Инквизиtor - Елизавета Домина

― Сегодня с утра ещё не успел. Тут вроде не наливают, ― пациент отвергал любые попытки намёков на его слабости со стороны врача.

― Позже зайду. Поправляйся.

Дождавшись, когда Георгий покинет палату, Мирон поднялся в поиске своих вещей. Смартфон, ключи от машины — остались дома.

«Что мы имеем?» ― попытался сложить в голове события вчерашнего дня. «Ведьма прочувствовала, что на неё открыта охота и дала понять, что лезть не стоит».

Первый подобный приступ случился у Мирона два года назад, при исполнении. После этого любые свои изменения сознания он предпочитал соотносить с рабочими моментами. Так проще было отрицать факт физической немощи, последствия контузии ипагубное влияние алкоголя на его организм. Собрал в целое разрозненные факты, указанные в записях психолога, наитие и опыт. Вывод был сделан без схем: «Объект» опасен. Стоит доложить об этом Апостолу.

― Доброе утро! ― в палату вошла медсестра. ― Меня зовут Ирина. Ложимся на живот, спускаем штанишки.

― Доброе, ― глядя на доброжелательную блондинку в белом халате, Мирон сменил гнев на милость. Задумался, почему в этот раз во сне не пришла девушка.

Игла вонзилась в ягодицу почти безболезненно.

― Сейчас вам принесут завтрак. Зайду к вам позже с капельницей.

В глубине души Мирон хотел бы прочувствовать то, затерянное где-то далеко в юности, чувство влюблённости. Волнение, смущение, потеющие ладони, учащённое биение пульса. Обволакивающую теплом нежность. Трепетное желание оберегать и заботиться. Он давно не ощущал чего-то даже близко по отношению к противоположному полу.

Горячие точки, девушка из сна, работа, подразумевающая поиск двойного дна в каждой женщине. Принял грусть по забытой любви за банальное осознание одиночества в стенах клиники. Дотянулся до пульта и включил телевизор ‒ идеальный метод отправить мозг на отдых.

Апостол

Анна и Мирон не осознавали, что их жизнь, после столкновения уже не может быть прежней. Они держались за устоявшиеся привычки и мировоззрения, не допуская мысли о возможности раскрыться навстречу живым эмоциям. Удобно не впускать в душу всего того, что противоречит обыденности.

Он ‒ в палате клиники, она частично обездвиженная, но не сдаются. Что может быть слаще слепого упрямства? Сколько энергии. Сколько потенциала! Такие уверенные в себе и одновременно беспомощные перед волной предназначения.

Пётр Сергеевич возник в палате Мирона так же неожиданно, как участковый в квартире Ани. Мирон, со всеми своими сложностями и анализами ситуации, для него являлся ребёнком.

― Ничего не хочешь мне рассказать? ― выключив телевизор, строго спросил Апостол.

― Она опасна и не стоит ей давать возможность просыпаться! ― категорично заключил Мирон.

― Обоснуй! ― Апостол, повесив пиджак на спинку пластикового стула, сел напротив своего сотрудника.

― После нашего с вами разговора, я пошёл проверить возможность внедрения и проанализировать степень инициации. Ни одна из моих схем, прорисованных на бумаге, как план операции, не сработала. Отсюда вывод: она скидывала меня с хвоста, понимая, что на неё объявлена охота. После того, как я приблизился достаточно близко к логову, энергия моя была выкачена, произошёл откат в памяти до триггера. С затиранием результатов терапии и самоконтроля.

― Имеет место быть, ничего не расскажешь больше? ― Апостол подошёл к окну.

― О чём? ― Мирон сосредоточенно вглядывался в начальника.

― Детали. Мне нужны детали. То, что ты надумал в своей голове ‒ не факты.

― Я осмотрел место доступа к объекту, исследовал место обитания. Дальше дождь, воспоминания, ― Мирон пытался поймать суть вопроса.

― Тебе не кажется, что ты пытаешься вложить в работу предвзятое отношение к женщинам? ― Апостол смотрел на Мирона с высоты своего роста.

― По уставу — это профнепригодность. ― Мирон поднялся с кровати.

― На сегодня наш разговор окончен. Поправляйся. Дело передам другому сотруднику. Более опытному. ― На момент общения с Мироном, Апостол уже знал от участкового о травме Анны.

Для Мирона упрёк от Петра Сергеевича в больничной палате не был мимолётным. «Профнепригодность, нехватка опыта» — прозвучало вызовом.

Апостол пытался понять ситуацию. В надежде на то, что подчинённый поможет раскрыть завесу тайны, пришёл в клинику. Ответа он так и не получил. Сделал для себя вывод, что не стоит доверять версии сотрудника. Непредвзятое отношение всегда срабатывало на пользу следствию. Общение с участковым после проверки документов для Петра Сергеевича стало загадкой: почему девушка травмирована вечером? Именно в тот момент, когда Мирон находился на задании. Неужели в их рядах, в лице Мирона ‒ оборотень? Играет роль сотрудника только с целью накопить потенциал? Тогда понятны приступы с тремором, образ жизни в заточении и чрезмерное рвение к работе. Почему не рассказал о столкновении?

Всё было бы проще. Внесли в папку «новые обстоятельства», назначили другого сотрудника. В любом случае, Объект нуждается в наблюдении, дело необходимо передать. Но как исцелить себя от возникших подозрений по поводу Мирона? Закрывается, не даёт новых обстоятельств процессу выяснения. Апостол принял решение. Обозначить в операции форс-мажор, выяснить статус «Объекта». Не исключено, что она сильна настолько, чтобы посеять раздор в отделе. Скинув белый халат при входе, Пётр Сергеевич достал свой смартфон.

― Через час, жду в гости!

Если в схеме Мирон — Анна возникли сомнения, стоит включить в связку третье лицо. Рассеять узел напряжения. Почему из рядовой ситуации образовалась путаница. Сначала в папке оказывается другая женщина, потом при исследовании места жительства возникает два травмированных участника. Теперь и вовсе неприятное ощущение несоответствия сотрудника. В срочном порядке надо искать точки соприкосновения и держать дело под личным контролем. Госпитализация Мирона своевременная, как и изоляция Анны, есть время подумать.

Детство Мирона

― Сюда иди, щенок! Ближе, ― перед Мироном на старой табуретке сидел отчим в тельняшке, пошатывающийся от объёма выпитого алкоголя. ― Что это?

― Дневник, ― мальчик, смахивая робко слезы, доверчиво смотрел на мужчину.

― Вижу, что дневник. Каких, на хрен, родителей в школу? Опять под юбкой мамки прятаться решил? Я тебе не отец, сопли вытирать не стану. ― Отчим пристально вглядывался в глаза ребёнка, словно наслаждаясь растерянностью Мирона.

Этот взгляд преследовал в жизни ещё долго. Так же, как и образ ремня, болтающегося на двери полированного шифоньера. Первые месяцы совместной жизни с новым мужем, мать старалась защищать от гнева отчима. Позже лишь подходила после очередной воспитательной процедуры, дождавшись, когда тиран уснёт. Гладила по голове сына, рассказывала, что нужно потерпеть: денег у матери с мальчиком на жизнь не хватало.