Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы - Протоиерей Георгий Ореханов

Обращаю внимание читателей еще на одно весьма примечательное обстоятельство. Практически каждый год во всем мире выходят очень интересные и содержательные книги о Л. Толстом. Это цикл П. В. Басинского («Лев Толстой. Бегство из рая», «Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой: история одной вражды», «Лев в тени Льва»), это книга немецкого специалиста проф. Мартина Тамке «Религия Толстого. Духовная биография» (немецкое издание – 2010 г., русский перевод – М., 2015), это сборник «Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский: задачи христианства и христианство как задача» (изданные в 2014 году издательством музея «Ясная Поляна» очень маленьким тиражом материалы конференции 2011 года), это «Дневники Льва Толстого» В. В. Бибихина (2012), наконец, это объемный и содержательный немецко-швейцарский проект «Leo Tolstoj als religioser Denker und Kirchenkritiker» (Vandenhoeck & Ruprecht. Göttingen, 2014 – «Лев Толстой как религиозный мыслитель и критик Церкви»). Некоторые из упомянутых книг стали в определенных кругах настоящими бестселлерами.

Благодаря титаническим усилиям многих исследователей, в первую очередь сотрудников Государственного музея Л. Толстого в Москве, практически ежегодно публикуются новые важные источники, связанные с жизнью и мировоззрением писателя. В первую очередь хочу отметить полное издание мемуаров жены Толстого, графини С. А. Толстой «Моя жизнь», а также материалы из совсем недавно открытого архива последнего секретаря писателя В. Ф. Булгакова («Как прожита жизнь», «В споре с Толстым»).

Лично для меня есть еще одна побудительная причина вернуться к старому сюжету. Дело в том, что мои друзья-историки подвергли критике первую главу книги 2010 года, где я пытаюсь анализировать глубокий религиозный кризис, в котором оказалась в целом Европа и, в частности, Россия. Высказаться еще раз по этому поводу для меня очень важно.

Сегодня все очевиднее, что мы становимся свидетелями повторения старой истории на новом витке. Появления сопоставимой Толстому по масштабам таланта и способности к рефлексии фигуры в русской культуре не предвидится, так что отлучать некого. Но антиклерикализм, после некоторого перерыва, связанного с крушением советской идеологии в конце 1980-х годов и огромным кредитом доверия Церкви в обществе на протяжении девяностых, снова набирает силу, а критика Русской Православной Церкви становится все более изощренной. Создается впечатление, что интерес к личности Л. Толстого прямо или косвенно связан с возросшей агрессией определенной части общества против всего, что имеет отношение к Церкви. Похоже, всякий раз, когда мы сталкиваемся с очередной фазой роста и развития этой агрессии, на сцене снова появляется великий русский писатель – как совесть нации, как наш современник, «совопросник века сего» (1 Кор. 1:18).

Теперь я хотел бы сказать два слова об эпохе, на которую приходится проповедь и пик творческой активности Толстого. Вторая половина XIX – начало XX в. – это время, насыщенное острыми идейными спорами, проходившими на фоне значимых социально-политических преобразований. Споры часто перерастали в идеологические противостояния, политические столкновения, агрессию и террор. И особое место здесь занимает совершенно особый промежуток времени: 1861–[1866]–1881 г. От освобождения крестьян через первое покушение Каракозова на императора Александра II до его смерти. С полным правом этот период можно назвать «золотым веком русской культуры» или «золотым двадцатилетием», ибо на эти годы попадают все пять романов Ф. М. Достоевского, его «Дневник писателя» и Пушкинская речь, «Война и мир», «Анна Каренина», «Казаки» Л. Толстого, первые публичные лекции В. С. Соловьева, обращение к вере К. Н. Леонтьева. И это только самые яркие примеры.

Конец этого двадцатилетнего периода является для меня огромной загадкой. Трудно представить, почему только с одним годом (1881) связано столько значимых событий: убийство императора Александра II, смерть Ф. М. Достоевского, отречение (отчасти публичное) от своего творчества и фактически таланта Л. Н. Толстого и его обращение к религиозной проповеди, начало эпохи К. П. Победоносцева. Самое важное для меня в этом контексте – попытаться понять, что произошло с русским обществом в духовном плане в конце 1870-х годов и произошло ли с ним действительно что-либо.

Безусловно, в России конца XIX – начала XX в. не было человека, который был бы так популярен, который оказал бы такое колоссальное влияние на современников, как граф Л. Толстой. Конфликт между писателем и Русской Православной Церковью был своеобразным всероссийским «прением о вере», ибо история русской духовной культуры сложилась так, что через 150 лет после реформ императора Петра I именно Л. Н. Толстой провозгласил рождение в России новых интеллектуальных и мировоззренческих парадигм – «Христос, но не Церковь», «мораль, а не мистика», и, наконец, самая сложная и загадочная конструкция, о которой пойдет речь в этой книге – «религия, но только моя собственная религия». Важно, что именно эти религиозные парадигмы в последние 50 лет стали очень популярны.

