У кого как... - Жанна Корсунская

— Когда увидимся?

— Я позвоню...

— Ты не знаешь номера.

— Говори.

Старательно вывела детским почерком несколько цифр на мягкой розовой салфетке, которая от одной капли воды превращается в ничто.

— Не провожай меня, пожалуйста.

Развернулась и спокойно поплыла между столиками к выходу. Я отмечал мужские взгляды, скользившие по ее стройной фигурке, золотистым локонам. Через стеклянную стену ресторана видел, как Синди вошла в лавку драгоценностей, что-то купила там и вышла из отеля. Мне хотелось сорваться с места, догнать ее, прижать к себе и не отпускать уже никогда, но свинцовая плита оцепенения будто придавила меня. Вдруг вспомнил, как пять лет назад тонул в Средиземном море, — отчаянно греб в сторону берега, но отдалялся от него все дальше и дальше...

Румяный синеглазый малыш сосредоточенно катает зеленую пластмассовую машинку, которую только что вручил ему китаец-официант. Подарок к Кристмасу. Малыш надувает губки и что-то шепчет — наверное, изображает гудение мотора.

Мы с Ринат заказали утку с ананасами, острые салаты и китайские пирожки в сладком соусе. Мне тоже хочется получить в подарок какую-нибудь маленькую игрушку. Сестра, кажется, поняла это, подозвала китайца и шепчется с ним по-английски. Наконец официант исчезает за бирюзовой стенкой огромного аквариума, украшенного елочными гирляндами, и Ринат произносит тоном Шерлока Холмса:

— Итак, что тебе известно о Ришаре?

— Немного. Я пыталась задавать ему вопросы, но он всегда уходил от ответа.

— В роли проститутки у тебя нет права на вопросы к клиенту.

— Теперь понимаю, почему любой мой вопрос вызывал в нем бурю протеста. Даже имя он не хотел мне назвать.

— Имя его ты могла прочесть на чеке.

— Действительно... Мне не пришло в голову.

— Где чек?

— Вложила сразу, как вышла из отеля.

— Так срочно?

— Боялась потерять.

— Тебе должны были выдать квитанцию о вкладе чека.

— Выдать должны был и...

Долго роюсь в сумочке.

— Синди, почему нельзя было сразу положить ее на место, аккуратно свернуть и спрятать в бумажник, например? Так просто.

— В тот момент я думала совершенно о другом.

— Об этом не нужно думать, Синди! Это должно делаться автоматически.

Слова Ринат возвращают в детство. Я снова чувствую себя беспомощной, растерянной, а сестру — деспотичным командиром. Хочется швырнуть сумку в аквариум, на радость невозмутимым рыбам, и убежать к брату. Почему я не могу быть такой, как Ринат, — дисциплинированной, самостоятельной, собранной? Почему всю жизнь сознательно и интуитивно ищу себе защитника? Даже когда не от кого защищаться... Поднимаю глаза на сестру. Она, кажется, поняла мое состояние. На лице ее растерянность и грусть. Вдруг тихо произносит:

— Извини, Синди... Прости...

Китаец приносит маленькую резиновую куколку в пышном сиреневом платьице, в белых трусиках и туфельках. Глажу ее розовые щечки, все вокруг расплывается и сверкает от нахлынувших слез.

— Синди, милая, что с тобой?

— Я хочу позвонить Ришару.

— Так позвони. У входа есть телефон.

— И что сказать?

— Мой совет вряд ли тебе подойдет.

— Почему?

— Мне не знакомы способы общения двух сумасшедших. Я могу посоветовать что-то очень примитивное. Например, позвонить и назначить встречу.

— Разве проститутки назначают встречи?

— Именно это они и делают. Скажи, что тебе необходимо серьезно поговорить, разговор не телефонный.

— Я боюсь, он узнает, что я не проститутка, и больше не захочет со мной встречаться.

— Почему, Синди?

— Он одержим идеей спасения моей души, если эта идея рухнет, у Ришара не останется поводов для общения со мной.

— Но зачем ему поводы?!

— Ришар — религиозный еврей. Он приехал в Будапешт разрядиться. Отдохнуть от семьи. Приехал туда, где его никто не знает. Это серьезное нарушение заповеди, но в комментариях к Торе оно даже имеет оправдание. Там написано: «Надень черные одежды и иди туда, где тебя никто не знает».

— А почему одежды должны быть черными?

— Потому что в древности в черное облачались те, кто хотел спрятаться от посторонних взглядов.

— Зачем идти туда, где все чужие?

— Чтобы жена не узнала об измене, чтобы не причинить ей боль, не травмировать семью. Ведь семья — святое. Если муж испытывает физическую неудовлетворенность, он может в крайнем случае пойти к проститутке.

— Это тебе все Ришар рассказал?

— — Нет, я знакома с традициями еврейской религиозной семьи не хуже его.

— Хорошо, что это все значит?

— В роли проститутки, которую нужно возвращать на путь истинный, я его устраиваю, тем брлее проститутки, которая является еврейкой, да еще вдобавок потомком древних служителей Храма.

— А в роли обычной незамужней девушки ты его не устраиваешь?

— Нет...

— Синди, по-моему, ты все усложняешь. Давай построим беседу иначе. Я, примитивная реалистка, буду задавать тебе вопросы, а ты будешь отвечать обыкновенными словами, без экскурсов в историю и философию. Только найди все же квитанцию.

— Нашла.

— Читай.

— Эфраим Шапиро. Первый международный Израильский банк. Иерусалим...

— Ситуация облегчается! Он, наверное, живет в двух метрах от тебя.

— Может, в двух километрах... Иерусалим не такой уж маленький город. Невероятно... — растерянно смотрю в квитанцию. — Значит...

— Ты любишь его?

— Да...

— Звони сейчас.

— И что сказать?

— Правду.

— О себе или о нем?

— Что нового ты можешь сказать ему о нем?

— Он лжет себе. Это очень опасно. У него, наверное, пятеро детей... Или больше... Религиозным положено... Нет, Ринат, ничего не выйдет. Лучше остановиться сейчас... Еще не поздно, и все в моих руках.

Достаю розовую салфетку с номером телефона, нажимаю зажигалку, задумчиво смотрю, как тонкий язычок пламени съедает синие цифры, потом буквы его ненастоящего имени.

Ринат, кажется, едва сдерживается, чтобы не вырвать у меня из рук салфетку, но все же сидит неподвижно и, только когда тлеющая бумажка плавно опускается в пепельницу, отчаянно произносит:

— Дура ты, Синди. Он мог бы быть сказочным любовником.

— Для тебя — возможно, только не для меня.

— Да, все в мире распределено по-дурацки!

— Кто знает... Давай выпьем за первую половину нашего туннеля, за дружбу, взаимопонимание. Всего неделю назад ты бы сочла мое поведение идиотским, презирала бы меня за глупость, а сейчас понимаешь, что я просто не могу поступить иначе.

— Понимаю — вряд ли, но чувствую — это так и есть.

— Ну, скажи, как мне тебя развеселить?

— Залезть под стол и прокукарекать пять раз, — предлагает сестра.

— Может, я так прокукарекаю, сидя?