Роман роялиста времен революции : - Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар

Однажды, напримѣръ, герцогиня принесла цѣлую массу кружевъ на кровать m-me де-Вирье. Куски самыхъ рѣдкихъ кружевъ такъ и посыпались. Представьте себѣ тѣ самыя кружева, которыя герцогиня Бургундская носила обыкновенно по принятіи молитвы послѣ родовъ… [8]. Такого нѣжнаго отношенія не могло быть ни въ память умершаго друга, ни изъ уваженія къ данному слову. Оно являлось скорѣе слѣдствіемъ того скрытаго, прирожденнаго материнскаго чувства, которое дано Богомъ каждой женщинѣ, даже не матери. Это самое чувство по отношенію къ Анри выражалось снисхожденіемъ, какого до тѣхъ поръ герцогиня не знала. Она сама становилась гораздо довѣрчивѣе по мѣрѣ того, какъ въ лучахъ молодой женщины стали сглаживаться шероховатости характера Анри, въ какихъ она его прежде всегда упрекала.

Но развѣ для чувства есть границы?

Если есть объятія любви, которыя разслабляютъ, то есть и такія, которыя заставляютъ страдать. Любовь герцогини къ ея пріемнымъ дѣтямъ, которымъ она слишкомъ сильно желала счастья, была подчасъ мучительна.

Герцогъ де-Роганъ, который не менѣе ея желалъ имъ счастія, не имѣлъ претензіи играть въ немъ такой дѣятельной роли. Онъ только очень любилъ ихъ и отчасти жалѣлъ Анри и его жену, зная слишкомъ широкіе взмахи крыльевъ герцогини.

Сѣдовласый герцогъ олицетворялъ собою типъ вѣчно молодого старика благодаря тому, что относился съ любовью къ окружающимъ. Онъ былъ благодаренъ Анри и его женѣ за то, что они внесли молодость въ ихъ домъ.

Благодарность развѣ не есть чувство благодѣтелей? А когда явились на свѣтъ дѣти, не было конца признательности герцога. Ихъ радостные крики, ихъ ласки, воскресили для него ласки другихъ дѣтей, вмѣстѣ въ одинъ годъ, уже далекій, похищенныхъ смертью.

Но не даромъ говорятъ, что въ этой грустной школѣ, которая называется человѣческою жизнью, нѣтъ праздниковъ!

Въ первый же годъ своего рожденія первенецъ молодыхъ супруговъ заболѣлъ и умеръ.

Во что бы то ни стало надо было оторвать несчастную мать отъ горя, въ которомъ каждый считалъ себя въ правѣ ее утѣшать.

Анри хотѣлось увеэти жену въ Пюпетьеръ, котораго она еще не знала. Тамъ ожили бы всѣ мечты одиночества, столь дорогія нѣкогда. Но это было бы неблагодарностью. По отношенію къ герцогинѣ ни что не могло бы оправдать подобнаго бѣгства въ такую минуту.

Къ счастью, въ это время Анри получилъ приказаніе прибыть въ свой полкъ въ Шалонъ. Его солдаты были назначены на саперныя работы въ Бургоньѣ. Везти жену съ собой въ гарнизонъ значило въ то время нарушить не только всѣ предразсудки моды, но просто законы приличія.

Тѣмъ не менѣе Анри рискнулъ, и прекрасно сдѣлалъ. Сколько было прелести въ этомъ ихъ первомъ tête-à-tête трехлѣтней супружеской жизни! Наконецъ-то они принадлежали другъ другу въ этомъ отдаленномъ гарнизонѣ.

Они оба узнали, что не вѣдаютъ своей собственной исторіи. Они старались уразуметь, какъ случилось, что ихъ души слились въ одну вѣру, въ одну любовь. Эта любовь, которая дала имъ ребенка, котораго они утратили, — эта вѣра, благодаря которой они представляли его себѣ среди ангеловъ, ихъ постоянно отвлекала то впередъ, то назадъ отъ настоящаго. О, за будущее они были спокойны! Но въ прошломъ между ихъ родственниками, казалось, было что-то такое, что отнимало надежду на возможность и ихъ общаго счастья.

"О Богъ моихъ праотцевъ, Ты, Который благословилъ ихъ въ ихъ детяхъ, простри и на насъ Твою милосердую десницу", — молилъ Анри. Этотъ чудесный отрывокъ былъ найденъ въ его молитвенникѣ…- "Праотцы мои ходатайствуютъ предъ Тобою за меня, но внемли также молитвамъ предковъ Елизаветы, которую Ты мнѣ даровалъ въ жены. Развѣ она не награда за ихъ добродѣтель. Если они не вѣдали истины, не сочти имъ въ преступленіе ихъ невѣдѣніе. Какъ Ты соединилъ насъ съ Елизаветою въ любви твоей, соедини и родителей нашихъ по Твоей великой милости…". . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но хотя миръ и обѣщанъ людямъ уже болѣе 1800 лѣтъ, тѣмъ не менѣе его еще нѣтъ на землѣ для людей доброй воли, чистаго сердца.

Въ то время, какъ Анри обращался съ мольбою къ небу, въ то время, какъ онъ думалъ, что нашелъ наконецъ счастье, онъ получилъ приказаніе явиться въ Вильгельмсбадъ, гдѣ назначенъ былъ съѣздъ иллюминатовъ.

Это значило свалиться съ неба прямо въ хаосъ міра, близкаго въ крушенью.

Для Вирье разочарованіе превратилось въ силу. Оно сдѣлало изъ него разомъ героя и мученика.

