Победитель. Пьеса и киносценарии - Петр Алешкин

И г н а т А л е к с е е в и ч: Если сход согласится, по деревням пойдем, чи-тать будем… Сумлевается кое-кто, надо ли?

Е г о р: Вот и я…

И г н а т А л е к с е е в и ч: Надо-надо! Моготы нет терпеть. И просвета нету. Покуда весь народ слова не скажет, так и будет править лихо на Руси. Ежли власть трудового народа, пущай народ и правит, а не под Маркелинскую плетку пляшет. Мы решим, решим!

М а р и я П е т р о в н а: Сынов, говорю, не путай…

И г н а т А л е к с е е в и ч: Ты зачем на паперть полез, а? Если б не расстрел, я б с тобой чикаться не стал, не одну б хворостину измутызгал о хребет, неповадно чтоб было…

Е г о р: Я не сам, вытянули.

И г н а т А л е к с е е в и ч: Вытянули его… Головы нет? И с этим… Чиркуном не вожжайся, подальше держись. Никудышный он человек. Поплачет из-за него народ, ой поплачет… И эта… боле на сход не вздумай явиться. Знай дело свое, ты отпускник, отдыхай, копи силы, а к нам не лезь. Ты отстал… оборкаться не успел, да и не к чему… тут без тебя жисть кутыркнулась, раздрызганная стала, все, как слепые посеред леса, один туды тянет, другой сюды. Никто не знает, где дорога, а все указывают. Иной, скороземельный, таким соловьем поет, точно, мол, знает, за каким бугром рай, заслушаешься, бегом бежать следом охота, а приглядишься… Неча те делать на сходе, отдыхай. Сами как-нибудь расхомутаемся, с матерей будь… Вершу помогай Николаю плести. Верша – это хорошо. Весной жрать нечего будет. Можа, рыбкой перебиваться будем…

Сцена 9

Двор Гольцова. Вечер. Полумрак. Егор и Настя стоят молча обнявшись возле угла сарая.

Е г о р: Касаточка ты моя! Как я тебя лелеять буду!

Донесся скрип двери от избы попа, и они отпрянули друг от друга, оглянулись на избу.

Е г о р (шепотом): Отец?

Н а с т я: Не знаю… Вряд ли. У нас сейчас полно незваных гостей.

Е г о р: Кто?

Н а с т я: Комиссар с красноармейцами, Мишка Чиркунов и этот… комсомолец Андрюшка.

Е г о р: Зачем они явились?

Н а с т я: Пить самогон.

Е г о р: Я считал, что продотряд в Мучкап ушел. Сам видел, как они уходили с обозом.

Н а с т я: Это Маркелин зерно повез, а комиссар остался с тремя бойцами. Утром Маркелин сюда вернется с интернациональным отрядом латышей.

Е г о р: Зачем?

Н а с т я: Они говорят, что где-то рядом боевая дружина Антонова стоит, в Андрияновке, что ль. Маркелин туда заглянуть хочет с латышами…

Мишка Чиркунов осторожно выглядывает из-за стога сена и достает из кармана револьвер. Замирает. Потом поднимает револьвер и начинает целиться в них. Долго держал Мишка револьвер в вытянутой руке. Опустил. Вытер лоб, прислушиваясь к разговору Насти с Егором.

Настя (прижалась своей щекой к щеке Егора и шепнула): Какие у тебя щеки холодные… Долго ждал? Замёрз?

Е г о р: Ничего. Зато теперь на душе жарко… Отец сказал, что в воскресенье сватов пришлет. Два денечка всего осталось. Он сказал, что разговаривал с твоим отцом.

Н а с т я: Я слышала, как папа маме рассказывал об этом.

Е г о р: И что мама?

Н а с т я: Не против, только говорит, мало годков мне…

Е г о р: Ну да, мало. Восемнадцать уже исполнилось… А как к Мишкиному сватовству она отнеслась?

Н а с т я: Рассказали уже?

Е г о р: А как же… Первым делом… Сам-то он разговаривал с тобой, прежде чем свататься?

Мишка, сидя в омете, при этих словах Насти снова поднял револьвер, стал целиться в них.

Н а с т я: Говорил, проходу не давал… Я сказала ему, чтоб он сватов не слал. И себя, и нас в неудобное положение не ставил. Лишние сплетни… Но он прислал. Мама сказала сватам, что молода я еще, да и время сейчас не свадебшное…

Е г о р: А вздыхаешь чего? Мишку жалко? Жалко, что отказала?

Мишка в омёте опустил револьвер, прислушиваясь.

Н а с т я (прикрыла ладонью Егору рот): Что ты мелешь?

Е г о р: А ты чего вздыхаешь?

Н а с т я: Долго свадьбы ждать… Пост только начался. До пасхи далеко. А по нынешним временам день – год. Один день всё перевернуть может… Папа опасается, что церковь закроют, а его сошлют на Соловки. Ходят такие слухи по Борисоглебску. И нынешний комиссар, хоть и в гостях у нас, а всё пытается поддеть папу, унизить. Горько…

Г о л о с: Вот они где, голубки!

Подошли двое. Красноармейцы из продотряда. Один – высок ростом, мордастый, другой пониже, вертлявый, шустрый.

