i_166602c1f3223913 - Неизв.

можно попасть впросак… Э, да это Балоун вас ищет, господин поручик. Он, наверно, сварил вам кофе. Швейк, словно добрый товарищ, подошел рядом с

поручиком Лукашем к группе солдат и, увидев, что Лукаш в самом деле

принял из рук Балоуна кружку кофе, взял под козырек.

– Так что, дозвольте сказать, господин поручик: желаю вам приятно кушать.

– Благодарю тебя! – проскрежетал поручик над кружкой.

– Послушайте, Швейк, – спросил немного спустя вольноопределяющийся

Марек, – с каких это пор господин поручик с вами на «ты»?

Швейк взглянул на вопрошавшего и откровенно признался: – Он хотел, чтобы и я ему говорил «ты», потому что мы только сейчас вон

там у ручья выпили на брудершафт глоток сливовица. Он очень славный

человек и сразу же начнет говорить солдату «ты», как только услышит

пушку. А вот, когда мы услышим и ружейную пальбу, с нами перейдет на

«ты» и господин полковник. Это уж так заведено на военной службе, что

господа офицеры, когда им круто приходится, начинают считать нижних, чинов своими братьями.

Вокруг горели десятки костров, и к треску их примешивалось шипенье и

бульканье воды в сотнях котелков, в которых готовый кофе разваривался в

густую, черную, вонючую и приторную жидкость; сырые дрова чадили, ни за

что не желая разгораться, и солдаты, размахивая фуражками, изо всех сил

старались раздуть огонь, так что от дыма текли слезы из глаз. Затем

откуда то появился капитан Сагнер и объявил солдатам, что им дается

дневка. Это известие было принято с большим удовлетворением; но

настроение поднялось еще больше, когда распространилось известие о

подходе кухонь. Это чудо случилось около двенадцати часов дня и в кухнях

была уже сварена похлебка, которую тотчас же и роздали. Она была

довольно вкусная, и Швейк немало удивился, когда какой то солдат сказал: – Если бы такой суп подавали в ресторане, то можно было бы написать в

меню по латыни: консоме aqua fontana или короче: Н2O^*1 <#t1>* . Швейк

разыскал старшего писаря Ванека и передал ему слова солдата, Ванек

опечалился.

– Это сказал чревоугодник, – промолвил он. – Но надо же наводить

экономию, и потому я не могу класть туда все, что полагается. Кроме того

кашевары, эти мазурики, всю дорогу что то жевали… А то, что этот

лоботряс сказал, есть латинское название для химического обозначения

воды. Чего чего не позволяют себе эти паршивцы!… Имей в виду, Швейк, что

сегодня будут выдавать вино!

Выдача вина, шоколада и разных приправ «для улучшения пищи» являлась

тоже особенностью австрийской армии, и единодушное мнение солдат об этой

особенности гласило «Это сплошное воровство!» Выдавалось, например, ведро вина на роту; к этому ведру подходил фельдфебель и черпал из него

полную кружку. Его примеру следовал каптенармус. Словно из под земли

являлись откуда то кашевары и денщики, и каждый черпал. То, что

оставалось после них, должно было утолить жажду целой роты. Обычно

случалось так, что когда капрал вызывал свой взвод получать вино, в его

манерке оказывалось не более двух ложек красноватой бурды, и десять

человек, в один голос заявляли: «Пейте сами, господин капрал. Не стоит

из за такой капли и усы то мочить!» Поэтому и Швейк реагировал на

сообщение Ванека, которое должно было, повидимому, потрясти его, лишь

следующим образом:

– Это утка, потому что вино давно уже господа офицеры вылакали, а нам

дадут только понюхать, чтобы нельзя было сказать, что мы не все

получаем, что полагается. Вот тоже, когда наши отступали из под

Красника, был в одном полку, не помню в каком, один солдат, из учителей; так тот остановил командира корпуса и заявил ему, что их полк целую

неделю не получал не только горячей пищи, но даже и хлеба, а ведь это им

полагается. Тогда генерал похлопал его по плечу и сказал: «Ну, что ж, прекрасно, прекрасно! Полагаться оно вам полагается, только хлеба нет.

Ведь это ж ясно, не так ли?» После этого учитель попал в Прагу в

сумасшедший дом и, говорят, все бегал по камере и повторял: «Дайте людям

то, что им полагается. Справедливости нет, но люди имеют на нее право.

Не угодно ли права с майонезом, господин генерал?»

– Однако, Швейк, – удивился старший писарь, – что это у вас все за

рассказы и примеры? Война есть война, а на войне людям должно плохо

житься. Вспомните, что еще в литургии говорится: «Сохрани нас от глада, мора и войны, о господи!» А, вон уже несут и вино; ну ка, взгляните, для

какой это роты.

