Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы - Протоиерей Георгий Ореханов

Этот процесс можно рассмотреть на примере того, что происходило в России в XVIII–XIX веках.

Сначала сам царь Петр инициировал своеобразную бытовую десакрализацию, начав стричь бороды, упразднив русские костюмы и заставив женщин посещать ассамблеи. Его современниками эти преобразования однозначно были восприняты как посягновение на святыню, а их инициатор в «подметных тетрадях» (особенно старообрядческих) был награжден статусом антихриста. В этом же контексте воспринимались и рецидивы печально известного петровского «всешутейшего и всепьянейшего собора» – кощунственного действа, в ходе которого его участники – приближенные Петра пародировали церковные обряды и духовенство.

Процесс десакрализации быта сопровождался десакрализацией сознания, чему способствовал общий вольнодумный климат эпохи императрицы Екатерины II. В итоге к концу XVIII – началу XIX века в русской культуре появляется небывалый доселе феномен – кощунственная поэзия, к самым известным образчикам которой принадлежит поэма А. С. Пушкина, за которую впоследствии ему пришлось постоянно мучиться и краснеть. К сожалению, это самый известный, но далеко не единственный пример.

Важно, что эксперименты молодых петербургских и московских интеллектуалов осуществлялись на «нижних этажах» литературы, то есть, как правило, в письмах или личных заметках. Постепенно ситуация меняется: благодаря усилиям сначала Герцена, а затем демократов – шестидисятников, процесс «расколдовывания мира» постепенно проникает в публичную сферу. Но в достаточно сдержанной форме. И только Л. Толстой придает этому процессу поистине всероссийский масштаб. Выступление Л. Толстого с философскими трактатами в начале 1880-х годов – первая в русской истории и самая мощная в XIX веке в России попытка освобождения сознания человека и его жизни от власти конфессионального, церковного, сакрального.

Вернемся к понятию «секуляризация». Некоторые авторитетные западные авторы (например, Питер Бергер) отказываются от своих ранних выводов, готовы произвести теоретическую корректировку и даже говорят о глобальном религиозном расцвете.

В каком же направлении должна идти эта корректировка?

1. Самое главное, от чего вынуждены отказаться исследователи – это теории «от всего – к ничему» и «все или ничего». Современные социологические опросы неизменно показывают, что секулярные процессы практически никогда не проходят линейно и практически никогда не демонстрируют полного, тотального отказа от религии.

Исследователи очень часто путают два понятия: «перемены (тенденции)» и «упадок». Оказывается, это совсем не одно и то же. Религиозные изменения в данном обществе не следует путать с религиозным упадком и тем более с кончиной религии. Чаще всего мы должны говорить о новых религиозных формах, которые возникают исторически. Эта своеобразная амбивалентность была заложена еще в европейской Реформации, которая несла в себе одновременно и черты секулярного бунта против традиционных (католических) форм религиозности, и претензию на новое понимание сакрального.

Амбивалентность, в свою очередь, рождает некую стандартную модель: борьба против традиционной конфессиональности (церковности) есть одновременно борьба за новое понимание веры и религиозности. Именно так обстояло дело и в России, и я надеюсь показать, что далеко не последняя роль в этом принадлежала в XIX веке Л. Толстому (попутно замечу: и Ф. Достоевскому).

Здесь важно подчеркнуть, что это новое понимание веры неоднородно и в конечном итоге в современной Европе приводит к появлению своеобразного «религиозного рынка», на котором традиционные конфессии уже не являются монополистами и на котором любому «клиенту» предлагаются самые разнообразные религиозные «товары» и «услуги». Это, в свою очередь, приводит к появлению так называемой лоскутной религиозности, то есть индивидуальной религии, «сшитой» из самого разнообразного религиозного материала.

2. Секулярные процессы имеют очень сложную природу, они неодинаково протекают на различных уровнях. Специалисты говорят о макроуровне (большие культуры и социальные структуры – государство, власть, общество), мезоуровне (социальные или религиозные учреждения, институты, организации, группы) и микроуровне (личная религиозность). На каждом из этих уровней существуют свои законы секуляризации и своя историческая динамика протекающих процессов, которая тесно связана с ментальностью, этно-конфессиональными особенностями, тем, что можно назвать «религиозным бэкграундом» данного общества и данного народа. В какой-то момент эти процессы могут ускоряться, в какой-то – замедляться, причем происходить это может и внезапно, и постепенно, и – на каждом уровне – со своими особенностями.

