Стихотворения и поэмы - Эдуард Багрицкий

Гимн Маяковскому

Озверевший зубр в блестящем цилиндре —Ты медленно поводишь остеклевшимиглазамиНа трубы, ловящие, как руки, облака,На грязную мостовую, залитую нечистотами.Вселенский спортсмен в оранжевом костюме,Ты ударил землю кованым каблуком,И она взлетела в огневые пространстваИ несется быстрее, быстрее, быстрей…Божественный сибарит с бронзовым телом,Следящий, как в изумрудной чаше Земли,Подвешенной над кострами веков,Вздуваются и лопаются народы.О Полководец Городов, бешено лаюшпхна Солнце,Когда ты гордо проходишь по улице,Дома вытягиваются во фронт,Поворачивая крыши направо.Я, изнеженный на пуховиках столетий,Протягиваю тебе свою выхоленную руку,И ты пожимаешь ее уверенной ладонью,Так что на белой коже остаются синие следы.Я, ненавидящий Современность,Ищущий забвения в математике и истории,Ясно вижу своими всё же вдохновеннымиглазами,Что скоро, скоро мы сгинем, как дымы.И, почтительно сторонясь, я говорю:«Привет тебе, Маяковский!»

Дерибасовская ночью (весна)

На грязном небе выбиты лучамиЗеленые буквы: «Шоколад и какао»,И автомобили, как коты с придавленнымихвостами,Неистово визжат: «Ах, мяу! мяу!»Черные деревья растрепанными метламиВымели с неба нарумяненные звезды,И красно-рыжие трамваи, погромыхиваямордами,По черепам булыжников ползут на роздых.Гранитные дельфины — разжиревшиемопсы —У грязного фонтана захотели пить,И памятник Пушкина, всунувши в ротпапиросу,Просит у фонаря: «Позвольте закурить!»Дегенеративные тучи проносятся низко,От женских губ несет копеечными сигарами,И месяц повис, как оранжевая сосиска,Над мостовой, расчесавшей пробортротуарами.Семиэтажный дом с вывесками в охапке,Курит уголь, как денди сигару,И красноносый фонарь в гимназическойшапкеПодмигивает вывеске — он сегодня в ударе.На черных озерах маслянистого асфальтаРыжие звезды служат ночи мессу…Радуйтесь, сутенеры, трубы домаподымайте! —И у Дерибасовской есть поэтесса!

О любителе соловьев

Я в него влюблена,А он любит каких-то соловьев…Он не знает, что не моя вина,То, что я в него влюбленаБез щелканья, без свиста и даже без слов.Ему трудно понять,Как его может полюбить человек:До сих пор его любили только соловьи.Милый! Дай мне тебя обнять,Увидеть стрелы опущенных век,Рассказать о муках любви.Я знаю, он меня спросит: «А где твой хвост?Где твой клюв? Где у тебя прицепленыкрылья?»— «Мой милый! Я не соловей, не славка,не дрозд…Полюби меня — ДЕВУШКУ,ПТИЦЕПОДОБНЫЙихилый… Мой милый!»

Враг

Сжимает разбитую ногуГвоздями подбитый сапог,Он молится грустному богу:Молитвы услышит ли бог?Промечут холодные зориВ поля золотые огни…Шумят на багряном простореЗеленые вязы одни.Лишь ветер, сорвавшийся с кручи,Взвихрит серебристую пыль,Да пляшет татарник колючий,Да никнет безмолвно ковыль.А ночью покроет дорогиПропитанный слизью туман,Протопчут усталые ноги,Тревогу пробьет барабан.Идет, под котомкой сгибаясь,В дыму погибающих сел,Беззвучно кричит, задыхаясь,На знамени черный орел.Протопчет, как дикая пляска,Коней ошалелый галоп…Опускается медная каскаНа влажный запыленный лоб.Поблекли засохшие губы,Ружье задрожало в руке;Запели дозорные трубыВ деревне на ближней реке…Сейчас над сырыми полямиСвой веер раскроет восток…Стучит тяжело сапогамиИ взводит упругий курок.

