Снег - Орхан Памук

Сначала он должен был увидеть из окна, как уйдут Тургут-бей и Кадифе. Может быть, они ушли, когда Ка был в уборной. Но если они ушли еще тогда, то Ипек к этому времени должна была уже прийти. А может быть, Ипек сейчас красилась и душилась, медленно готовясь в той комнате, которую он видел вчера вечером. Какой ошибкой было то, что она решила тратить время, которое они могли бы провести вместе, на такие дела! Неужели она не знает, как он ее любит? Ничто не стоит этой теперешней нестерпимой боли ожидания; он собирался сказать это Ипек, когда она придет, но придет ли она? С каждой минутой он все больше думал о том, что Ипек в последний момент передумала и не придет.

Он увидел, как телега с лошадью приближается к отелю, как Тургут-бея, который шел, опираясь на Кадифе, с помощью Захиде-ханым и Джавита, работавшего на рецепции, усадили в телегу и опустили тряпку, закрывшую борта телеги. Но телега не двинулась. И стояла так, пока на накидке сверху скапливались снежинки, каждая из которых выглядела еще большей в свете уличных фонарей. Ка показалось, что время остановилось, он решил, что сойдет с ума. Между тем прибежала Захиде и протянула внутрь телеги что-то, что Ка не смог рассмотреть. Когда телега двинулась, сердце Ка забилось.

Но Ипек опять не пришла.

Что отличает любовь и боль ожидания? Как и любовь, боль ожидания начиналась в верхней части желудка Ка, где-то между мышцами живота, и распространялась из этого центра, захватывая грудь, верхнюю часть ног, лоб, вызывая оцепенение во всем теле. Слушая легкий шум отеля, он попытался представить, что сейчас делает Ипек. Ему показалось, что он увидел Ипек, когда заметил прошедшую по улице и совершенно не похожую на нее женщину. Как красиво падал снег! Как было замечательно на какой-то момент забыть о своем ожидании! Когда в детстве их приводили в школьную столовую, чтобы сделать прививку, и когда он ждал в очереди, засучив рукав, среди запахов йода и жареного мяса, у него точно так же болел живот и ему хотелось умереть. Ка хотелось оказаться дома, в своей комнате. Ему захотелось оказаться во Франкфурте, в своей отвратительной комнате. Какую огромную ошибку он совершил, что приехал сюда! Сейчас даже стихи не приходили в голову. От боли он не мог смотреть даже на улицу, на падающий снег. И все-таки было замечательно стоять перед этим жарким окном, когда шел снег; это состояние было гораздо лучше, чем умереть, потому что если Ипек не придет, он умрет. Отключилось электричество.

Он воспринял это как знак, посланный ему. Может быть, Ипек не пришла, так как знала, что выключат электричество. Его глаза искали на темной улице под снегом хоть какое-нибудь движение, чтобы отвлечься. Что-нибудь, что могло объяснить, почему Ипек все еще не пришла. Он увидел грузовик, был ли это военный грузовик, нет, ему показалось, так же как и шаги на лестнице. Никто не придет. Он отошел от окна и бросился навзничь на кровать. Боль у него в животе превратилась в глубокое сильное страдание, в ощущение безвыходности, обремененное раскаянием. Он подумал, что вся его жизнь прошла впустую и что он умрет здесь от горя и одиночества. И не сможет найти в себе силы, чтобы вернуться в ту маленькую крысиную нору во Франкфурте. Страдания ему причиняло и ужасало не то, что он так несчастен, а то, что он понимал, что если бы на самом деле вел себя умнее, то мог бы прожить свою жизнь гораздо счастливее. Самое ужасное, что его несчастья и одиночества никто не замечал. Если бы Ипек заметила, пришла бы, не раздумывая. Если бы его мама увидела его в таком состоянии, то она единственная в мире, кто бы очень расстроился и утешил его, погладив по волосам. Из обледеневших по краям окон виднелись бледные огни Карса и желтоватый свет в домах. Ему захотелось, чтобы снег шел так стремительно многие дни и месяцы, чтобы он засыпал город Карс так, чтобы его больше никто не смог найти, чтобы уснуть на этой кровати, где он лежал, и проснуться в своем детстве, рядом с мамой, солнечным утром.

В дверь постучали. Кто-то с кухни, подумал Ка. Он вскочил и открыл дверь и почувствовал в темноте Ипек.

— Где ты была?

— Я долго?

