Воровские истории города С - Ангелина Прудникова

— Я говорил, но меня не поняли… Я попросил его достать колонки.

Папа Горкина, бывший на суде защитником сына, аж подскочил:

— Он же тебя просил!

Но парень упорно твердил свое:

— Я просил и у первой, и у второй машины, моя была инициатива, мне нужны были колонки, я так и говорил следователю, но он не так записал…

— У тебя что, магнитофона, колонок нет дома? — отчаявшись, с упреком сказал сыну отец.

— Он тихо играет, — ответствовал упрямец-сын.

Обвинение Морковкина рушилось прямо на глазах. Враль й растлитель в три минуты оказался застенчивым парнем, готовым для нового друга пойти на преступление. А может, хотел в его глазах — он, слабосильный и слабохарактерный, — «крутым» показаться… А сегодня Олегу Горкину хватило чести вытащить своего нового знакомца из тюрьмы.

Вопрос адвоката Морковкину довершил картину:

— Ты открыл машину, значит, умеешь обращаться с ней?

— У отчима есть «Жигули», шестая модель.

— Но ты ведь мог похитить из двух салонов еще что-нибудь, необходимое для автомобиля?

— Мне ничего не нужно было. И магнитофонов у меня дома два. Так что я никого не вовлекал…

Мама Женьки плакала от радости: благодаря суду, умелым действиям адвоката, правдивым показаниям «подельника», ее тютя-матютя, пожелавший показаться «крутым» (это мать сразу поняла, да ведь следователям не объяснишь), избежал тяжелого наказания. Но урок оба пацана получили на всю жизнь.

Что свело этих мальчишек на скользкой дорожке? Уж, конечно, не то, что они родились в один день, только с разницей в пять лет. Только вот вместе свой день рождения они вряд ли когда-нибудь будут отмечать…

Порвать сети Мазоха

От любви до ненависти — шаг. От безысходности до отчаяния — того меньше. Когда все это переплетается да еще замешивается на алкоголе — получается трагедия.

Елена мужа уже не любила. Ее к нему тянула другая страсть — страсть раба к хозяину, униженного к обидчику, собаки к палке. За годы совместной жизни он ее к этому приучил. Чем больше ее поколачивал (а поколачивал чуть ли не походя и сильно), тем более она хотела доказать, что достойна его, что нужна ему. Да и он замечал, что жена после побоев ласковее становится, тянется к нему, как обиженный ребенок за подтверждением любви.

Аникин был крепким хозяином, и на работе его ценили: всегда в передовиках, уважаемый человек. А она что — так, горничная в гостинице. Работа по сменам. Жил не вытягивала, наоборот, Расслабляла. Чего греха таить: после ночных смен иногда не все следы бдений могла Елена скрыть, вот и стал муж подозревать ее в неверности, перестал доверять; а она работу менять не хотела: привыкла к такой. Вот и пошли побои да скандалы, за каждый свой упрек мужу синяк от него получала. «Сука, проститутка, шлюха…» Обратное не докажешь, справок и свидетельств не приведешь. Гордая Елена была — северянка, ничего не доказывала, да и чего ради семьи не стерпишь?

Сын их родился больным — букет болезней. По пьянке зачали, или уж наследственность такою оказалась, — только больной ребенок, с поздним развитием, нужен ему уход да уход: то он в стационаре, то дома. Скандалы с мужем были Елене как нож по сердцу: сознание разрывалось между болезнями сына и претензиями мужа. Чувствовала: уплывает из рук, уходит куда-то в сторону Николай — может, другую себе завел? Брак их держался уже только на поддержании здоровья сына: к нему муж благоволил, нянчился, в помощи никогда не отказывал. И сын отца любил больше, чем мать…

Но брак их все равно дал трещину. Пришлось расстаться. Муж ушел в свою однокомнатную квартиру, оставшуюся от родителей, уже около трех лет жил отдельно; но все равно постоянно приходил на ночь к сыну, когда Елена работала в ночную смену, — мальчика одного они не оставляли. Так и мыкались: то встретятся, то снова разбегутся, — и отношения их лучше не становились. Убежденность мужа в том, что Елена в гостинице не только работает, не проходила, свою уверенность он нет-нет да и припечатывал на лице бывшей жены очередным синяком. Но иной раз что-то и человеческое вспоминалось — как-никак двенадцать лет вместе…

Однажды Елена вернулась с работы — была суббота: муж, который оставался с Игорем, лишь недавно проснулся и пошел выгулять собаку. Вернулся с бутылкой водки — оказалось, что именно в этот день годовщина смерти его отца: «Надо бы помянуть».

Помянули — потянуло на воспоминания. «Пойдем ко мне, фотографии посмотрим», — позвал ее Николай (после развода муж свой фотоальбом забрал с собой).