Ш у с т р я к (посмеиваясь): Долго вас искать пришлось… Нагулялись? Пора баиньки. (Егору). Ты, длинноногачий, дуй домой… Мамаша заждалась!

Е г о р: Сейчас провожу и пойду.

Ш у с т р я к: Да не, ты не понял… Ты иди спать, а ей еще рановато. Ступай добром, будь щедрым, попользовал¬ся – другим дай…

Шустряк ухватил Настеньку за ру¬ку.

М о р д а с т ы й (сильно толкнув Егора в грудь): Ступай, ступай!

Егор от удара попятился и, закипев, со всей силой двинул в круглое лицо красноармейца. Боец охнул, схватился за свое лицо, согнулся, а Анохин кинулся к Настеньке и шустряку, сцапал того за шиворот, легко рванул к себе, оторвал от девушки.

Е г о р (Насте): Беги!

Настя убегает.

Шустряк ужом вывернулся из рук Егора, и мордастый очухался. Анохин бил их, они били его. Егор наконец поймал, зажал верткого шустряка. Оба упали на землю. Мордастый пытался оттащить Анохина, скрутить. Втроем они, матерясь, хрипя, катались по снегу в темноте. Подбежали Мишка Чиркун, Максим, Андрей Шавлухин. Разняли, растащили дерущихся.

М о р д а с т ы й (гундосил, зажимал разбитый нос, грозил Егору): Я тебя придушу, гад!

Сцена 10

Дом священника. Прихожая. Накрытый стол. В комнате, за столом понурив голову в одиночестве сидит отец Александр. Жена его и дочь Настя тревожно выглядывают из горницы, прислушиваются к шуму на улице. В прихожую вваливается вся компания: Максим, Мишка, Андрюшка, Егор и оба красноармейца. Мать с дочерью сразу исчезли в горнице. Драчуны грязные, окровавленные. Мишка в избе захохотал, глянув на них.

М а к с и м (драчунам): Умойтесь, вояки! И мировую!

А н д р ю ш к а: Да, да, мировую!

Он стал разливать на столе, заставленном посудой с остатками еды, самогон в стаканы. В простенке за столом неподвижно застыл отец Александр.

Е г о р: Бывайте. Я домой!

М и ш к а Ч и р к у н о в: Погоди, погоди, а мировую с ребятами. Нет, так ты не уйдешь. Не хорошо! Давай, ребята, за мир! (поднял он стакан).

Выпи¬ли все, кроме попа. Андрюшка и ему всунул в руку стакан, но отец Александр только подержал его в руке и поставил назад. Шустряк, узколицый, с маленьким носом и быстрыми веселыми глазами.

Ш у с т р я к: Был такой случай с моим приятелем в Тамбове, это я по поводу мировой…

М и ш к а Ч и р к у н о в (перебивая): Погоди! (Отцу Александру) Так, батюшка, на чем мы остановились, а? Перебили нас, собаки, на самом интересном месте… (Мишка оглянулся на дверь в горницу, поглядел долгим взглядом).

Отец Александр не ответил, усмехнулся как-то снисходительно и горько.

А н д р ю ш к а: Ты говорил – царя скинули, Бога отменили.

М и ш к а Ч и р к у н о в: Верно! Царя нет – свергли! Бога нет – упразднили… Теперь я царь и Бог. Я! (ткнул себе в грудь) Я казню и милую! Вот комиссар для меня указ, но здесь, в Масловке, теперь я Бог! Я царь и Бог!

О т е ц А л е к с а н д р: А тебе не страшно?

М и ш к а: Кого?

О т е ц А л е к с а н д р: Вседозволенности…

М и ш к а: Кого, кого?.. Мне никого не страшно! Хошь, я завтра церковь закрою? Хошь?.. Я и тебя могу отменить…

Шустряк (насмешливо): Не верит он. Гля-кось, смотрит как? Мол, плетешь с пьяной головы. Бог и царь он…

М и ш к а (шустряку): Не верит? А ты веришь?

Ш у с т р я к: Докажи – поверю!

М и ш к а: Я докажу, прям щас докажу… Ответь мне, батюшка, где твой Бог, где твой Христос с его правдой? Почему не поразят нас, тех, кто его отменил? Почему?

О т е ц А л е к с а н д р: Бог милосерден… Каждому дает срок одуматься. А от суда никому не уйти… Время придет – накажет…

М и ш к а: Не плети! Ты ответь, где правда Христова? Почему ее нет на земле?

О т е ц А л е к с а н д р: Если правда Христова не осуществляется в мире… то в этом повинна не правда Христова, а неправда человечья…

М и ш к а: Как, как? Значит, есть правда Христова?

О т е ц А л е к с а н д р: Есть!

М и ш к а: Ага! Хорошо. Как там Христос говорил: возлюби ближнего своего. Это Христова правда… Ты, служитель Божий, несешь нам его правду. Значит, сам ты веришь в правду Христову и обязан следовать ей. Я твой ближний! Но я отменил твоего Бога, я для тебя гадок, мерзок. Но по правде Христовой ты любить должен врага своего, а друга любить ничего не стоить… Любишь ты меня, а? Ответь! Отвечай… (Мишка отчего-то разъярился, схватил обеими руками попа за грудки, притянул к себе и скрипнул зубами). Любишь?