Дама сердца - Ольга Крючкова

Урсула «отогнала» тягостные воспоминания и попыталась успокоиться.

– Что ж… Я обещала во всём помогать вам, Франциск. И я исполню своё обещание. Должна ли я поговорить с дочерью перед отъездом?

На миг барон задумался. В последнее время он был слишком занят воплощением своих заговорческих планов и упустил сие обстоятельство из вида.

– Да, поговорите с ней. Объясните Бернардетте, что её ждёт блестящее будущее. Но она должна приложить к этого хоть толику усилий. Ибо вокруг герцога увивается достаточно молодых прелестниц.

– Надеюсь, что одна из них завоюет сердце моего двоюродного дядюшки… И тем самым избавит Бернардетту от «блестящего будущего»… – прошептала Урсула, покидая покои эгоистичного супруга.

В начале августа чета семейство Ла Доль покинуло своё родовое гнездо и отправилось в Труа. Дорога была не близкой, по расчётам барона, кортеж должен прибыть в резиденцию герцога примерно через две недели.

Барон с особой роскошью снарядил свой кортеж, приказав украсить крытые повозки и кареты изображениями фамильного герба. Впереди процессии шли герольды, облачённые в зелёные пурпунэ[91] с изображением оленя в обрамлении трёх колец; такого же цвета шоссы[92] и пулены; головы их украшали белоснежные шапероны. Как только кортеж приближался к какому-либо селению, они оглашали окрестности громкими звуками рожков.

Достигнув Дижона, столицы Верхней Бургундии, барон решил задержаться здесь на несколько дней. Он отправил верных людей на рыночную площадь, дабы те узнали о настроениях, царивших в здешнем герцогстве. А покуда его соглядаи прогуливались по Дижону, барон нанёс визит герцогу, заверив его в своей полной лояльности.

Герцог любезно принял барона, ему также было не безынтересно узнать из первых уст о положении дел в соседнем графстве. Барон ловко уходил от щекотливых вопросов, давая пространные ни к чему не обязывающие ответы. Словом, произошла встреча двух умудрённых опытом интриганов. Один уже взобрался на трон Дижона, другой – только примеривался к трону Безансона. И герцог и барон были «одного поля ягоды». И как ни странно, они неожиданно почувствовали родство душ. Герцог Дижонский проникся к Ла Долю симпатией и попросил погостить у него.

Это приглашение вызвало бурю восторгов у Бернардетты. Тем более, что девушке отнюдь не хотелось спешить в Труа, зная какая участь ей уготована.

Старший Арман также был не прочь поближе познакомиться с нравами одного из блистательных дворов Европы. Поездка в Труа откладывалась на неопределённое время.

За время двухнедельного пребывания в Дижоне, барон Ла Доль выяснил всё, что хотел. Как ни старался герцог казаться любезным и не затрагивать давние споры по поводу восточных земель Отенуа и Бонуа, принадлежавших нынешним соратникам Ла Доля, было ясно, что тот только и ждёт момента, дабы присоединить их к своему герцогству.

В эти дни Ла Доль ещё раз убедился, что смена власти в Безансоне просто необходима.

До Труа кортеж Ла Доля добрался только в конце августа. Барон тотчас сообщил придворному сенешалю о своем прибытии. Тот позаботился о размещении гостей.

Вскоре семейству барона был назначен приём и оно, облачившись в изысканные одежды и драгоценности, проследовало в тронный зал в сопровождении пажей и герольдов.

Барон рассыпался перед Генрихом в изысканных речах, разумеется, предварительно, представив ему своих жену и детей.

Герцог удостоил Урсулу лишь нескольких слов, заметив, что видел её давно, когда та была совсем девочкой. Правда, прехорошенькой. Внимание же вдовца полностью поглотила Бернардетта. На приёме она затмила всех молодых дам, претенденток на герцогское ложе.

Генрих окружил прекрасную бургундку всяческим вниманием. Та, к вящему удивлению Урсулы, тотчас осознала выгодность своего положения и более не выказывала строптивости (а в родном замке она пролила немало слёз, узнав от матушки о планах отца), а напротив, всячески поощряла своего венценосного кавалера. Он осыпал Бернардетту подарками, забрасывал куртуазными стихами собственного сочинения и даже исполнил альбу в честь бургундки, аккомпанируя себе на лютне.

Генрих совершенно забыл о письме Ла Доля, в котором говорилось о землях Лангруа-Атюйе. Его помыслами полностью завладела прекрасная бургундка.

Наконец герцог даже устроил парфорсную охоту[93], намереваясь собственноручно заколоть добычу. Придворные герцога не сомневались: он затеял эту охоту ради Бернардетты. Претендентки на его ложе, многочисленные фаворитки забыли прежнюю ненависть и в едином порыве объединились против ненавистной бургундки. Они решили затмить её на предстоящей охоте своей красотой и изысканностью, а также выказать единодушную холодность и презрение по отношению к ней.

Егеря выследили оленя и определили место его лежбища. На окраине леса были сооружены загоны для своры гончих собак, отдельно – для догов, облачённых в панцири.

На следующее утро герцог в сопровождении свиты покинул резиденцию, устремившись к лесу. Молодые дамы, ослепительные, в новых охотничьих нарядах, держались вместе, искусно изображали беспечность и прекрасное настроение. Это не ускользнуло от проницательного взора Урсулы. Она сразу же поняла, что против дочери образовалась коалиция и Бернардетте придётся считаться с её существованием, иначе она может пасть жертвой изощрённой интриги.

Единственными, кто ничего не замечал, были Генрих и Бернардетта. Их лошади шли рядом. Герцог что-то оживлённо рассказывал девушке, та внимала ему.

Наконец кортеж достиг окраины леса с загонами для собак. Егеря доложили герцогу, что выследили трёхгодовалого оленя.

Генрих оживился:

– Этого оленя я посвящаю вам, сударыня! – воскликнул он, обращаясь к своей спутнице. Девушка ослепительно улыбнулась.

Пока шли последние приготовления к охоте, возводились шатры, разводились костры для приготовления добычи. Урсула отвлекла мужа в сторону и спросила у него:

– Франциск, ведь мы прибыли сюда не только, чтобы сделать дочь герцогиней? Не так ли?

Барон с удивлением воззрился на жену.

– Что вам известно, Урсула? – забеспокоился он.

– Ровным счётом ничего, – спокойно ответила она. – Но, если вы хотите чего-то добиться от герцога, советую поспешить.

– Ваши речи вызывают у меня беспокойство, сударыня! – не выдержал барон.

– Ваше беспокойство, сударь, будет ещё большим, если вы уверитесь, что придворные дамы замышляют нечто против нашей дочери.

– С чего вы взяли? – раздражённо спросил барон.

– Я женщина и вижу многое, сударь… Вы разбираетесь в политике, я же – в естестве женской души. Поверьте, придворные дамы погубят нашу дочь, если вы не поторопитесь. Они никогда не простят ей своего поражения. Выход только один: заставить герцога просить руки Бернардетты.