Но Ка ее будто не слышал. Он сразу же изо всех сил обнял ее; и, засунув голову между ее шеей и волосами, стоял так, не шевелясь. Он почувствовал себя таким счастливым, что боль от ожидания показалась изрядной ерундой. И все-таки он устал из-за этой боли и из-за этого не мог возбудиться, как нужно. Поэтому, зная, что это неправильно, он потребовал у Ипек объяснения того, почему она задержалась, предъявил претензии. Но Ипек сказала, что пришла сразу, как только ее отец уехал: а, ну да, спустилась на кухню и сказала кое-что Захиде относительно ужина, но это продолжалось не дольше одной-двух минут; поэтому она совсем не думала, что Ка ее заждался. Так Ка почувствовал, что проиграл с точки зрения силы, показав еще в самом начале их отношений себя гораздо более страстным и ранимым. То, что он вынужден был скрывать боль ожидания, опасаясь этого бессилия, делало его неискренним. Между тем разве он не хотел полюбить ее, чтобы делить с ней все? Разве любовь — это не желание иметь возможность говорить абсолютно все? И внезапно он быстро пересказал Ипек все цепочку своих мыслей, волнуясь от признания.

— Забудь сейчас обо всем, — сказала Ипек. — Я пришла сюда, чтобы заняться с тобой любовью.

Они поцеловались и с мягкостью, которая понравилась Ка, повалились на кровать. Для Ка, у которого не было никого четыре года, это был момент невероятного счастья. Поэтому он скорее был полон мыслей о том, как прекрасен этот момент, нежели отдавался телесным удовольствиям мига, который переживал. Как это было при первых любовных опытах в годы его молодости, он больше думал о том, как он занимается любовью, а не о любви как таковой. Это спасло Ка от чрезмерного воодушевления в самом начале. В то же время у него перед глазами стали быстро проноситься фрагменты из порнографических фильмов, страстным любителем которых он был во Франкфурте, и некая поэтическая логика, тайну которой он не мог разгадать. Но это не было попыткой представить порнографические сцены, чтобы сильнее поощрить себя во время любви; как раз наоборот, он словно бы праздновал возможность существования части некоторых порнографических видений, которые в виде фантазии постоянно присутствовали в его уме. Поэтому Ка чувствовал, что огромное воодушевление, которое он переживал, направлено не на Ипек, а на женщину из порнографических фильмов в его воображении, на чудо того, что эта женщина лежит здесь, в постели. Ипек он заметил только тогда, когда раздел ее, даже, может быть, с несколько дикой грубостью и неумением, снимая с нее одежду и разбрасывая ее в разные стороны. Грудь у нее была огромной, а кожа вокруг плеч и шеи очень мягкой и пахла чем-то странным и чужим. Он смотрел на нее в снежном свете, падающем с улицы, и испугался ее глаз, которые то и дело вспыхивали. В ее глазах было выражение большой уверенности в себе; а еще Ка боялся узнать, что Ипек была недостаточно хрупкой. Поэтому он больно потянул ее за волосы, и, получив от этого удовольствие, упрямо потянул еще сильнее, и заставил ее делать то, что сочеталось с порнографическими картинками в его голове, и, с какой-то внутренней музыкой, стал действовать жестко. Почувствовав, что ей это нравится, его внутреннее чувство победы превратилось в чувство братства. Он обнял ее изо всех сил, будто хотел защитить от убогости Карса и Ипек, и себя. Но, решив, что не сможет вызвать ее достаточную реакцию, отдалился от нее. В это время частью своего разума он контролировал гармоничность в выполнении своих сексуальных акробатических движений с равновесием, которого не ожидал сам от себя. Отчетливо осознавая момент, он смог изрядно отдалиться от Ипек, затем с силой приблизился к ней и захотел помучить ее. Судя по некоторым заметкам, которые сделал Ка об этой любовной сцене, о которой, я верю, совершенно необходимо было рассказать моим читателям, после этого они с огромной силой сблизились друг с другом, и остальной мир остался где-то далеко. Опять же, согласно запискам Ка, Ипек вполголоса вскрикивала до конца их любовного соития, а Ка из подсознания, открытого для страха и паранойи, вдруг появилась мысль о том, что эта комната в самом отдаленном уголке отеля с самого начала была дана ему именно по этой причине, и с неким чувством одиночества осознал, что они оба получают удовольствие от той боли, которую причиняют друг другу. Между тем этот дальний коридор отеля и комната у него в мыслях отделились от отеля и оказались в окраинном квартале пустого города Карса. И в этом пустом городе тоже шел снег, который напоминал о безмолвии, которое будет после конца мира.

Они долго лежали вместе в постели и, не говоря ни слова, смотрели на падавший снаружи снег. Ка иногда видел падавший снег и в глазах Ипек.

29

О том, чего во мне не хватает

Во Франкфурте