Можно по истинѣ сказать, что онъ оставилъ по себѣ кровавый слѣдъ отъ Вильгельмсбада до самой бреши Ліона. Ни одно собраніе масоновъ, ни прежде, ни послѣ не можетъ сравниться по своему значенію съ конгрессомъ, собраннымъ Вейсгауптомъ въ 1782 году. Это былъ тотъ валъ, который долженъ былъ потопить старый свѣтъ. Подготовлялось разрушеніе, а не благоденствіе. Анри было сообщено объ этомъ. Подъ химерою человѣколюбія ему предсталъ въ Вильгельмсбадѣ заговоръ противорелигіозный, противомонархическій…. Исторіи этого ужаснаго конгресса не существуетъ.

Вирье, въ силу данной имъ клятвы, не сохранилъ о немъ ничего въ своихъ замѣткахъ, что могло бы служить матеріаломъ для нея. Но съ тѣхъ поръ онъ не могъ слышать безъ ужаса о масонствѣ.

Когда онъ вернулся въ Парижъ, нѣкто, кто позднѣе вмѣстѣ съ нимъ такъ глубоко былъ преданъ королевской семьѣ и кто въ то время не имѣлъ ни малѣйшаго предчувствія о томъ, что ему предстояло, баронъ де-Гилье спросилъ его, смѣясь, какія такія трагическія тайны онъ вывезъ изъ Вильгельмсбада?

— Я не открою вамъ ихъ, — отвѣтилъ Анри такимъ грустнымъ тономъ, что де-Гилье совсѣмъ оторопѣлъ:- одно скажу вамъ, что все это иначе важно, чѣмъ вы предполагаете. Заговоръ, который тамъ ведется, такъ хорошо обставленъ, что монархіи и церкви невозможно спастить отъ него.

Знаменитое дѣло объ ожерельѣ Маріи-Антуанетты въ скоромъ времени подтвердило это. Эта постыдная комедія была поднятіемъ занавѣса передъ трагедіею. Скандалъ, предсказанный Анри, коснулся и церкви, и монархіи.

Вся постановка этой комедіи извѣстна. Въ день Успенья, въ 1785 году, кардиналъ де-Роганъ, главный исповѣдникъ Франціи, былъ схваченъ при входѣ въ капеллу въ Версали и заключенъ въ Бастилію; ему даже не дали времени снять архіерейскаго облаченія…

Это событіе произвело потрясающее впечатлѣніе въ отеле де-Роганъ. Уже давно не существовало близкихъ отношеній между нимъ и домомъ главнаго исповѣдника. Но въ благородныхъ французскихъ семьяхъ немилость сближала. По отношенію въ двору и горожанамъ, которые нахлынули къ нимъ, герцогъ и герцогиня де-Роганъ были непроницаемы. Тѣмъ не менѣе было легко замѣтить, что за ихъ видимымъ спокойствіемъ скрывалась тревога, хотя разгадка ея оставалась имъ еще неизвѣстной. Одинъ Анри зналъ о ней въ отелѣ улицы де-Вареннъ.

Съ пріѣзда Каліостро въ Парижъ, онъ былъ въ страхѣ, что насталъ часъ, когда рѣшенія, принятыя въ Вильгельмсбадѣ, превратятся въ ужасающую дѣйствительность.

Каліостро для Анри былъ старымъ знакомымъ. Ложа, въ которой онъ принадлежалъ, въ Ліонѣ, была первою во Франціи ложею шарлатанства, творящаго чудеса.

Въ Ліонѣ Каліостро, вывезшій изъ Варшавы на 25 тысячъ дукатовъ драгоцѣнныхъ камней, ввелъ египетскіе обряды и ложу торжествующей мудрости.

Самые солидные изъ ліонскихъ братьевъ поддались вызыванію духовъ и разсказамъ "великаго копта"…

По его велѣнію, старый судья, Простъ де-Роне, умершій за двѣ недѣли передъ тѣмъ, воскресъ, чтобы убѣдить адептовъ. Шепотомъ передавали, что, войдя въ церковь и указавъ на распятіе, Каліостро воскликнулъ:

— Я говорилъ Ему, что Онъ умретъ на висѣлицѣ… Считайте это изображеніе за похожее… — прибавилъ Каліостро… — Это совершенно Его черты, черты Іисуса,

Анри зналъ, что можно было всего ожидать въ смысле продерзости отъ человѣка, способнаго на подобный обманъ, — всего ожидать, въ смыслѣ совращенности съ пути, отъ общества, способнаго въ него вѣрить. Самыя безумныя вѣрованія примѣшивались къ отрицанію Бога.

Для этого кончающагося столѣтія сильныя ощущенія замѣняли собою всякое ученіе.

Каждый день могъ стать днемъ треволненія, и съ каждымъ днемъ это треволненіе становилось острѣе, безразсуднѣе. Руссо подготовилъ этотъ послѣдній фазисъ того, что можно бы назвать нервозомъ, если бы слово это не было анахронизмомъ, подготовилъ это поколѣніе впечатлительныхъ мужчинъ и женщинъ, которое отдалось въ распоряженіе Каліостро…

Изъ всего этого люда, которымъ "великій коптъ" пользовался для своихъ постыдныхъ цѣлей, никто не сравнится по безвѣрію, по распутству, по легковѣрію съ Луи-Рене-Эдуардомъ, княземъ де-Роганъ, страсбургскимъ епископомъ, главнымъ исповедникомъ Франціи.

Каліостро овладѣлъ его мошною и жилъ на его счетъ, овладѣлъ его душою и эксплоатировалъ его пороки, злобы, честолюбіе, тщеславіе, слабости. Вотъ что писалъ кардиналъ съ m-me де-ла-Моттъ о Каліостро: "Это одинъ изъ самыхъ великихъ людей… Каліостро самъ Богъ…"