Кремлевский опекун - Александр Смоленский

Его голос, равнодушно-безразличный в начале фразы, перерос в нескрываемо угрожающий.

– Напрасно вы себя заводите, Сироткин. Отвечайте только по существу заданного вопроса. Ведь вам вручено обвинительное заключение? Там черным по белому записано, что вы еще в ходе следствия признали факт изнасилования проживающей с вами под одной крышей несовершеннолетней Анастасии Уфимцевой.

– Мой подзащитный и отвечает по существу, – изза полированного конторского стола, аналогичного тому, за которым восседал прокурор, словно на перехват пули, направленной в сторону юноши, выскочила адвокат Екатерина Черняк.

Сироткин утвердительно кивнул, что, видимо, означало – к данному ответу ему нечего добавить.

– Прошу отвечать на поставленный мною вопрос: «Да, ваша честь» или «Нет, ваша честь», а не кивать вместо этого. Лично мне непонятны такие жесты. Ваши слова должны быть занесены в протокол судебного заседания, – строго заметила судья.

– Немого из себя строит, гад, – склонившись к уху Грязнова, прошептал заседатель Кустов. – Небось, когда девку портил, язык вертелся как помело от всяких любовных соплей и обещаний.

– Подсудимый, я еще раз повторяю свой вопрос.

– Да, ваша честь. Но я не понимаю, почему меня обвиняют.

– Ваши протесты и объяснения, Сироткин, суд выслушает, когда вы будете давать показания. А пока, будьте любезны, отвечать на вопросы.

Адвокат Черняк быстро обернулась к обвиняемому и попыталась что-то ему втолковать. Но тот уже замолчал.

Из обстоятельств дела убедительно вытекало, что потерпевшая Анастасия Уфимцева и отрешенно сидящий на скамье подсудимых Дмитрий Сироткин с момента самого факта изнасилования продолжают сожительствовать. Более того, у них родилась дочь Оксана. Так или иначе, дети – а кем еще они могли быть в глазах местной общественности?! – Дмитрий и Анастасия не скрывали своих отношений. Наоборот, как явствовало из материалов предварительного следствия, хотели их официально узаконить. Беда в том, что закон этого не хотел, вернее, не дозволял. Насте еще не исполнилось четырнадцати лет.

Тем не менее город взорвался именно тогда, когда на свет появился ребенок, и молодые, взявшись за руки, гордо явились в местный загс, чтобы получить свидетельство о рождении дочери и одновременно расписаться. Их опекуну, отставному подполковнику Добровольскому, ничего не оставалось делать, как поплестись вместе с ними. Он отчетливо понимал, что дальше скрывать их общую тайну невозможно.

Заведующая загсом, куда явились молодые, настолько обалдела от услышанного, что незамедлительно повернула жениха и невесту домой. Она коротко и ясно проинформировала, что поскольку у них уже ребенок, то пусть приходят, когда маме исполнится шестнадцать лет, а раньше не положено. Всю следующую неделю она бегала по инстанциям и даже ездила в областной центр советоваться. В итоге решение вопроса «повисло» на неопределенный срок.

На перерыв, объявленный до четырнадцати часов, участники процесса расходились в смешанных чувствах. До Багрянского, который бесцельно шатался вокруг Дома культуры, доносились обрывки отдельных фраз, из коих недвусмысленно следовало, что, даже не видя происходящего на суде, горожане принимают его близко к сердцу. Но особо перемывали косточки присяжным, про которых тут же всем стало известно.

Рядом со Львом оказалась средних лет женщина, оказавшаяся начальницей санэпидстанции. Она деловито взяла под руку свою приятельницу – местного дизайнера.

– Душечка, проводите меня до работы, там немного подкрепимся, а заодно и поболтаем на досуге.

Долго упрашивать дизайнершу, такую же одинокую и неприкаянную даму, как сама начальница СЭС, не пришлось.

– Я вообще не понимаю, душечка, зачем этот показательный суд, да еще с присяжными, когда совершенно очевидно, что преступление налицо, – тараторила «главная хранительница городской чистоты».

– Конечно, налицо. Какие могут быть сомнения? Причем вы знаете, Ниночка Ивановна, что меня больше всего волнует? Это не какое-нибудь заурядное преступление типа воровства или, упаси господи, убийства. А самое что ни на есть аморальное преступление. Вы, надеюсь, понимаете меня? Что может быть порочнее, чем физическое растление несовершеннолетней девочки, – охотно пустилась в философию дизайнерша. – И кого? Почти что сестры! Живут-то под одной крышей. Впрочем, чему удивляться? – с азартом продолжала она. – Вы посмотрите, какие фильмы у нас продаются? Кому «Оскар» только что присудили?! Вы, надеюсь, уже видели, ну, этот фильм про какую-то гору? Фильм, где мужчина, простите мою душу грешную, занимается любовью с мужчиной...