Креолка

Когда наскучат ей лукавые новеллыИ надоест лежать в плетеных гамаках,Она приходит в порт смотреть, каккаравеллыПлывут из смутных стран на зыбких парусах.Шуршит широкий плащ из золотистой ткани;Едва хрустит песок под красным каблучком,И маленький индус в лазоревом тюрбанеНесет тяжелый шлейф, расшитый серебром.Она одна идет к заброшенному молу,Где плещут паруса алжирских бригантин,Когда в закатный час танцуют фарандолу,И флейта дребезжит, и стонет тамбурин.От палуб кораблей так смутно тянет дегтем,Так тихо шелестят расшитые шелка.Но ей смешней всего слегка коснуться локтемЗакинувшего сеть мулата-рыбака…Л дома ждут ее хрустальные беседки,Амур из мрамора, глядящийся в фонтан,И красный попугай, висящий в медной клетке,И стая маленьких бесхвостых обезьян.И звонко дребезжат зеленые цикадыВ прозрачных венчиках фарфоровых цветов,И никнут дальних гор жемчужные громадыВ беретах голубых пушистых облаков.Когда ж проснется ночь над мраморнымбалкономИ крикнет козодой, крылами трепеща,Она одна идет к заброшенным колоннам,Окутанным дождем зеленого плюща…В аллее голубой, где в серебре туманаПрозрачен чайных роз тягучий аромат,Склонившись, ждет ее у синего фонтанаС виолой под плащом смеющийся мулат.Он будет целовать пугливую креолку,Когда поют цветы и плачет тишина…А в облаках, скользя по голубому шелку,Краями острыми едва шуршит луна…

Пристань

Встает зеленый пар над синевой зыбей,И небо вдалеке прозрачно голубое…И месяц, опьянев от тишины и зноя,Разорван на куски ударом тонких рей…Скелеты бригантин, как черные бойцы,Вонзили копья мачт в лазурную бумагу…И пурпурный корсар безмолвно точит шпагу,Чтоб гибель разнести в далекие концы.В таверне «Синий бриг» усталый шкипер ПитИграет грустный вальс на дряхлой мандолине,А рядом у стола, в изломанной корзине,Огромный черный кот, оскалившись, храпит…И юнга, в сон любви безмолвно погружен,Вдыхает синий дым из жерла черной трубки,И в кружеве огней мерещатся сквозь сонПоющий звон серег и пурпурные губки.И сабли длинные о грязный стол стучат,И пиво едкое из бочек брызжет в кружки…А утром медные на них направит пушкиПодплывший к пристани сторожевой фрегат…

Дионис

Там, где выступ холодный и серыйВодопадом свергается вниз,Я кричу у безмолвной пещеры:«Дионис! Дионис! Дионис!»Утомись после долгой охоты,Запылив свой пурпурный наряд,Он ушел в бирюзовые гротыВыжимать золотой виноград…Дионис! На щите золоченомБлеклых змей голубая борьба,И рыдает разорванным стономУстремленная в небо труба…И на пепел сожженного нарда,Опьяненный, я падаю ниц;Надо мной голова леопарда,Золотого вождя колесниц!..О, взметните покорные рукиВ расцвеченный Дианой карниз!..Натяните упорные луки —Дионис к нам идет, Дионис!В облаках золотисто-пурпурныйВечер плакал в туманной дали…В моем сердце, узорчатой урне,Светлой грусти дрожат хрустали.

В пути

Уже двенадцать дней не видно берегов,И ночь идет за днем, как волк за тихойсерной.И небо кажется бездонною цистерной,Где башни рушатся туманных городов…Уже двенадцать дней, как брошен Карфаген,Уже двенадцать дней несут нас вдальмуссоны!..Не звякнет тихий меч, не дрогнет щитчервленый,Не брызнет белизной узор сидонских стен…Напрасно третий день жгут синие куренья,Напрасно молится у черной мачты жрец,Напрасно льют на нард шипящий жир овец:Свирепый Посейдон не знает сожаленья…На грязной палубе, от солнца порыжелой,Меж брошенных снастей и рваных парусов,Матросы тихо спят; и горечь летних сновТелами смуглыми безмолвно овладела…И ночь идет за днем… Пурпуровую нитьПрядет больной закат за далью умиранья…Но нам страшней громов, и бури, и рыданьяВ горящей тишине дрожащий возглас:«Пить!»…И ночь холодная идет стопой неверной,Рассыпав за собой цветы поблекших снов,Уже двенадцать дней не видно берегов,И ночь идет за днем, как волк за тихойсерной.

Конец Летучего Голландца