государство. В истории, которую мы напишем после победы, Сталину будет отведено несколько строк.

Полуприкрыв глаза, Гитлер представил недалекое будущее. Он сидит в кинозале рейхсканцелярии, рядом с ним — Ева Браун и другие верные друзья и сподвижники, а на экране показывают документальный фильм о казни Сталина. Как жаль, что человека можно убить всего однажды — Гитлеру очень хотелось увидеть, что Сталина расстреливают, вешают, четвертуют и гильотинируют. Печально вздохнув, он подумал, что придется выбрать один, самый мучительный, вид казни.

От этих приятных мечтаний фюрера отвлек раздражающий шепот за спиной. Резко обернувшись, он обнаружил две пары восторженно-глупых голубых глаз, — восхищенно обсуждая своего фюрера, в коридоре топтались шлюхи из обслуги — официантка и секретарша. Идиотки не могли избавиться от манеры подкрадываться к нему сзади и пялиться, как на статую Фридриха Барбароссы. Моментально изобразив приветливую улыбку, Гитлер сделал комплименты их платьям и прическам, после чего торопливо шагнул в холл и занял прежнее место за столом.

Вслед за ним проскользнули младшие приближенные адъютанты, стенографистки, машинистки. Обнаружив многочисленную аудиторию, Баур принялся рассказывать, как они с Герингом охотились в лесах Силезии.

Страдавший ожирением рейхсмаршал старался побольше ходить пешком, чтобы сбросить излишек веса. Он часами слонялся по зарослям с ружьем, килограммы выходили из толстяка литрами пота, и после стирки мундир висел на Геринге, словно мешок. Личный портной ушивал всю одежду, подгоняя под новые формы телосложения. К сожалению, после плотной трапезы перешитый костюм становился тесным, и портному приходилось снова распускать пояс.

Пока Ганс весело расписывал страдания тучного Рейхсмаршала, Гитлер слушал рассказ вполне благосклонно, даже улыбался в особо смешных местах. Однако затем пилот все-таки заговорил про охоту, когда они с Герингом застрелили кабана, оленя и полсотни диких уток. Сентиментальная натура фюрера не стерпела такого варварства, и он, кисло морщась, произнес хорошо поставленным голосом, в котором сквозил мягкий австрийский выговор:

— Признаюсь, я не могу понять, почему некоторые люди столь жестоки. Я могу понять, если человек убивает животных, чтобы прокормиться. Но убивать ради спортивного удовольствия — это кажется мне совсем неправильным и несправедливым! Ведь охотники не оставляют зверю шанса… — Гитлер понял, что снова кричит, как на митинге, и заговорил спокойнее: — Впрочем, я могу понять охоту, когда зверь и охотник честно сражаются на равных. Когда шансы охотника быть разорванным на кровавые куски равны шансу зверя быть застреленным.

Он понимал, что тянуть больше нельзя. Как бы ни было приятно в обществе этих милых людей, долг звал его в другой бункер. Оберст-лейтенант Шмундт, его адъютант от сухопутных сил, уже давно бросал на шефа тоскливые взгляды, намекая, что в картографическом кабинете собрались штабные полководцы, нетерпеливо ждущие своего главнокомандующего.

Снова вздохнув, Гитлер поднялся из-за стола и строго посмотрел на Шмундта. Тот послушно пошевелил челюстью, готовясь доложить, но адъютанта перебила молоденькая секретарша Гертруда Вебер, воскликнувшая:

— Ах, фюрер, вы так прекрасно говорили!

— Спасибо, фрейлейн, — ответил искренне растроганный Гитлер и добавил, распаляясь: — К сожалению, мне придется покинуть вас, чтобы вправить мозги кучке напыщенных болванов.

— Опять будут болтать обычные глупости, — сочувственно поддакнул Шауб.

— Еще бы! — Гитлер взмахнул руками, снова переходя на митинговый стиль. — Они надоели мне своими причитаниями о законах военного искусства! Если бы я слушал идиотские советы трусливых аристократических свиней, Германия давно была бы повержена и лежала в руинах! Они отговаривали меня от войны с ничтожной Польшей, они боялись штурмовать «линию Мажино», они пытались саботировать вторжение на Британские острова! Однако я настоял на смелых решениях, и всякий раз исход событий показывал, что я опять был прав! И несмотря на это, они продолжают возражать, будто я неправильно управляю войсками в России, но именно «неправильные» указания привели к грандиозным победам, каких не знала история! Ни Наполеон, ни Чингисхан, ни даже великий Аттила не захватывали таких пространств! Тупоголовые генералы лепечут об устаревших законах военной науки, а я создаю новую военную науку — науку стратегического вдохновения, помноженного на политическую интуицию! Воля вождя, храбрость солдата-германца, превосходство немецкого оружия и милость провидения — вот составные части наших неизменных успехов!

Умолкнув, он обвел соратников свирепым взглядом налитых кровью глаз. Аудитория трепетно молчала, потрясенная короткой вспышкой ярости. Наконец Аман произнес почтительно: