Старухи - Наталия Царёва
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ё… твою мать… – злобно прошептала Хулиганка.
А матушка Евдокия слабеньким голоском сказала, обращаясь к Ольге:
– Может, не надо?
– Надо, моя дорогая! Вечно на скамейке не отсидишься. Вот потянут тебя на верёвке в Гулаг – там и посидишь с полным своим удовольствием!
Старухи и тут промолчали. А Ольге было ещё много чего сказать.
– В противниках у Ельцина ходили: Гайдар, Яковлев, Фёдоров с Руцким… Я вам говорила об этом… Моя правда именно в том, что в президентском кресле я не вижу никого, кроме Ельцина! Потому на выборах буду вычёркивать всех антимонархистов, и вас прошу делать то же самое.
– Хорошо, договорились! – сказала Ульяна. – Вычеркнем. Если до выборов доползем.
– А теперь давайте отдохнем немножко, – предложила Историк.
Ольгу возмутило предложение Анны:
– Отдохнуть им надо! А?! Вы все как змеи были пригреты на груди у Ельцина! И никакой от вас благодарности! Обидно за него! Как вы этого не понимаете?!
Историк со словами «я, пожалуй, пойду» поднялась со скамейки, но не успела и шага сделать, как в спину ей заверещала Ельцинистка:
– Бежишь?!
– Бегу, – твердо согласилась Анна.
– От правды бежишь?!
– От правды, от правды, – подтвердила Анна. – Так я побегу?
– Обидно за него! Обидно! Не обидно тебе?! Отвечай!
– Обидно… И я бегу от правды…
И Анна заковыляла вверх по тропинке.
Нинка-Хулиганка подскочила к Ельцинистке и прокричала ей в самое ухо:
– А за нас тебе, гадина, не обидно?!
– Вы все здесь сидящие – рабы, а рабов обидеть невозможно.
– А ты кто? – вступила в «беседу» Людмила-Гламурница. – Ты же вместе с нами сидишь?
– Да, сижу! Но мне страшно с вами! А я просто благодарный человек!
– Он же страну развалил! – выпалила Гламурница. – Мы с тобой – осколки её! Мелкие-премелкие!
– Она сама развалилась! Сама! На его месте я поступила бы точно так же!
– Никогда не мечтала о президентском кресле? – ехидно спросила Нинка.
– Провоцируешь?!
– Конечно, нет. Я серьёзно. В следующий раз, когда будут выборы, попробуй.
– Старая я очень, а то можно было бы попробовать… – задумчиво сказала Политик.
Видно, Ульяне стало жаль безумную старуху, и она, подойдя совсем близко к Ольге, сказала тихо и ласково:
– Ну, что ты мудишь? Не надо. Мудишь и мудишь… И всех замудила! А ты ведь такой хороший человек!
– Понимаешь, Ульяна, – доверительно, как другу, сказала Ольга, – Он систему раскачал, и потому я прощаю ему всё, что он сделал не так!
– А я не прощаю, – тихо сказала маленькая старушонка Бомжонок.
– Ты не в счёт, – едва повернувшись к Марии-Бомжонку, ответила Ельцинистка.
– Куда это годится, Ульяна?! – оскорбилась за подругу Анна.
– Он сделал то, чего не удалось сделать Власову! – закричала Ольга.
Старухи на несколько секунд замерли в ужасе, а потом, не сговариваясь, как по команде, все до одной встали и побрели к берегу. Не смеялись и не разговаривали.
Безумная старуха, продолжая что-то бормотать, осталась одна на своем камне.
Она смотрела вслед уходящим от неё «подругам» и вдруг неожиданно голосом обиженного ребёнка крикнула им вдогонку:
– Сестрицы, куда же вы?..
Елене Олеговне было невыносимо жалко и больную старуху, и её подруг, страдающих от овладевавших Ольгой приступов безумия. Она понимала, что старух не за что осуждать. Они делали всё, что могли: уговаривали, жалели, потакали, ругали, молчали… И что ей дался этот Ельцин?..
* * *Старухи не пришли ни вечером, ни на следующее утро.
Елена Олеговна даже расстроилась… Она уже привыкла к ним.
От расстройства стала варить суп. Тем более, надо было что-то делать с мясом, которое лежало в морозильнике уже месяца два. М-да… Давно она ничего не варила… Не интересно ей готовить. Скучно… Не интеллектуально…
Пока варила суп, время от времени подходила к окошку и высматривала старух, которые уже прочно вошли в её жизнь и заняли там своё место.
Пришли или не пришли?
Пришли аж к вечеру! Все в сборе. И Ольга с ними. Молчаливая… Старухи смеялись! И… выпивали?!
Ульяна держала в руках бутылку, из которой что-то разливала по пластиковым стаканчикам.
– Мне совсем чуть-чуть, – предостерегла Матушка Евдокия. – Мне от вина плохо…
– Сегодня не будет! – успокоила Ульяна.
