Али-баба и тридцать девять плюс один разбойник - Леонид Резников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я такого ужаса еще ни разу в жизни не испытывал, – честно признался Олим-кирдык.
– Я тоже, – поддакнула Юмюм-хана.
– Хорошо, что мы от них убежали. Надеюсь, они нас не догонят.
– Я тоже.
– Знаешь, ну его, этот город! – вздохнул Олим-кирдык.
– Ага.
– Мы все-таки пустынные гули, и мне давно хотелось на волю.
– И мне.
– У тебя нос немножко того, – приглядевшись к лицу жены, показал пальцем Олим-кирдык, – набок смотрит. Теперь, наверное, на всю жизнь.
– А тебе чего? – разозлилась Юмюм-хана. – Это ведь ты, трус несчастный, меня вперед себя в дом послал.
– Нет, я тебе говорил, что туда не надо ходить, – поправил жену Олим-кирдык.
– Говорил, не говорил! Вот щас тебе тоже сверну носопырку набок, будешь у меня знать. Нос ему, видишь ли, мой не нравится!
– А знаешь, тебе так даже больше идет, – спешно выкрутился Олим-кирдык. – Необычно, по крайней мере. Я слышал, сейчас такой нос очень моден, особенно когда на левую сторону.
– Правда?
– Правда, правда, чего мне врать-то? Только вот жаль, поужинать так и не успели.
Карим очухался далеко за полночь. Распахнув глаза, он лежал некоторое время, глядя в высокий дощатый потолок и пытаясь припомнить, что с ним произошло. Бежал, поскользнулся, упал в реку, едва не утонул. Во что-то больно въехал головой, отчего она до сих пор побаливает. Пройдет, пустое. Главное, жив остался и от разбойников скрылся. Но где он находится? На родной дом Касыма помещение мало походило; на разбойничью пещеру – тем более. Может, кто его подобрал?
«Подобрал! – испугался Касым и захлопал себя по одежде. – Ну вот, так и знал, – расстроился он, – последние деньги сперли».
Касым повернулся набок. В темноте было плохо видно, но он разглядел, что лежит на мешках. Мешки пыльные, и от пыли свербит в носу. Нет, не пыль – мука! Значит, он на каком-то складе или… мельнице! Касым все вспомнил: и как он головой в водяное колесо угодил, и как разломал его – мельник явно ему спасибо за это не скажет! – и как его почти в беспамятстве двое тащили на мельницу. Вот и деньги, наверное, забрали в счет починки колеса. Касым пошарил вокруг рукой, не особо надеясь обнаружить пропажу, и вдруг пальцы его коснулись тряпицы, в которую было завернуто что-то жесткое и круглое. Деньги, его деньги! Касым быстро сел, развернул тряпицу и спешно пересчитал монеты – все одиннадцать динаров были на месте. Мельник ничего не взял.
Касыму стало немного совестно за свои нехорошие мысли. Его спасли от верной гибели, принесли на мельницу, переодели в сухую одежду, уложили спать в тепле, а он, мало того, что мельничное колесо людям попортил, так еще и в воровстве хозяина зазря обвинил. Однако дожидаться утра и потом объясняться с хозяином Касыму никак не улыбалось, и он решил отправиться домой. В глубине комнаты, заполненной плотной темнотой, кто-то сопел, и не один, судя по звукам. Верно, работники хозяина мельницы – сам бы он на мешках никак спать не стал.
Аккуратно завернув деньги в тряпицу, Касым зажал ее в руке, чтобы ненароком не звякнули монеты, и сполз с мешков на пол. Пройдя на цыпочках к дверям, он остановился. Ох, неправильно это, совсем неправильно.
Касым вернулся к мешкам, развернул тряпицу и положил на мешок две монеты – их должно хватить на починку колеса. Нет, мало. Хозяин может обидеться и счесть Касыма неблагодарной свиньей. Касым вздохнул и положил на мешок еще пару монет. Уже лучше, но душу все равно точил червь сомнений – еще неизвестно, насколько сильно пострадало колесо. Касым скрепя сердце положил на мешок еще две монеты. А сухая одежда, а приют, а его спасение? Что сталось бы с Касымом, не вылови его мельник из воды? Касым покачал головой и добавил еще один золотой. В тряпице остались жалкие четыре монеты. Касым долго смотрел на них, потом разозлился и бросил монеты на мешок к остальным – пропади оно все пропадом! Из-за этого проклятого золота он едва жизни не лишился.
Развернувшись, Касым решительно направился к двери, распахнул ее и… вывалился на землю с высоты двухэтажного дома.
– О-ох! – протянул он, приподнимаясь на руках и мотая головой. – И какой ишак делает двери без лестниц!
Оказалось, что он упал на мешки, набитые чем-то мягким, вероятно, свежескошенной травой. По крайней мере, пахло именно ей. Скорее всего, мешки принесли косари в уплату за помол зерна – каждый платил, чем мог. Так или иначе, а Касыму во второй раз крупно повезло. Не будь под дверью мешков, набитых мягкой травой, он точно разбился бы в лепешку!
Поднявшись и отряхнув одежду, Касым огляделся. Определившись с направлением, он направился в сторону города. Касым редко выбирался за городскую стену, а ночью так вообще ни разу. И потому ему пришлось долго искать пролом в стене, едва ли не ползая по ней. Когда он уже отчаялся найти лазейку, ход наконец отыскался, но это был вовсе не тот лаз, через который выходил Касым, однако ему было уже совершенно безразлично. В городе он быстро разберется, куда попал, а там уж до дома и рукой подать.
Выбравшись из лаза по другую сторону стены, Касым раздвинул ветки зарослей ракитника и выглянул наружу. Ему еще с той стороны стены показалось странным, что в столь поздний час город шумит, словно в базарный день на площади. В городе же творилось натуральное светопреставление. Множество людей толпилось на улицах, некоторые из них держали факелы, и все что-то бурно обсуждали.
Касым незаметно выбрался из ракитника и приблизился к говорящим, прикинувшись припозднившимся прохожим.
– Представляете, гляжу в окно, а из калитки проклятого дома вылетает женщина, вся в огне! И начинает кататься в луже. Потом как вскочит, как побежит!
– Это что! А вот мой свалился мне прямо на голову, когда я собрался хорошенько выспаться на топчане. А зубищи у него – во! Точно вам говорю, в этом доме сам шайтан поселился, не иначе!
– И что?
– А ничего. Вскочил – и бежать. Вон, сами поглядите – калитку мне проломил, – указал говорящий на свороченную набок калитку в глинобитном заборе.
– Кто? Шайтан?
– Да какой шайтан, чего ты несешь? Тот, зубастый!
– Да-а…
Касым повертелся, послушал – да и ходу домой. Теперь он знал, где оказался. Проклятый дом – это не иначе как жилище
