Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы - Протоиерей Георгий Ореханов

Произведения Штрауса и Ренана можно рассматривать как первую популярную и массово тиражируемую попытку демифологизации Евангелия, то есть стремления представить Христа человеком, историческим персонажем, который обладал, впрочем, некоторыми выдающимися достоинствами и качествами.

Нужно понимать, на какую целевую аудиторию были рассчитаны книги Штрауса и Ренана. 1860-е годы – время, когда многие образованные люди хотели «получить» Христа, которого они могли бы понять, принять и по-своему любить, не принимая сверхъестественной стороны Его жизни. Ренан и дал европейцам такого Христа. Читателям Ренана были нужны не чудеса, в которые они уже были неспособны верить, но «чистый дух религии», мощная моральная и интеллектуальная доминанта, во главе которой стоит имя основателя христианства.

Наконец, еще одним серьезным вызовом для Церкви и христианской традиции стали новые социальные движения, фундаментом которых являлась идея общественного прогресса и преобразования общества на новых, экономических началах. Ключевой фигурой здесь был К. Маркс, который в 1840-е годы выпустил в свет свои первые значительные произведения, в том числе знакомый представителям старшего поколения со студенческой скамьи «Манифест коммунистической партии», а в 1867 г. издал первый том самой, может быть, читаемой немецкой книги XIX века (даже с учетом творений В. Гете и Ф. Ницше) – «Капитала».

В этой ситуации христианство имело опасную тенденцию превратиться в риторику, абстрактную доктрину, «догматику», которую никто серьезно не принимает. К тому моменту, когда Л. Н. Толстой обратился к своим восторженным почитателям с моральной проповедью, Молох цивилизации стал тем идолом, которому «молились все и к которому стремились “приспособить” и христианство»[15].

Приспособить или отвергнуть полностью. В материалах следствия по делу об убийстве студента Сельскохозяйственной академии Иванова один из участников террористической организации «Народная расправа», П. М. Кокошкин, очень конкретно указывал, какие именно обстоятельства превратили его в нигилиста.

«Изучение естественных наук показало мне, что человек – тоже животное, с более только совершенным физическим строением, что ничто не дает нам права считать царство человека особым царством природы, что все эти высокие мысли о назначении человека, о его нравственных обязанностях к самому себе, к обществу, что все это – ни что иное, как простое отправление нервной системы мозга так же, как пищеварение, мускульный труд и пр.».

Заявления подобного рода необходимо рассматривать как проявление своеобразного кризиса, который, как правило, имеет ярко выраженную религиозную составляющую. Характерно, что кризис личной религиозности характерен для всех идейных вождей эпохи – Д. И. Писарева, Н. А. Добролюбова, Н. Г. Чернышевского. У каждого из них и у их современников он мог проявляться по-разному – возбужденными моралистическими переживаниями, разрушением детской веры, смятенной подавленностью от немецкой философии, возмущением от несправедливости окружающей жизни. Но, несмотря на эти различия, важно, что религиозная проблема по-прежнему является одним из центральных водоразделов русской жизни.

По замечанию прот. Василия Зеньковского, русский секуляризм, традиционно облеченный в форму эстетического гуманизма, для которого идея прекрасного человека является центральной и носит религиозную окраску, вбирает в себя новую идею, которой является социализм. В этом новом обличии секуляризм, приобретающий антицерковные черты, становится на долгое время суррогатом религиозного мировоззрения с отчетливыми чертами либо богоискательства, либо богоборчества[16]. Эта тенденция в дальнейшем отражается практически в любых культурных проявлениях русской жизни, в первую очередь в литературе (Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский), философии (В. С. Соловьев и его последователи), живописи (А. А. Иванов, И. Н. Крамской, Н. Н. Ге, В. Д. Поленов), музыке (Н. А. Римский-Корсаков), наконец, в поэзии Серебряного века.

Теперь я хотел бы кратко остановится еще на одном важном моменте. В разговоре о Л. Толстом большое внимание должно быть уделено не только в целом Церкви, но и конкретным священнослужителям, с которыми писатель встречался и спорил. Какое место они занимали в жизни и культуре?

Эпоха Великих реформ, связанная с царствованием и деятельностью императора Александра II, в качестве одного из результатов имела не только освобождение крестьян и административные преобразования в масштабах всего государства, но и своеобразное «размыкание» (в каком-то смысле также освобождение) духовного сословия. В условиях подготовки и осуществления крестьянской реформы духовенство рассматривалось государственной властью как реальная сила, способная оказать существенную помощь в осуществлении этого акта. Именно поэтому одним из вопросов, который занял свое место в общей программе реформ, был вопрос об улучшении быта духовенства и повышении его роли в религиозной и культурной жизни России.

