До свидания, Светополь!: Повести - Руслан Киреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раньше это был просто клиент, Педагогом же стал после того, как Аристарх Иванович, к радостному своему изумлению, увидел его в школе, где учился Игорь, — рассеянно брёл он по коридору с журналом и короткой указкой.
Пил он всегда один, сосредоточенно глядя перед собой через толстые стекла очков в дешёвой оправе, а если, случалось, кто‑либо отвлекал его назойливым вопросом, медленно поворачивал голову, и мокрые от вина губы презрительно изгибались. «Не имею чести…»
Запои перемежались полосами затишья, и тогда он не казал носа в павильон. Последний раз отсутствовал месяца полтора. Появившись вчера, взял, как обычно в первый вечер, стакан марочного и бутерброд с сыром. Вино медленно, не отрываясь, выцедил, а к бутерброду не прикоснулся. Помешкав, напряжённой походкой снова направился к стойке. В эту минуту он ненавидел себя. Ох, как же ненавидел он себя в эту минуту!
Аристарх Иванович взглянул на будильник. Шестой час — скоро пожалует…
Закуски у Поповой — хоть отбавляй, но хлеб кончался, и Аристарх Иванович отправился в булочную. Когда вернулся, Педагог был уже в зале. Перед ним стоял отполовиненный стакан — должно быть, не первый: первый выпивал залпом.
За соседним столиком шумно спорили. Что‑то такое о войне… Сыпались цифры, названия городов, воинские звания. Аристарх Иванович с удовлетворением посмотрел через стекло на безжизненно свисающее красное полотнище.
К компании бесцеремонно присоединился Лир. Ему плеснули вина, он высокомерно посмотрел на стакан и, будто делая одолжение, с неудовольствием выпил. Половинку конфеты, заботливо подвинутую кем‑то, гневно отверг.
— Лир! — вполголоса, с улыбкой хозяина, сказал Аристарх Иванович.
Педагог напряжённо повернул голову:
— Вы мне?
Аристарх Иванович не ответил. Сложив губы трубочкой, наблюдал за стариком. Потом доверительно перевёл взгляд на Педагога:
— Лир! Достопримечательность наша.
Улыбка доброго хозяина не сходила с лица его. Лир размахивал руками.
— Я жизнь прошёл. Мне шестьдесят четыре года! Меня все уважают. Спросите кого угодно — все! Кроме… — Он многозначительно поднял палец. — Кроме кого, вы думаете? Кроме собственных дочерей.
А Педагог все всматривался, все всматривался…
— Вы Шекспира читаете? — произнёс он наконец.
Аристарх Иванович неторопливо повернулся к нему — вежливый, но исполненный достоинства хозяин. Его бровь вопросительно поднялась.
— Шекспира читаете? — тщательно повторил Педагог. Жёлтое, больное, иссечённое морщинками лицо…
Аристарх Иванович, не вынимая рук из карманов халата, уклончиво пожал плечами.
— Приходится иногда.
Шум, голос Лира, звон монет — все медленно отступило.
— Приходится? — переспросил Педагог. Взгляд его голубых глаз, искажённых стёклами очков, был трезв и внимателен.
— Иногда. Я все читаю.
Задев рукавом, Лир опрокинул пустой стакан и этим отвлёк Педагога.
— Почему он в халате?
— Лир‑то? Да он живёт здесь.
Педагог покривил в улыбке брезгливые губы.
— Потому и в халате? — Медленно и безвкусно допил, аккуратно поставил на стол пустой стакан. — Кажется, я уже видел вас?
Аристарх Иванович почувствовал себя уязвленным.
— Не мудрено! Я тут все время. Заведующий. —И прибавил со смешком: — Громко сказано — заведующий. Кем заведовать? Четыре сотрудника, два в одну смену, Два в другую. Все самому приходится. Вон пенсионерка, видите? Подагра, едва ноги таскает. А что делать? Нету кадров.
— А Шекспира читаете…
— Ну, почему Шекспира? Шекспир, собственно, давно, в молодости. А сейчас — если только в кино или по телевизору. Я все читаю. И о воспитании, и вообще. У меня сын — надо знать, хочешь не хочешь.
— Что знать?
— Ну как! — Аристарх Иванович улыбнулся, предупреждая: то, что скажет сейчас, не следует воспринимать слишком всерьёз. — Как воспитывать.
Педагог пытливо посмотрел на него и ничего не сказал.
— Конечно, по книгам глупо воспитывать, я понимаю. Что все эти педагогические постулаты? Ничего. Ровным счётом ничего. Ребёнку не нравоучения нужны — живой пример.
— Педагогические постулаты?
Аристарх Иванович сделал вид, что не уловил иронии. Продолжал, горячась и неприятно чувствуя, что эта горячность делает его ещё более высокопарным:
— Я считаю, все благородные слова — чушь собачья. Хоть каждый день долби их ребёнку — эффекта не будет. Главное — как ты сам живёшь. Вся премудрость именно в этом. Надо жить так, как ты хочешь, чтобы жил твой ребёнок. Вы согласны со мной? Никакой двойной бухгалтерии.