Швейк, сделал несколько шагов вперед. Со стороны ручья шел какой то

солдат и нес в брезентовом ведерке воду. Вдруг ему навстречу попался

подпоручик Дуб.

– Что несешь? Для чего вода?

– Так точно, вода – лошадей поить, лошадей от походных кухонь.

– Откуда ты ее взял? Из ручья? С каких это пор разрешается брать воду из

ручья?

Солдат молча глядел на подпоручика, и можно было заметить, что он

тщательно пытался разрешить загадку, кто из них сошел с ума: он или офицер.

– Чорт подери, что это за дисциплина? – орал Дуб. – Взводный, почему вы

не нарядили с ним ефрейтора? Разве вы не знаете, что полагается в наряде

быть и ефрейтору, когда нижних чинов посылают за водой для себя или для

казенных лошадей? Я вас спрашиваю: почему вы не нарядили с ним

ефрейтора? И тогда вместо взводного ответил Швейк: – Так что, дозвольте доложить, что вода совершенно здоровая, что

господин поручик мыл себе в ней ноги и что на ней сварили для него кофе.

Он уж во всяком случае ничего туда не подсыпал, господин подпоручик, потому сейчас казенным лошадям стрихнину не дают, чтобы они не бесились.

Вот в Радешовице, господин подпоручик, живодер говорил, что…

– …что я прикажу вас подвязать и держать вас так, пока вы не почернеете, как египетская мумия, – заревел на него Дуб. – Негодяй, не сметь

потешаться над моими словами! Не то… Иисус Мария, если бы мы не

находились в виду неприятеля, то я уж и не знаю, что я с вами сделал бы, только бы избавиться от вас. Позорите весь батальон!… Ступайте!

– Ну и ревет же он, как бык, – заметил кто то из солдат, когда Дуб ушел.

– Когда я стоял в Чаславе, там служил в ландвере старик Цибулька; тот

тоже вот так ревел. Он всегда принимал рапорт, сидя верхом на коне, и

надо было кричать на весь двор, а он громче всех орал: «Новобранец, замухрышка, говорите громче, не то я вам морду раздеру до ушей, чтобы

легче было. Что ж, вы думаете, тут можно лепетать, как старая баба на

исповеди? Не забывайте, что перед вами господин капитан и что ему вовсе

не охота из за вас, сопляков, утруждать свой слух!» Этот капитан орал

так, что из Врда присылали к полковнику депутацию от женщин, чтобы тот

запретил ему возвышать голос, потому что дети просыпаются и с многими

уже случился родимчик от испуга.

После обеда весь лагерь превратился в стаю голых обезьян, которые

усиленно искали у себя вшей. Все держали перед глазами кальсоны или

рубаху и исследовали все складочки и швы, словно астроном, который

непременно хочет открыть новую комету и заставляет свой телескоп рыскать

по небу. Некоторые доставали из ранцев баночки с какой то серой мазью и

натирали ею ляжки и спину; это вызывало зависть других, которые забыли

захватить с собой такое средство от съедения вшами, |И между солдатами

вспыхнул горячий спор.

– Лучше всего от вшей, это – укропное масло, – заявил какой то бородач, который не убивал вшей, а сковыривал их ногтем в траву. – Довольно

нескольких капель, и все вши подохнут; но у меня их столько, что мне

потребовался бы целый литр масла.

– Еще лучше намазаться керосином, – вмешался в разговор другой солдат. –Это помогает от вшей как свиньям, так и людям.

– А вот говорят, что вши вообще не заводятся в шелковом белье, – заявил

третий. – В газетах писали, что вообще не получить вшей, если носить

шелковые рубашки.

– Это верно, – отозвался Швейк, – но ведь не все же могут ходить в

шелках. Лучше всего они разводятся в толстых вязаных фуфайках, – там их

бывает, словно их насыпали. Конечно, следовало бы давать им подохнуть от

старости, да не приказано, чтобы солдаты съедались ими заживо. Солдат –он должен умереть за своего государя, а вовсе не потому, что каким то

паршивым вшам жрать хочется.

День стоял пригожий, ясный. Люди перестирали себе белье, помыли отекшие

от ходьбы ноги и начали играть в карты. На востоке бухали орудия, но

здесь шелестели карты, и слышно было только: «Ходи!… а я козырем!… без

одной!… бей ее десяткой, дура голова!… – вперемежку со щелканьем

попавших под ноготь вшей. И если у этих паразитов есть своя история, то

1914 год должен быть занесен золотыми буквами на ее скрижали, ибо на