– Мне всегда плохо…
– А сегодня не будет. Мы сделали, как наш Профессор велела, – сказала Ульяна и ласково посмотрела на зачуханную старушонку-Бомжонка.
Во как! Оказывается, у этой старушонки есть своя кличка! Профессор! За какие такие заслуги?
– Маша! – как-то особенно уважительно и чуть ли не с поклоном обратилась к Профессору Ульяна, – объясни девочкам, почему от нашего вина им не станет плохо.
И Маша объяснила:
– Раньше люди всегда разбавляли вино водой… – начала, было, старушонка.
– И сильно разбавляли? – поинтересовалась Гламурница.
– На две трети.
– Когда раньше? – грубо влезла Нинка.
– При Ленине?
«Профессор» Мария нисколько не смутилась от Нинкиного вопроса и спокойным голосом ответила:
– В Древней Греции, например…
– Вот идиоты! – осудила Нинка древних греков.
А Бомжонок неожиданно заговорила тоном человека, привыкшего читать лекции:
– Для разбавления вина древним грекам служили специальные сосуды, которые назывались кратерами. Это смесители, если перевести буквально…
– Поняла, ЧТО бухАть будешь? – обратилась к Евдокии Нинка-Хулиганка. – Смеситель, едрена шишка! Полезный, б….! И тошнить не будет!
А Профессор-Бомжонок снова стала маленькой и самой незаметной старушкой.
Ульяна подняла свой стаканчик:
– За День нашей матушки России!
Старухи потянулись своими стаканчиками друг к другу.
– Дай Бог нашей России здоровья! – сказала Евдокия.
– Дай Бог, дай Бог! – закивали старухи.
И вдруг, совершенно неожиданно для Елены Олеговны, Ульяна посмотрела на её окошко, приподняла стаканчик, как бы приветствуя хозяйку, и улыбнулась. Потом что-то шепнула стоящей рядом Гламурнице. Та тоже глянула в сторону Елениного дома и тоже улыбнулась.
Елена Олеговна тотчас отошла от окна.
«Могла бы, колода ленивая, хоть занавеску на верёвочке повесить!» – ругала себя Елена Олеговна.
Она была уверена, что её не видят, а она-то, видно, уже давно заподозрена в «шпионаже»…
«Самоуверенная глупая старуха! Позор! И что теперь делать?! Не наблюдать за старухами? Не слушать их разговоры?! Невозможно. Значит, надо вешать занавеску… Но ее надо где-то взять… Где? Вот большая коробка. Ещё с позапрошлого лета не разобрана. Что там – никто не помнит… Возможно, и занавеска… Ладно, завтра посмотрим…»
* * *Но «завтра» с утра начался новый виток разговоров о политике.
Пригнувшись, чтобы не заметили, прокралась Елена Олеговна с маленькой табуреткой к окну и села так, что её почти не было видно. Лишь седой хохолок торчал над подоконником.
Сегодня говорили о Сталине, о Ленине, о войне, о революции, «подмешивая» к этому разговору, конечно же, Ельцина…
Елене Олеговне было, с одной стороны, интересно и удивительно слушать грамотные, а порой и просто неожиданные высказывания старух об истории России. А с другой стороны, чего зациклились на политике?
Подумала даже выйти к ним и спросить: «Зачем столько времени, которого и так осталось мало, спорить о том, что уже не имеет для нас никакого значения? Есть много других важных тем! Например, дети… Ещё можно про животных поговорить. Вот собаки, кошки… О природе надо говорить. Мы её плохо знаем. Писатель Солоухин знал каждую безымянную травку. Знал и понимал, для чего каждая из этих травок и былинок появилась на свет. А мы? Мы даже деревья не всегда отличаем друг от друга…»
Но не вышла Елена Олеговна к старухам, и потому ничего им не сказала. Просто слушала…
Старухи замолкли. То ли сказали обо всём, что знали, то ли передохнуть решили… Пауза… Хорошая такая, красивая…
– И что же там происходит?.. – ни с того, ни с сего, непонятно про что, задумчиво глядя на озеро, спросила Гламурница.
– Где там? – так же отрешенно поинтересовалась Анна-Историк.
– Где-где? – лирично переспросила Нинка, и сама же ответила на вопрос. – В п. де.
– Что происходит там, меня давно уже не интересует… – печально призналась Гламурница.
– Она про мировую закулису говорит, – шутливо объяснила Нинке Историк.
Ольга-Политик, услышав слово «закулиса», живо подхватила тему:
– Пока эту закулису не уберём, ничего у нас с вами не получится!
– Это правильно, – согласилась Хулиганка. – Сейчас посидим, скамейку пропердим, как следует, и пойдем закулису убирать.
– Ее никто, кроме Бога, не уберёт, – сказала матушка Евдокия, – а поэтому давайте еще помолчим.
И тут закричала Ольга:
– Для тебя твой покой – самое главное! А жизнь – это борьба! Слышишь?!
– Ничего она не слышит, – вступилась за подругу Нинка, – а потому попроси для неё у мировой закулисы слуховой аппарат.
