Судебный дознаватель фараона - Анна Трефц

— Перестань хихикать, Ипет, — строго одернула молоденькую служанку дородная кухарка Сенеб, — Оботри господину лоб полотенцем.

Он закрыл глаза, решив принять заботу как наказание за вчерашнее. Хотя в чем он виноват, он, пожалуй, и не мог точно объяснить. Смех девчонки долбил его по вискам как навязчивый серебряный колокольчик. А лица его касалась прохлада мягкой ткани, смоченной в лавандовой воде.

— Что господин пожелает на завтрак? О, Атон! Что с вашими губами! Ипет! Хватит хохотать непристойной ослицей.

Гормери тоже никак не мог понять, что вызывает в придурковатой девчонке с толстыми короткими косичками такой безудержный смех. Просто остановиться не может.

— Ипет, принеси лечебную мазь из кладовой. Ту самую от ожогов в желтом сосуде.

Когда девчонка убежала, оставляя за собой шлейф переливчатых смешков, кухарка подошла еще ближе и тихо проговорила:

— Не сердитесь на нее, господин песец. Вообще она девушка скромная, воспитанная. Но как вас увидела, ее как будто подменили. Смеется без остановки.

— Я выгляжу забавным?

— Ну что вы! Конечно же нет! — щеки Сенеб покраснели, — Наоборот. Вы сильный, уверенный, красивый. И при том молодой. Она таких и не видела. Думаю, вы ей нравитесь.

Гормери вздохнул. Ко всем прочим его проблемам ему только дурной влюбленной служанки не хватает.

— Она не доставит вам неприятностей! — горячо заверила его кухарка.

— Сомневаюсь.

— Я прослежу.

— Надеюсь на вас.

— Ничего себе! Ты что поцеловался с факелом?

Столичный дознаватель с большим трудом сохранил утреннюю сдержанность на лице. В самом деле, не дом, а рыночный балаган, куда заходит любой, кому вздумается. И почему он понадеялся, что собственное расследование займет царского карлика на все время их пребывания в Уадже?

— Откуда ты узнал, где я остановился?

Вместо ответа Анхатон плюхнулся на кровать рядом с ним. Разглядел его внимательно, хмыкнул что-то про себя. Гормери выдержал все это, так как по опыту знал, спорить бесполезно. Он все равно не уйдет, пока не добьется того, за чем пришел.

— Вообще-то я по делу. Тебе интересному! Похоже, я нашел следы пропавшей дочки ювелира.

— Где? — дознаватель резко сел на кровати, и голова его снова пошла кругом.

— Спокойно, — карлик пощелкал пухлыми пальцами, привлекая внимание кухарки, — Собери ка нам завтрак, да посытнее.

При слове «завтрак» Гормери испытал неприятные ощущения. Но Анхатон похлопал его по плечу:

— Тебе нужно поесть. Просто поверь, будет лучше.

— Не смогу, даже если бы и хотел, — он потрогал языком губы и, ощутив вместо них сущие корки, поморщился.

— Сейчас станет легче, господин. Мазь-то по истине магическая, — кухарка зачерпнула пухлым пальцем из небольшого сосуда что-то похожее на мягкую вонючую глину. И прежде чем писец успел отстраниться, ляпнула ему эту дрянь на губы. Немного попало на язык, что заставило Гормери содрогнуться. На вкус средство оказалось ничуть не лучше, чем на вид и на запах.

— А теперь подай нам завтрак на свежем воздухе, — заявил Анхатон.

Столичный гость с запечатанным глиной ртом вознамерился было обругать его хотя бы взглядом, но тот соскочил с дивана и потопал к выходу на веранду. Там уже суетилась Ипет, расставляя тарелки с аппетитно пахнущими еще теплыми булочками, плошку со свежевзбитым маслом, крынки с медом и вареньем и прочие сладкие угощения, которые принято есть утром. При появлении карлика она быстро опустилась на колени и склонила головку, а тот по-отечески погладил ее по волосам. И было в этом жесте столько странной нежности, что Гормери не мгновение показалось, что между этими двумя существует что-то большее, чем обычное почтение и покровительство.

Впрочем, писец ту же улыбнулся своим подозрениям. Служанка, как и все в этом городе, считает Анхатона воплощением бога Бэса. Девушка уже поднялась и убежала. Молодой дознаватель подождал, пока девушка убежит и только после этого Писец вышел на веранду, вдохнул ароматы, поднимающиеся от стола, и неожиданно ощутил приступ голода.

Анхатон протянул ему льняную салфетку:

— Сотри со рта эту гадость и давай поедим. Дел полно, некогда расслабляться.

Гормери, аккуратно дотронулся до губ и вдруг понял, что чувствует их. Они больше не болели, и на ощупь казались совершенно здоровыми. Не поверив, он вернулся в комнату и уставился в небольшое серебряное зеркало, висящее над туалетным столиком. Он не ошибся, никаких обожженных корок, как будто их и не было.

— Это… что такое⁈ — он все еще не мог поверить в столь скорое исцеление.

Насморк проходит примерно неделю. А тут ожог! Да еще на губах! От такого недуга положено испытывать жестокие муки несколько недель.

— Сенеб умеет творить настоящие чудеса, — Анхатон усмехнулся и, сунув в рот булку целиком, заработал челюстями.

* * *

— И как же тебе удалось узнать правду? — Гормери снова бежал рядом с носилками карлика по пыльной и шумной торговой улице Уаджа между двумя рыночными площадями.

— Я сразу понял, что без писца сокровищницы похитить статуэтку из сундука ювелира невозможно. Оставалось выяснить, кто злодей. Вот я и надавил на каждого из работников. Решив своровать, кто-то из них рисковал должностью. Так что ее потерей пугать было бессмысленно. Но кроме тепленького места у каждого из них есть и кое-что еще, чего терять совсем уж не хочется. Наследство, земля, семья…

— Ты угрожал им жизнью близких⁈ — Гормери замер, не в силах принять такую ужасную правду. Ну, и методы у его напарника!

— Не злодей же я какой-то, — хохотнул Анхатон, и писцу пришлось припустить за носильщиками, которые и не подумали замедлиться, — Я умею разговаривать с людьми, задевать за живое. Но все в рамках приличия. Да мне и пугать-то никого не пришлось. Лопоухий Чаи тут же признался, едва я заикнулся о его поместье. Ведь это все, что осталось у мальчишки от его семьи. Можно сказать, он дорожит домом как памятью.

— А что случилось с его семьей? Черная болезнь?

Примерно так древние египтяне называли болезнь, позже известную как чума. Эпидемии чумы уничтожали целые поселения в эпоху Нового царства в Древнем Египте.

— Можно и так сказать. Его дед с отцом были жрецами храма Амона. Из непримиримых.

Гормери знал, что в истории прежней столицы были темные годы, когда молодому царю противостояли сильные кланы жрецов,