Долгое время в историографии бытовало мнение, что конфликт Л. Н. Толстого с Церковью есть частный конфликт одного человека с конкретной религиозной институцией – Русской Православной Церковью. Этот конфликт якобы был вызван исключительно субъективными особенностями личности писателя. Другими словами, это было восстание одинокого бунтаря и странника, принесшего русскому человеку и всему миру живой и чистый религиозный огонь, пра-христианство, истинное евангельское учение. Восстание против самого консервативного института, который к этому моменту существовал не только в России, но и в Европе, – Русской Православной Церкви.

Конечно, особый характер духовной конституции Л. Толстого многое объясняет в этой истории, но было бы большой ошибкой все объяснять только этим субъективным фактором, связанным с воспитанием и историей жизни писателя. Субъективная сторона противостояния Толстого и Русской Церкви очень переоценивается. В этой книге речь будет идти о гораздо более значимом противостоянии: противостоянии религиозности нового типа религиозности традиционно христианской и церковной. Эта новая религиозность, рожденная в XVI–XVII вв. и получившая мощную поддержку в эпоху Просвещения, категорически отрицает любое чудо и любую догму и признает только власть разума. И борьба с Церковью – это только следствие, правда, одно из самых важных.

Таким образом, «Толстой vs Русская Церковь» – это действительно конфликт, который был предопределен общим ходом процесса секуляризации в Европе, другими словами, в разных формах, характерных для конкретной страны и культуры, с момента начала Реформации и особенно в XVIII и XIX вв. он наблюдался повсеместно в Европе. Именно в этот период происходит обострение церковно-государственных отношений в европейских странах, которое в отдельных случаях выливается в открытые столкновения. Отмечу в качестве иллюстрации только два очень значимых эпизода.

Первый – это 1773 год, когда под давлением европейских государей – членов семьи Бурбонов папа Климент XIV, вопреки своей воле, издает буллу, в которой объявляет распущенным орден иезуитов, более двух веков служивший главной опорой папского престола.

Второй яркий пример такого рода – политика канцлера Отто Бисмарка, знаменитая Kulturkampf (т. е. «борьба за культуру») в новой германской империи. Бисмарк на протяжении практически пяти лет (1871–1875) систематически пытался «выдавить» католиков из политического и культурного пространства империи.

Конечно, в большинстве случаев это была борьба нового секулярного порядка именно с Католической Церковью. Противостояние такого рода в России было совершенно невозможным – как по причине особой роли, которую Церковь играла в русской истории, так и по причине особого характера церковно-государственных отношений, которые приобрели совершенно особые формы с момента петровских реформ.

Это обстоятельство очень тонко почувствовал выдающийся немецкий исследователь русской культуры, теолог и славист Л. Мюллер, который в своей замечательной статье о Л. Толстом подчеркивает то обстоятельство, что конфликт писателя с Церковью – это не конфликт отдельной личности, а противостояние двух духовных стихий, полярных религиозных установок и принципов, духовных оппозиций – враждебной всякому институционализму религиозности, несущей на себе стойкую печать радикализма европейского Просвещения, и Церкви, сознательно противостоящей влиянию идей просвещения в своем учении и культе[3].

Еще до революции 1917 г. русская общественная мысль осознала особый смысл исторической миссии Л. Толстого: «Толстой не создал ничего положительного ни в области теоретической мысли, ни в области морали. Но деятельность его и в той и другой области имела громадное, исключительное значение. Толстой неожиданно встал перед Европой во весь свой гигантский рост и властно спросил “одуревших” от успеха внешней культуры людей о том, что, казалось, они должны были знать прежде всего: зачем они живут?»[4] Мы привыкли воспринимать дореволюционную Россию как благополучную в духовном отношении страну, в которой Православие и Церковь имеют мощную государственную поддержку. Но тогда совершенно непонятно, как при таком благополучии могла появиться ожесточенно-агрессивная критика Л. Н. Толстым церковной догматики, церковного понимания Евангелия и литургической жизни, критика, приведшая к появлению романа «Воскресение»? Почему Святейший Синод все-таки решился издать акт об отлучении писателя, прекрасно понимая, насколько этот документ будет непопулярен в русском обществе? И почему русская интеллигенция после отлучения писателя в 1901 г. от Церкви поддержала именно Л. Н. Толстого? Я думаю, что такие вопросы являются ключевыми, и ради ответа на них и написана эта книга. Именно потому она – не только о Толстом, но и об эпохе, в которую он жил.