При свете луны - Дин Кунц

Вид ванной, плавающей, как гигантский мыльный пузырь на вершине холма, дезориентировал его. У него закружилась голова. Земля начала выскальзывать из-под ног, словно он на суше попал в качку, вновь вернулось ощущение, что все это сон.

Ему хотелось тут же отступить назад, из травы вернуться в мотель, поскольку, пусть он и прибыл на холм целым и невредимым, Дилан опасался, что оставил в мотеле какую-то жизненно важную часть, то ли души, то ли разума, без которой ему не жить.

Но вместо этого, движимый любопытством, двинулся вокруг портала, двери, окна, как ни назови, решил посмотреть, каков он сбоку. Оказалось, что портал этот более всего напоминает гигантскую монету, поставленную на торец. Толщина его не превышала толщины десятицентовика, только насечки отсутствовали. Тонкая серебристая линия выходила из травы и практически исчезала на фоне ярко-синего неба. Возможно, толщиной портал был и меньше десятицентовика, не превышал толщины человеческого волоса, то есть представлял собой мембрану, сходную с крылом бабочки.

По траве Дилан зашел за портал, который теперь находился между ним и братом.

С другой стороны портала увидел в нем то же самое: непритязательную ванную мотеля, Джилли, наклонившуюся вперед, озабоченно всматривающуюся в тоннель.

Только теперь портал скрывал брата от Дилана, и его это нервировало. Поэтому он быстро вернулся на то место, куда ступил, выйдя из ванной.

Шеп стоял в той же позе, в какой Дилан его и оставил: руки висели по бокам, голова чуть склонилась набок, взгляд устремлен на запад и вниз, на знакомые места. В улыбке на лице читались грусть и одновременно радость.

На севере и на юге высились покатые холмы, заросшие золотистой травой, тут и там росли калифорнийские дубы, отбрасывающие длинные утренние тени, склон холма, на вершине которого они стояли, внизу плавно переходил в широкий луг. К западу от луга возвышался викторианский особняк со впечатляющих размеров задним крыльцом. Дом окружали аккуратно выкошенные лужайки, а усыпанная гравием подъездная дорога вела к шоссе, проложенному вдоль побережья. В четверти мили к западу от шоссе лежал Тихий океан, огромное зеркало, отражающее синеву небес.

Расположенный в нескольких милях к северу от Санта-Барбары, штат Калифорния, на практически пустынном участке побережья (в полумиле от ближайшего соседа), это был тот самый дом, где выросли Дилан и Шеп. В этом доме их мать умерла чуть больше десяти лет тому назад, сюда возвращались Дилан и Шеп после долгих мотаний по художественным выставкам и фестивалям Запада и Юго-Запада.

– Это какое-то безумие! – раздраженно вырвалось у него. С той же интонацией он мог воскликнуть «Черт!» – если бы выяснилось, что купленный им лотерейный билет лишь в одной цифре, и то на единичку, разошелся с выигравшим сто миллионов долларов, или если б он угодил молотком по пальцу вместо шляпки гвоздя. Он ничего не понимал, испугался и из опасения, что голова у него разорвется, если он будет стоять и молчать, как Шеп, Дилан повторил: – Это какое-то безумие!

Во многих милях к северу находилась автостоянка общественного пляжа, на которой их отец покончил с собой. С этого самого холма, не подозревая о том, что жизнь их вот-вот кардинально изменится, Дилан и Шеп наблюдали за роскошным декабрьским закатом, который видел и их отец, сквозь туман нембутала и ядовитой окиси углерода, которые на пару и погрузили его в вечный сон.

Они находились в сотнях миль от Холбрука, штат Аризона, где легли спать.

– Это безумие, полное безумие, – бубнил Дилан, – предельное, абсолютное безумие, которое едет на безумии и безумием погоняет.

Теплый солнечный свет, свежий воздух со слабым запахом моря, цикады, стрекочущие в сухой траве: если это и был сон, то уж очень реальный.

В обычной ситуации Дилан не стал бы обращаться к брату, чтобы найти ответ на что-то непонятное. Шеперд О’Коннер не годился на роль источника ответов, обычно не мог прояснить ситуацию. Наоборот, к нему очень даже подходили такие сравнения, как фонтан тайн или гейзер загадок.

Но в данном случае, не обратившись к Шепу, ему оставалось искать ответы разве что у цикад, стрекочущих в траве, у мелкой мошки, что лениво дрейфовала в потоках утреннего, согретого солнцем воздуха.

– Шеп, ты меня слушаешь?

Шеп полупечальной улыбкой улыбался расположенному под ними дому.

– Шеп, ты мне нужен. Поговори со мной. Шеп, я хочу, чтобы ты объяснил мне, как сюда попал.

– Миндаль, – сказал Шеп, – фундук, арахис, орех…

– Не надо, Шеп.

– Орех черный, буковый орешек, орех серый…

– Так не пойдет, Шеп.

– …кешью, бразильский орех…

Дилан встал перед братом, положил руки ему на плечи, тряхнул, чтобы привлечь его внимание.

– Шеп, посмотри на меня, увидь меня, будь со мной. Как ты сюда попал?

– …кокосовый орех, цикорный орех…

Дилан встряхнул брата посильнее, чтобы все эти орехи разом вылетели из его головы.

– Хватит, достаточно, перестань перечислять это дерьмо, перестань!

– …грецкий орех, орех кола…

Дилан отпустил плечи Шепа, с двух сторон обхватил руками его голову.

– Ты не спрячешься от меня, не укроешься, на этот раз у тебя ничего не выйдет, Шеп, повторяю, не выйдет!

– …фисташки, кедровый орех…

И хотя Шеп стремился прижать подбородок к груди, Дилан заставил брата поднять голову.

– Слушай меня, говори со мной, смотри на меня!

Понимая, что от взгляда Дилана никуда не деться, Шеперд закрыл глаза.

– …желудь, орех арековой пальмы…

Десять лет раздражения, десять лет терпения и самопожертвования, десять лет стараний уберечь Шепа от травм, которые он мог получить, не ведая, что творит, тысячи дней превращения приготовленных блюд в прямоугольные и квадратные кусочки, бессчетные часы тревоги, проведенные в раздумьях, а что будет с Шепом, если он переживет старшего брата… Все это и многое другое давило на Дилана, груда психологических камней, которую он взвалил и продолжал взваливать себе на плечи, пока их суммарный вес не раздавил его и он уже более не мог искренне сказать: «Это совсем не тяжело, он же мой брат». Нет, груда эта весила ой как много, больше того камня, что вечно толкал по склону холма Сизиф, была тяжелее мира, который держал на своих плечах Атлант.

– …орех пекан, орех нефелиум…

Зажатое между большими руками Дилана, лицо Шеперда перекосилось, губы задрожали, словно у ребенка, который вот-вот расплачется.

– …миндаль, кешью, орех…

– Ты повторяешься, – резко бросил Дилан. – Всегда повторяешься. День за днем, неделю за неделей, этот безумный порядок, из года в год, одинаковая одежка, короткий список дерьма, которое ты ешь, это двойное мытье рук, эти девять минут, которые ты проводишь под душем, восемь – никогда, десять – никогда, всегда точно девять, всю жизнь стоишь, наклонив голову, уставившись на свои ноги, всегда все те же идиотские страхи, те же безумные тики и подергивания, всегда бесконечное повторение, глупое бесконечное повторение!