Педагог неподвижно смотрел на пустой стакан. Сквозь растрёпанные волосы просвечивала лысина.
— У вас кто? Сын?
Аристарх Иванович самолюбиво поджал губы:
— Да, я говорил вам… Десять лет, в четвертом классе. — Он подождал, не спросит ли Педагог номер школы. — Внешне все нормально, отметки хорошие. Но я им недоволен.
Педагог медленно поднял голову.
— Почему?
— Недоволен. Не отметкой единой жив человек.
В отрешённом взгляде появилось любопытство.
— В какой школе он учится?
Ответ последовал тотчас:
— В четвертой. — Лёгкий, беспечный ответ… А сам краем глаза следил за собеседником. Тот ничем не выдал себя. Это ободрило Аристарха Ивановича — именно на такую реакцию и рассчитывал он. — Так вот, в отношении двойной бухгалтерии. — Молчаливая неискренность Педагога придала ему уверенности. — У меня на этот счёт есть некоторые соображения. Считают, надо подавать детям хороший пример. По моему мнению, это чепуха. Надо не пример хороший подавать, надо жить хорошо. Хорошо жить. И не только на глазах ребёнка — всегда. Именно всегда. В этом суть.
Педагог помалкивал, но Аристарха Ивановича беспокоил его пустой стакан. В любое мгновение, не дослушав, не поняв мысли, мог отправиться за вином.
— Если вы на работе один, а дома другой — ребёнок учует это. Непременно! Я вам больше скажу, — продолжал Аристарх Иванович с тонкой улыбкой. —Если вы только подумали сделать подлость — не сделали, только подумали, — ребёнок и об этом узнает. Бесследно ничто не проходит. Остаётся на вашем лице. Или в вашем голосе. А потом этим голосом вы говорите сыну о разных благородных вещах.
Аристарх Иванович улыбался, словно все это не имело лично к нему никакого отношения. Так, досужие мысли… Серьёзность, с какой слушал Педагог, наполняла его тщеславной гордостью, но и странно тревожила. Ему хотелось, чтобы собеседник, умный человек, возразил ему, опроверг его банальные истины, предъявил иное, более сложное объяснение всему. Но Педагог молчал.
— Вероятно, вы хотите выпить? — с хозяйским радушием произнёс заведующий. Боялся, клиент сам заговорит о вине.
Рассеянно посмотрел тот на пустой стакан. Взяв его, направился к стойке. Аристарх Иванович с невозмутимым видом оглядел зал. На столах скопились пустые кружки, надо было нарезать хлеб, но он не уходил, а лишь деликатно отвернулся от столика, к которому с предосторожностями пробирался Педагог.
Пробрался. Поставил, не расплескав. Снова взял. Пригубил. Снова поставил. И — на Аристарха Ивановича. Долго глядел, неотрывно, но Аристарх Иванович делал вид, что не замечает. Перекатывался себе с пяток на носки да глядел с улыбкой на азартно жестикулирующего Лира.
— Как вас зовут?
Заведующий павильоном посмотрел с некоторым удивлением — ему ли? — и только после этого учтиво шагнул к столику.
— Аристарх, — сказал он. — Наш папа был претенциозен. — Он произнёс это слово без колебаний — теперь он имел на него право. — Сестра — Маргарита, я — Аристарх.
Педагог не ответил на улыбку.
— А отчество?
— Иванович. Аристарх Иванович Есин.
Он шутливо поклонился. И тут же заволновался — представится ли Педагог? — но тот тяжело опустил взгляд к стакану.
— Вы не пьёте, Аристарх Иванович Есин? — И ответил сам себе: — Разумеется, нет. Иначе бы вы не работали здесь.
— Но почему же? Все в меру…
Педагог, не слушая, продолжал:
— А вам было бы легче, если б вы пили.
Не насмешливо. Совсем не насмешливо. И все же…
— Почему вы решили, что мне трудно?
Длинными жёлтыми пальцами поднял Педагог стакан.
Долго держал перед собой.
— Вы ждёте, чтобы я объяснил вам?
— Отнюдь! — быстро и с нелепым смешком сказал Аристарх Иванович.
Помедлив, с достоинством отошёл. «Он пьян, — твердил себе. — Не надо воспринимать его всерьёз — он пьян».
Невысокий сухонький Лир прямо‑таки лез на верзилу, что норовил без очереди взять пиво. Лира подуськивали. Он выставлял птичью свою грудку и все более хорохорился — пока верзила досадливо не оттолкнул его. Старик упал, полы халата разлетелись, обнажив грязную, не заправленную в штаны рубаху. Вскочив, как ванька-встанька, бросился на обидчика.