Оставив сына одного, под ручку, как в старые добрые времена, пошли к Николаю домой. По дороге купили вина — Елене, мужчине — коньяка…

Елена приготовила трапезу, хорошо посидели. Не успели расположиться с фотографиями — пришел знакомый мужа Соколов Александр, тоже с бутылкой. Сели вместе, усугубили. Тут еще один паренек, дружок мужа, припожаловал. Присоединился. Пили, пели песни. Потом Аникин сломался: слаб был, спать отправился, а Елена еше сидела с собутыльниками. Соколов вскоре тоже устал, решил домой податься. С Кожиным за столом вдвоем остались — тот сбегал за бутылкой.

— Что это за дела у вас с Аникиным? Молод ты больно, — с подозрением выпытывала у Кожина Елена. — По бабам молодым вместе пойти собирались?

— Да какие бабы, по бабам в одиночку ходят, — отнекивался Кожин. — Есть у нас с ним дела…

— Какие это дела у него с таким молодым? — Елена, польстив парню, пьяно с ним пококетничала. — Сколько тебе? Лет тридцать будет? — она закинула руку Кожину на плечи.

— Будет, будет, — Кожин не отодвинулся: Елена была баба не противная, домашняя такая, располагающая. — «То-то Аникин отстать от нее не может, от такой мягкой…»

— Слушай, пойдем ко мне, — неожиданно предложила Елена. — Все равно Аникин спит, до утра уже не встанет… — без мужика, без какой-то опоры, Елена не могла. — Поцелуй-ка меня… — чтобы закрепить уверенность в мужчине, она потянулась к нему влажными губами. Кожин не отвернулся…

Растрепанный Аникин появился некстати. Увидел за столом повеселевшую жену и собутыльника. Показалось, что Елена отпрянула от Кожина. Застарелые подозрения зашевелились в похмельной голове.

— Ах, проститутка, опять парня цепляешь? Мало тебе кобелей заезжих? К друзьям моим снова липнешь? И так со всеми меня уже перессорила! Пошла вон, пошла, уходи отсюда, — Аникин взбесился, — шлюха!

— Ты че, Коль, ополоумел совсем, это же твой гость! — пыталась образумить его Елена.

— А ты уходи! — ерепенился Аникин. — Мне собираться надо. Мы сейчас уходим с Александром. Дай-ка, кстати, на бутылку, за мой счет сегодня пили.

Обиженная Елена пошла в прихожую одеваться.

— Баб поить, а меня гнать? Хрен те, а не бутылка будет!

— У, сука, тварь подколодная… — лаялся не прекращая Аникин.

Кожин пытался урезонить разошедшегося хозяина, но тот спросонья рассвирепел:

— Сам разберусь, отстань тоже!

— Куда это вы собираетесь вдвоем, на ночь глядя? К бабам опять? Жены мало? — ревниво допрашивала Елена из прихожей. Она уже стояла, надев пальто и, покачиваясь, пыталась натянуть на голову пушистую норковую шапку.

— Тебе что за дело? Проваливай, а то… — Аникин едва сдерживался.

— Пошли вместе… Дома сын один… Ну Коль, пошли, а? Он по тебе так скучает…

— Пошел бы, если б не ты, сука… Сколько ты мне будешь душу травить? Вот найду себе хорошую, не шлюху…

— Да где они, хорошие-то? Пошли, Коль… — Елена все еще не могла справиться с шапкой. Аникин выхватил шапку у нее из рук и унес в кухню, где у окна курил Кожин.

— Раскошелишься — тогда получишь. А то так иди, не замерзнешь.

Елена поплелась вслед за Аникиным.

— Отдай шапку, Коль, да пойдем со мной, хватит тебе без семьи шататься…

— Почем ты знаешь, что без семьи! — Аникин выскочил из кухни. — Пойдем, Александр, одевайся!

Кожин обернулся от окна и увидел, как Елена, схватив с холодильника хлеборез, молниеносно взмахнула им перед появившимся в дверях Николаем. Тот ничего не понял… В следующую секунду нож вошел в его грудь, как в масло…

— Ленка, что ж ты наделала! — вскрикнул Кожин и выхватил нож из рук Елены. Она отдала хлеборез без звука. Аникин удивленно посмотрел на оторопевшую Елену и медленно стал падать.

— Александр, скорее скорую! Зарезала меня, гадина…

Он потерял сознание. Аникина упала на колени перед телом и вдруг пронзительно закричала.

Кожин заскочил в ванную и первым делом ополоснул нож. Потом вытер его насухо — ведь на нем были его отпечатки! Засунул нож в стиральную машину. И лишь потом побежал искать телефон…

Приехавший по вызову врач увидел на полу аккуратной, чистой кухни мужчину, валявшегося в луже крови, и рядом — голосящую без слов женщину. Успокоить ее не удалось: она билась в истерике (о себе или о муже сожалела в этот час Елена?). Аникин был жив, его госпитализировали: нож проник ему в легкое — его пришлось ушивать. По счастью, Елена ударила его с правой стороны груди. Саму Аникину даже не взяли под стражу: кто-то должен был ухаживать за больным ребенком.