Я хотел бы проиллюстрировать тезисы 1 и 2 результатами очень интересного опроса, который был проведен в 1996 г. в США. Авторы использованной при этом методики опроса постарались продублировать исследование, проведенное социологом религии Джеймсом Луба в 1916 г.

Методика Луба заключалась в следующем. Случайным образом из справочника «Американские ученые» за 1910 г. он выбрал группу из тысячи респондентов, каждому из которых послал по почте анкету с просьбой ответить на ее вопросы и прислать свой ответ обратно. Анкета состояла из трех блоков вопросов: первый был связан с верой в персонифицированного Бога, второй – с верой в бессмертие, третий – с желанием существования бессмертия. Ответ прислали 70 % респондентов. Через 80 лет, в 1996 г., исследователи Э. Дж. Ларсон и Л. Витам повторили эту процедуру. Из справочника «Американские ученые. Мужчины и женщины» за 1995 год они также случайным образом выбрали группу из тысячи респондентов, которым задали примерно те же самые вопросы. Ответили 60 %.

Сравнительные результаты этих исследований сведены в таблице:

Авторы опроса 1996 г. так комментируют его итоги. Вывод, который сделал в 1916 г. Дж. Луба: в связи с развитием образования неверующих будет становится все больше и будет иметь место «широко распространенный отказ от двух основополагающих догм» – не подтверждается; по-прежнему около 40 % ученых верят в персонифицированного Бога и загробную жизнь. Кроме того, не изменилось сильно в рамках первого блока вопросов количество неверующих и агностиков (сомневающихся). Правда, показательно, что в рамках третьего блока сильно сократилось количество желающих существования бессмертия: 73 % в 1916 г. и 35 % через 80 лет.

Очень интересны некоторые качественные показатели двух опросов. По-прежнему более всего склонны верить в Бога математики, в 1916 г. самыми неверующими были биологи (70 %), а через 80 лет – физики и астрономы (78 %).

Но самое интересное и важное в контексте тематики моей книги заключалось в следующих двух пунктах анализа Э. Дж. Ларсона и Л. Витама.

а) В опросе 1916 г. 20 % ученых, не верящих в Бога, сообщили, что верят в личное бессмертие; опрос 1996 г. показал практически полную корреляцию этих двух признаков религиозности;

б) Опросы, проводившиеся в 1990-е годы, показали большое усиление «лоскутной» составляющей. 93 % американцев указали, что остаются религиозными. Но эта религиозность уже все меньше походит на традиционную: 11 % видят «Бога» как высшее сознание, 8 % – как реализацию личностного потенциала, 3 % – как многих богов, наконец, 3 % утверждают, что каждый сам себе бог[26].

Приведенные результаты подталкивают нас к необходимости рассмотреть еще один аспект корректировки теории секуляризации.

3. Существует большая проблема с мерой секуляризации. Как измерять степень отступления членов определенного общества от веры и традиционных церковных институтов? Если сегодня, в первой четверти XXI века, мы могли бы воспользоваться результатами социологических опросов и получить (достаточно спорные и относительные!) цифры регулярности посещения Церкви, участия в таинствах и т. д., то в XIX веке, который нас будет в первую очередь интересовать, и особенно в России, такая статистика не велась или велась методологически разнообразно. Кроме того, даже когда у нас есть надежные метрические показатели, мы далеко не всегда можем их правильно интерпретировать. Например, что означает рост посещаемости Церкви в данной стране в данный момент времени? Однозначно ли он свидетельствует об усилении религиозного чувства или это фактор культурной преемственности, политического протеста (Польша в конце 1980-х годов) или что-то еще?

Подведем некоторый итог.

Секуляризация как многосторонний и сложный исторический процесс была одной из главных сил, сформировавших современное европейское общество. Именно она утверждала тот светский дух, который характерен для европейской культуры модерна и постмодерна, дух, который коренным образом изменил положение веры, религии, традиционных церквей и конфессиональных сообществ в общем контексте европейской жизни.