Фавориты Екатерины Великой - Нина Соротокина

То, что Потёмкин поставлял императрице любовников, не подлежит сомнению. Один из его секретарей оставил такие сведения: многочисленные агенты Потёмкина — а их было множество — подбирали подходящих молодых людей. После этого Потёмкин заказывал их портреты, которые потом предлагал Екатерине: мол, выбирай, матушка. От этого рассказа сильно попахивает сплетней — совсем как альбом с фотографиями в публичном доме. Какие агенты, если питомник красавцев под рукой — вот они, кавалергарды. Глинка пишет: «Дворяне Смоленской губернии очень были заметны». А у нас сейчас петербуржцы «очень заметны» — это понятно, правителям всегда нужны свои люди. Вот Потёмкин и подкладывал под бок государыни «своих людей». Живописцы с портретами для этого случая совсем не нужны.

А вот утверждение, что Потёмкин с каждого из пристроенных на должность брал по 100000 рублей — вполне похоже на правду. А почему бы не взять хотя бы из хулиганства, тем более что заранее известно, что императрица со временем заплатит твоему протеже гораздо больше? Страсть к богатству была у Потёмкина поистине безгранична. Екатерина подарила ему два великолепных дворца — Мраморный (когда-то построенный для Григория Орлова) и Аничков, и оба Потёмкин потом продал государству за бешеные деньги. В его увлечении роскошью было что-то мальчишеское, монтекристовское. Нравилось ему пить свой квас и разбрасывать налево и направо бриллианты.

Теперь о его отношениях с дамами. У Екатерины были фавориты, любовниц Потёмкина современники кто с завистью, кто со злобой называли гаремом. Он не уступал императрице ни в страсти, ни в щедрости. Сколько их там было — поди разберись. Да ведь никто особенно и не считал. Во-первых, мужчины присвоили себе в любви особые права, а во-вторых, такая уж у Потёмкина была аура, ему-де всё позволено, потому что он и не человек вовсе, а игрушка природы. У Марка Алданова я вычитала, что после смерти князя в 1794 году в Германии вышел роман под названием «Князь тьмы и его возлюбленная». Князь тьмы — это наш герой, а возлюбленная — явно инкогнито. Вряд ли автор актёр Альбрехт рискнул приплести к своему творению российскую императрицу. Алданов к месту вспомнил изречение Лескова: «Проклятие тому гусю, который дал перо, которым написана сия книга». Лучше не скажешь! Рассказывали, что Альбрехт написал свой шедевр в угоду Платону Зубову, который и после смерти ненавидел Потёмкина. Через 15 лет этот роман был опубликован в России, то есть ненависти этой хватило на многие годы.

Кто прилепил к Потёмкину это понятие — гарем? Вторая война с турками (о ней позднее) внесла свою лепту. Перед штурмом Измаила в 1790 году в русскую армию попал молодой Ришелье — названный впоследствии Эммануилом Осиповичем. Речь идёт о дюке Ришелье — основателе Одессы, который в числе многих знатных аристократов оставил Францию после революции. Чтобы принять участие в штурме Измаила, Ришелье должен был получить разрешение Потёмкина. Штаб стоял тогда в Бендерах. Потёмкин принял Ришелье в огромной, залитой светом свечей комнате. В ней было полно офицеров, а на диване под огромным балдахином сидело шесть дам-красавиц. Рядом, естественно, Потёмкин в халате.

А вот описание этой же залы в Бендерах князя Ланжерона: «Князь во время моего отсутствия велел уничтожить одну из зал дома, где жил, и построил на том месте киоск, где были расточены богатства двух частей света, чтобы прельстить красавицу, которую он желал покорить. Золото и серебро сверкали, куда ни посмотришь. На диване, обитом розовой материей с серебром, обрамлённом серебряной бахромой и убранном лентами и цветами, сидел князь в изысканном домашнем туалете рядом с предметом своего поклонения, среди нескольких женщин, казавшихся ещё красивее от своих уборов. А перед ним курились духи в золотых курильницах. Середину комнаты занимал ужин, поданный на золотой посуде».

Существует анекдот того времени о празднике, на котором дамам на десерт подали тарелку с алмазами и золотыми ложечками — черпайте, красавицы, сколько ваша душенька пожелает. Бал Потёмкин давал в честь именин императрицы Екатерины. Рядом с Потёмкиным сидела его возлюбленная — супруга генерала Долгорукова. Имя княгини было тоже Екатерина, и Потёмкин шепнул ей на ухо, что бал дан в её честь, а слова про императрицу сказаны лишь для прикрытия.

Во все концы России и Европы летели курьеры от князя Таврического, везли ему экзотическую еду, не забывали и репу, а также наряды для любимых женщин, духи, туфельки и драгоценности. Немудрено, что фельдмаршал Румянцев заходился в ярости, когда слышал всё это. Правда, тогда война с Турцией шла уже на убыль. А вот выдержка из письма графа Чернышёва, речь идёт всё про тот же лагерь под Измаилом: «Кроме общественных балов, бывающих еженедельно по два-три раза, у князя каждый день собирается немногочисленное общество в двух маленьких комнатах, великолепно убранных; в оных красуется вензель той дамы, в которую князь влюблён. Там бывают одни приглашённые…

Впрочем, Бог знает, чем всё это кончится, ибо ждут Браницкую, и уже послан офицер встретить её. Г-жа Л. должна немедленно приехать и везёт с собою молоденькую девушку, лет 15–16, прелестную, как амур…»

С любовницами Потёмкина разобраться непросто. Известны имена некоторых красавиц — княгиня Долгорукова, княгиня Гагарина, госпожа де Витт, ещё у него было пять племянниц, урождённых Энгельгардт, все красавицы, одна другой краше. Потёмкин участвовал в их судьбе, девицы поселились в столице, были приближены ко двору, удачно вышли замуж и разбогатели. Александра, по мужу Браницкая, была любимицей и доверенным лицом князя, на её руках он и умер. Надежду Энгельгардт Потёмкин называл в шутку Надеждой безнадёжной, видимо, за её весёлый нрав. Переписка с Варенькой, то бишь Варварой Васильевной, по мужу Голицыной, сохранилась.

Вот письма Потёмкина: «Варенька, когда я люблю тебя до бесконечности, когда мой дух не имеет, опричь тебя, другой пищи, то если ты этому даёшь довольную цену; мудрено ли мне верить, когда ты обещала меня любить вечно. Я люблю тебя, душа моя, — а как? Так, как ещё никого не любил… Прости, божество милое; я целую всю тебя».

«Варенька, жизнь моя, ангел мой! Приезжай, голубушка, сударка моя, коли меня любишь…»

«Матушка, Варенька, душа моя, жизнь моя! Ты заспалась, дурочка, и ничего не помнишь… Я, идучи от тебя, тебя укладывал и расцеловал и одел шлафроком и одеялом и перекрестил…»

«Варенька, моя жизнь, красавица моя, божество моё; скажи, душа моя, что ты меня любишь, от этого я буду здоров, весел, счастлив и покоен; моя душа, я весь полон тобой, моя красавица. Прощай, целую тебя всю…»

От Вареньки тоже остались письма, это одно из последних, когда любовь к ней князя пошла на убыль: «Если вы помните Бога, если вы когда-нибудь меня любили, то прошу вас, забудьте меня навеки, а я уже решилась оставить вас. Желаю, чтобы вы были любимы тою, которую иметь будете, но верно знаю, что никто вас столь любить не может, сколько я дурачилась понапрасну; радуюсь, что в одну минуту узнала, что я только была обманута, но нелюбима вами».