Как раз в сей важный момент разговора приятельницы пересекали наискосок центральную площадь городка, которую украшала большая и ухоженная местная церковь. Обе дружно и наскоро перекрестились.

– Как я вас понимаю, душечка! – подхватила слова своей собеседницы начальница санитарной станции. – Нет, я фильм еще не видела, но понимаю, о чем вы говорите. Мужчины выкидывают сексуальные номера, а у нас тут каждая вторая женщина или холостячка, или в разводе. При этом, заметьте, мы все церемонимся с этой непонятно откуда взявшейся семейкой. То есть я имею в виду, что судья церемонится. И с кем?! Поймите меня правильно. Я никому не желаю зла, – словно оправдываясь, заметила начальник СЭС. – Но будь я на месте прокурора, я бы усадила на скамью подсудимых и их опекуна Добровольского. Откуда он здесь, у нас в городе, взялся? А еще бывший офицер. Говорят, что работает в президентской резиденции. О чем они все там думают?

– Целиком и полностью согласна с вами, – громко, так, что услышала вся площадь, подхватила дизайнерша. – Тут такое творится, а они очередные церемонии разводят. Суд присяжных им подавай! Вы меня простите, но я вообще считаю, что весь этот суд – наглый и дерзкий вызов нашей общественности. На каких примерах мы будем воспитывать своих детей?

Несмотря на то что приятельницы усиленно кляли институт присяжных как таковой, уже у дверей СЭС они сошлись на том, что будь они среди присяжных, наверняка бы не колебались в вынесении обвинительного вердикта этому Сироткину.

Обе дамы, к слову, были хотя и немолоды, но не замужем. Отлично зная друг за дружкой пару интимных грешков, они усиленно делали вид, что это если не сплетни, то у них «все гораздо сложнее и запутаннее». Словом, не повезло в жизни.

– Лев Владимирович, – окликнул Багрянского оказавшийся рядом Родион Корниенко. – Вы уже слышали, меня в присяжные выбрали?

– Слышал.

– Ну и каково? – риторически спросил местный бизнесмен.

– Откуда мне знать? Ты там был, тебе и судить. Но вообще, как я понимаю ситуацию, пока еще рано о чем-то говорить, Родион Николаевич. Посмотрим, что дальше будет.

– Хорошего ничего не будет, – тоном, не принимающим возражений, грустно заметил Корниенко.

У Багрянского даже создалось впечатление, что тот знает нечто большее обо всей этой уже нашумевшей любовной истории.

– А вы хоть знаете, кого судят? – неожиданно спросил Корниенко.

– Знаю, что парнишку. И то, что он якобы сначала изнасиловал девчушку, а потом захотел на ней жениться, но ему не разрешили, потому как девчонка несовершеннолетняя, да и сам он тоже. Я правильно излагаю?

– Вы, Лев Владимирович, забыли добавить, что у них еще родился ребенок. Но в данном случае я спросил не об этом. Вы помните симпатичного парнишку, который прошлым летом работал в «Слободе»? Еще помогал вам рыбачить? Вспомнили? Так это он сидит за решеткой...

– Отлично помню, – удивился Багрянский. – Неужели он? Такой услужливый, воспитанный. Вот уж поистине пути Господни неисповедимы. Не может быть, что он на такую мерзость, как изнасилование, сподобился. Влюбился, наверное... А из-за того, что пассия несовершеннолетняя, его обвиняют в изнасиловании.

– Ума не приложу, как могло такое случиться, – согласился Родион. – Мне тоже что-то не верится.

У Багрянского по поводу начавшегося суда в голове была полная каша. В тонкостях юриспруденции он никогда не был искушен, но интуитивно, с первых же минут суда, понимал: что-то здесь не так. Нельзя судить за любовь. И точка! Вся мораль. А то, что судят в конечном счете именно любовь, сомнений у него почти не было. Только кто все же судит? Валдайское общество? Или власть, опираясь на букву закона?

Он оставил Корниенко в одиночестве купаться в лучах послеобеденного солнца, а сам отошел в сторону. Какие-то смутные сомнения забрезжили в его голове, и как часто бывало в подобных случаях, Багрянский стал набирать мобильный номер своего друга – банкира Александра Духона. Тот мгновенно ответил, словно ждал этого звонка.

После коротких приветствий и традиционных шуточек в адрес друг друга Багрянский стал рассказывать Духону, что еще и для себя не сформулировал окончательно.