Джимми Хиггинс - Эптон Синклер

И оратор разобрал эти факторы по порядку; теперь, когда тень европейской бури нависла над страной,— теперь, наконец, люди прислушаются к его словам, они поймут, что это — их кровное дело.

— Не думайте,— предостерегал он их,— что копыта чудовища-войны не раздавят вас только потому, что бои идут за три тысячи миль отсюда! Капитализм—явление мирового порядка, те же силы паразитизма и эксплуатации, которые втянули Европу в нынешнюю трагедию,

действуют и здесь. Стоит лишь обессилеть заокеанским странам, как наши денежные воротилы, охотники за прибылью, поспешат поживиться за их счет,— пойдут распри, споры. И если мировому капитализму не удастся превратить войну в мировую, то знайте: только потому, что рабочие Америки вняли предостережению и сумели расстроить этот заговор.

Предостеречь — вот для чего он пришел сюда, вот цель и смысл его речи.

Многие участники митинга приехали из Старого Света, спасаясь от угнетения и рабства. К ним он обращается, ибо сердце его не в силах вынести ужаса происходящего: пусть хоть здесь останется уголок того дивного земного рая, куда не могут проникнуть злые духи разрушения! Пусть же они внемлют, пока не поздно, его предостережению, пусть организуются и учредят свой собственный аппарат информации и пропаганды, чтобы в критический момент, когда денежные тузы Америки ударят в военные барабаны, вместо разрушений и нищеты, на которые рассчитывают эти господа, пришла свобода и радость социального содружества!

— Сколько лет мы, социалисты, предостерегали вас! Но вы не доверяли нам, вы верили вашим эксплуататорам! А теперь, в этот роковой час, вы поняли, глядя на Европу, кто истинные друзья человечества, цивилизации. Чей протестующий против войны голос доносится из-за океана? Голос социалистов, и только социалистов! И сегодня вы еще раз слышите его в этом зале! Вы, коренные американцы, и вы, изгнанники со всех концов мира! Дадим же, пока еще не поздно, клятву и не отступимся от нее, когда придет час испытаний! Поклянемся кровью замученных героев, кровью убитых германских социалистов: что бы ни случилось — когда угодно и где угодно,— но никакая сила, будь то сам адский пламень, не втянет нас в эту братоубийственную войну. Вынесем резолюцию, пошлем воззвание ко всем народам: пусть знают, что люди всех наций и рас — наши братья и что никогда мы не согласимся проливать их кровь. Если денежные тузы и эксплуататоры желают воевать, пусть воюют сами — пусть сражаются между собой! Пусть берут свои бомбы и снаряды и уничтожают друг друга, пускай разнесут вдребезги свой собственный класс! И нечего им втягивать рабочий люд в свои распри!

И зал снова и снова разражался громом аплодисментов, люди поднимали руки в знак торжественного обета. Когда социалисты расходились с митинга, их лица выражали особенную решимость, сердца горели новым священным огнем. Они дали клятву и сдержат ее, даже если бы им пришлось разделить судьбу героических немецких товарищей!

А на следующий день утром они жадно набросились на газеты — нет ли чего-нибудь еще о судьбе героев, немецких товарищей, но нет, ничего не было. День за днем, утром и вечером, искали лисвиллские социалисты более подробных сообщений—и ничего ие находили. Больше того, к своему крайнему смятению они узнали, что лидеры немецкой социал-демократии голосовали за военные ассигнования, а рядовые члены партии шагают, оттягивая на прусский манер носки, по бельгийским и французским дорогам! Они не могли поверить этому. И они не могли представить себе, что речь, потрясшая их в тот роковой день, была просто-напросто коварной ложью, распространяемой германскими военными магнатами в надежде вызвать восстание среди бельгийских, французских и английских социалистов и, таким образом, обеспечить Германии победу.

Глава III ДЖИММИ ХИГГИНС ОБСУЖДАЕТ ВОПРОС СО ВСЕХ СТОРОН

I

Свинцово-серый неумолимый поток катился через Бельгию. И ежедневно — утром и вечером, утром и вечером — первая страница лисвиллской газеты была подобна взрыву бомбы. Двадцать пять тысяч немцев погибло при одном только штурме Льежа! Четверть миллиона русских убито или утонуло в трясинах Мазурских болот. И так без конца, пока у людей не начинало мутиться в голове. На их глазах рушились империи и цивилизации; устои жизни, казавшиеся незыблемыми, таяли, как туман при восходе солнца.