Но почему это сословие нужно было «размыкать»? Да потому, что духовное сословие имело все черты замкнутой корпорации с определенными механизмами поддержания этой замкнутости, в том числе с наследственной передачей церковных вакансий, затрудненной процедурой вступления в сословие и выхода из него. Степень обособленности этой корпорации в России в середине XIX века имеет уникальный характер: в XIX веке в Европе в католическом и протестантском мире только 20–30 % духовных лиц происходили из духовного звания, в России – почти 100 %. Одной из серьезнейших проблем, порожденных этой замкнутостью, была необходимость государственной поддержки духовенства.

В этом отношении большое влияние на современников, в том числе и на самого императора, оказала изданная в 1858 г. в Европе историком М. П. Погодиным без ведома и подписи автора книга Калязинского священника Тверской епархии Иоанна Беллюстина (1819–1890) «Описание сельского духовенства». Отец Иоанн был представителем старинного рода, в котором все мужчины принадлежали к духовному сословию. То есть он знал проблему изнутри. Книга включала многочисленные негативные свидетельства о состоянии духовных учебных заведений и приходской жизни.

Конечно, только этой книгой обсуждение актуальных вопросов русской церковной жизни не ограничивалось. Уже в начале 1860-х годов происходит заметное оживление церковной публицистики. Одной из самых примечательных фигур среди русских церковных авторов этого времени становится протоиерей А. Иванцов-Платонов, профессор церковной истории Московского университета. Наряду с протоиереем Н. Сергиевским, профессором Московского университета, а также протоиереем П. Преображенским и протоиереем Г. Смирновым-Платоновым, А. М. Иванцов-Платонов был одним из инициаторов создания в 1860 г. журнала «Православное обозрение», уже в первой своей статье декларировавшего необходимость культивирования живого направления в русской духовной науке.

Иванцов-Платонов А. М. (1835–1894) – протоиерей, доктор богословия, профессор истории Церкви Московского университета (с 1872 г.), преподаватель Закона Божия в ряде учебных заведений г. Москвы. Последний из студентов Московской духовной академии, получивший стипендию им. Московского митрополита Платона (Левшина) и приставку к фамилии «Платонов». По своим общественно-политическим взглядам был близок славянофилам. Сотрудник изданий И. С. Аксакова «День» и «Русь», издатель богословских произведений А. С. Хомякова. Просвещенный пастырь, человек с широкими взглядами, прот. А. М. Иванцов-Платонов сочувствовал духовным поискам интеллектуалов и ратовал за строго научное изучение исторических источников, утверждая, что именно современная наука способна быть главным апологетом христианства. По-видимому, именно это обстоятельство объясняет факт сближения и продолжительной дружбы прот. А. М. Иванцова-Платонова с В. С. Соловьевым, который прибегал к священнику и как к духовному наставнику. Во многом благодаря появлению в 1862 г. статьи Иванцова-Платонова «О преподавании богословских наук в наших университетах» в новом университетском уставе 1863 г. появилось упоминание о трех новых кафедрах в составе университета – внефакультетской кафедры богословия, кафедры церковного права в составе юридического факультета и кафедры истории Церкви в составе историко-филологического факультета. Аргументация автора этой статьи ясна и очень красноречива: «Мы не принадлежим к числу тех людей, которые в видах обеспечения общественного спокойствия и порядка хотели бы наложить внешний благочестиво-нравственный колорит на науку, на искусство и все другие проявления общественной жизни. Мы не думаем и того, чтобы можно было улучшить общественную нравственность, усилить религиозно-нравственное направление в обществе только введением как можно большего числа представителей внешнего благочестия в наши учебные заведения. Мы убеждены, что учебные заведения, и преимущественно высшие, только тогда будут достигать своей настоящей цели, когда в них будут иметь в виду прежде всего главным образом науку; а наука, в свою очередь, только тогда может приносить добрые плоды для общественной жизни, когда преподавание ее в своем духе и направлении определяется живым сознанием ее собственных прав и самостоятельности, а не сторонними какими-либо практическими целями и соображениями» – <Иванцов-Платонов А. М.> О преподавании богословских наук в русских университетах // Православное обозрение. 1862. Т. 8. № 5. С. 34–35.