Прежде Джимми Хиггинс не выписывал газету из принципа. Ему не нужна ложь капиталистов, лучше сберечь свои гроши для социалистических еженедельников! Ио теперь из-за телеграфных сводок приходилось покупать ежедневную газету, и Джимми, несмотря на усталость после рабочего дня, усаживался на пороге и, упершись изрядно потрепанными ботинками в косяк, медленно разбирал сообщения из Европы. Затем он отправлялся в табачную лавочку товарища Станкевича. Станкевич был маленький, худенький румынский еврей. Когда-то он жил в Европе; у него была карта, и он мог объяснить Джимми, где Россия, и почему немцы прошли через Бельгию, и почему должна была вмешаться Англия. Хорошо иметь друга, много путешествовавшего, а главное, знатока по части языков, особенно теперь, когда бои шли около таких мест, как Перемышль и Прасныш!

А каждую пятницу по вечерам происходили заседания их организации. Джимми приходил всегда первым, стремясь не пропустить ни слова из речей более сведущих товарищей и хотя бы таким образом пополнить свое образование, раз общество не позаботилось об этом.

Не прошло с начала войны и нескольких недель, а в голове у Джимми уже царила полнейшая неразбериха. Никогда в жизни не представлял он себе, что можно высказать столько противоречивых мнений и отстаивать их с таким страстным пылом! Казалось, в самом Лисвилле разыгрывается мировая война в миниатюре.

На третьем после начала войны заседании преуспевающий доктор Сервис поднялся с места и предложил своим внушительным голосом оратора послать центральному исполнительному комитету партии телеграмму с требованием заявить протест против вторжения немцев в Бельгию. И, кроме того, послать такую же телеграмму президенту США.

Началось что-то невообразимое. Товарищ Шнейдер с пивоваренного завода крикнул, что он желает знать, посылала ли их организация — да, посылала она или нет телеграмму исполнительному комитету с требованием протестовать против английского вторжения в Ирландию? И требовала ли когда-либо партия социалистов от президента Соединенных Штатов выступить в защиту Египта и Индии*от колонизаторов?

В ответ товарищ Сервис — он все еще продолжал стоять — произнес страстную речь против насилий, совершейных немецкой армией в Бельгии. Цветущее, розовое лицо товарища Шнейдера побагровело; он крикнул, что всем известно — Франция первая вторглась в Бельгию и бельгийцы только приветствовали это! А бельгийские форты — ведь все они на границе с Германией!

— Ну и что же? — возразил доктор.— Разве это преступление знать заранее, кто собирается на тебя напасть?

Но побагровевший Шнейдер продолжал свое:

— Всему миру известно, что начали войну французы. Они обстреляли немецкие города.

Лицо товарища доктора тоже побагровело.

— Всему миру известно, что это басня, распространяемая германской пропагандой.

— А почему это известно всему миру, а? — рявкнул Шнейдер.— Потому что трансатлантический телеграф в руках Англии!

Джимми был страшно увлечен этим спором. Но только плохо, что он мысленно соглашался то с одним оратором, то с другим — ему хотелось аплодировать обеим сторонам попеременно. И .точно так же аплодировал он следующему оратору — молодому рисовальщику с фабрики ковров, Эмилю Форстеру, бледному, худощавому, белокурому юноше.

Эмиль редко выступал на собраниях, но зато, когда он говорил, его слушали с особым вниманием: он считался начитанным, образованным юношей; он играл на флейте, а его отец, тоже член их организации,— на кларнете, так что на «вечерах отдыха» эта пара была незаменимой. Своим мягким, ровным голосом Эмиль заговорил о том, как нелегко американцам понять дилемму, возникшую перед немецкими социалистами в этот критический момент истории. Нельзя забывать, что немцы сражаются не только с Англией и Францией, но и с Россией; а Россия — огромная, полудикая страна, страна, которая находится под властью, пожалуй, самого жестокого правительства в мире. Каково было бы американцам, если бы где-то рядом, скажем в Канаде, жил трехсотмиллионный народ, невежественный, порабощенный, и его гоняли бы и муштровали, подготавливая огромные армии?

— Но позвольте,— возразил доктор Сервис.— Почему же тогда немцы не воюют с одной Россией, оставив в покое Францию и Бельгию?

— А потому,—отвечал Эмиль,—что этого не допустили бы французы. Мы, американцы, считаем Францию республикой, но не надо забывать, что это .капиталистическая республика, которая управляется банкирами. Они-то и заключили союз с Россией, и цель его может быть лишь одна: уничтожение Германии. Они ссудили России около четырех миллиардов долларов.