Грехи и молитвы (СИ) - Малинник Ира

— На рассвете. Я пошлю кого-нибудь к отцу Симону в соседний город и попрошу его приглядеть за приходом, пока меня не будет. Надеюсь, мы не слишком задержимся.

«Хорошо, если ты вообще вернешься домой».

— Что ты имеешь в виду? – пальцы священника неприятно похолодели, несмотря на августовский жар и духоту.

«Кто-то вселился в тело ребенка и заставил его убить кровных родственников, а после принести собственное сердце в жертву. Разве это похоже на случаи, с которыми мы сталкивались раньше? Разве обычному демону нужно заходить так далеко? Думай, мальчик, думай».

— Ритуальное убийство, — Томасу показалось, что в церкви стало темнее.

«Не так уж плохо для сына Уильяма. А теперь ответь вот на какой вопрос: кто в иерархии демонов прибегнет к ритуальным убийствам, чтобы набрать силу?»

— Высшие чины, — слова легко слетали с губ, словно юноша читал учебник.

«Я сам никогда к ним не прибегал. Следовательно, велика вероятность, что это кто-то выше меня. Архигерцог. Сам Белиал. Я не могу сказать».

—Viri civitatis illius filii Belial id est absque iugo. Жители города того, дети Белиала, то есть, без ярма,—Томас вспомнил слова из Библии. – Неужели это правда может быть он?

«Я не знаю», Астарот становился все более раздраженным. «И не узнаю, пока лично с ним не встречусь. Хочу ли я этой встречи? Другой вопрос. Я могу управлять твоим телом и заставить тебя пойти на что угодно, только бы не идти в Ареццо. И не забывай, что мой контракт подразумевает поддерживать в тебе жизнь – сложновато будет это делать, если тобой заинтересуется Принц Ада. Но ты ведь найдешь способ поступить наперекор, правда?

Я слишком хорошо тебя знаю, Томас Эккер, потому что твоя плоть – моя. Твой разум – мой. Я предугадываю каждую твою мысль и желание. Я сосуществую с твоей душой и каждый год наблюдаю, как она крепнет и становится сильнее. И я также знаю все твои тайные желания – я знаю, о чем ты подумал на мгновение, когда смотрел на ту девочку, Эмму, как она лежала на кровати».

— Tace! Замолчи! – Томас крикнул так громко, что эхо его голоса испуганной птицей забилось о стены церкви. — Я не отрицаю своих мыслей и несу за них ответственность, потому что я – человек, и у меня есть инстинкты. Но умение их подавлять и делает меня человеком, а не животным. Я не отказываюсь от своих мыслей, но ты не можешь попрекать меня ими, потому что я одержал над ними власть. И я пойду в Ареццо, и ты отправишься со мной и будешь помогать мне выжить любой ценой. Ты слышишь меня?

«Какая пламенная речь», обруч, сжавшийся на висках Томаса, чуть ослаб. «Я буду сопровождать тебя в Ареццо согласно соглашению. Но запомни, мальчик: я не твой отец. Я не отдам свою жизнь за твою. И если над твоей головой зависнет топор, я буду первым, кто толкнет тебя под него».

— Как великодушно, — фыркнул Томас. — В таком случае, постараюсь не попадать под топор.

«Ты можешь не знать про него, пока он не опустится на твою шею, мальчик».

— Скажи, — Томас пропустил замечание мимо ушей. — А почему Ватикан ничего не делает?

«Они могут не знать, либо у них может не хватать людей. И сам подумай, к кому люди в первую очередь кинутся за помощью? К абстрактной фигуре Церкви, расположенной где-то далеко, или к местному священнику, за которого поручился твой брат-рыбак? Людям нужно чудо, а единственное чудо на всю округу – ты».

Томас вышел во двор. Он провозился в церкви уже несколько часов, и скоро должна была начаться вечерняя служба. Он проведет ее как обычно, а потом – домой, к матери и к ожидающему его Дарио. Анна наверняка перепугается и попробует отговорить его, а напротив, за столом, будет сидеть поникший мужчина с запавшими глазами и терпеливо ждать, пока Анна выплачет все слезы.

Поначалу его матери было трудно смириться с тем, что ее сын – экзорцист, изгоняющий демонов из одержимых. Она пыталась не пускать его, рыдала и цеплялась за его одежду, делала все, что было в ее силах, чтобы сын не подвергался риску и не погиб, как когда-то его отец. И каждый раз, Томас терпеливо и мягко объяснял ей, что это его дар, и что пока она плачет над ним, живым и здоровым, кто-то плачет над своим ребенком, который страдает и причиняет себе боль.

Постепенно, Анна привыкла к тому, что такова участь ее сына – избавлять других от страданий. Когда отец Бернард терпеливо объяснял ей про Божье благословение, она лишь молча кивала и пыталась обуздать собственные чувства, взять верх над материнским инстинктом, который отчаянно кричал: «Спаси своего сына!» Но Томас каждый раз возвращался домой, целый и невредимый, и это успокаивало ее и давало ей надежду.

Томас почти не удивился, когда, подходя к дому после вечерней службы, услышал крики. Он различил голос матери и тихий, но настойчивый голос их гостя. Вздохнув, юноша открыл дверь и прошел в дом.

Едва он переступил порог, Анна кинулась к нему, пунцовая от волнения.

— Это правда? – она схватила его руки и так крепко сжала их, что ему стало больно. – Ты правда отправишься в Ареццо? В это гнездо… гнездо одержимости?! Вот так ты ценишь дар жизни, который отдал тебе отец?

Она стояла перед ним, сотрясаясь от злости и горя, и на мгновение ему показалось, что она сейчас его ударит.

— Мама, — он бережно, но твердо отвел ее руки, — ты знаешь, что так нужно. Что Господь направил этого человека ко мне, потому что он нуждается в моей помощи. И ты понимаешь, что будь отец жив, он принял бы то же решение, что и я.

Анна отвернулась, и Томас увидел, что ее хрупкие узкие плечи трясутся в безмолвном плаче. Он укорил себя за то, что вспомнил отца, но ему было необходимо привести ее в чувство, пусть и таким жестоким способом. Затем он вспомнил, что в доме все еще присутствовал гость.

Дарио стоял у входа, бледный и растерянный, но на его лице сохранялось решительное выражение.

— Я спасаю свой город, сеньора, — сказал он, и Томас понял, что он повторял эти слова много раз, и каждый раз Анна не слышала их. — Я спасаю наших детей, наших матерей и жен. Ваш сын – чудо Божье, так почему вы не позволяете ему спасти нас?

— Я позволяю, — глухо ответила она, не поднимая глаз. — Я позволяю, но пойми и ты меня – мне страшно за него. Я чувствую, что он не вернется. Я чувствую это вот тут!

Она развернулась к ним, и темные волосы разлетелись вокруг ее лица, будто поднялась буря и затмила собой все вокруг. А руки ее были надежно сцеплены в замок на груди, оберегая самое ценное, что у нее оставалось после сына. Ее сердце – трепетное, нежное и любящее, билось в груди перепуганной птицей, словно стремилось вылететь наружу и заслонить собой Томаса от любой беды. Он почувствовал ее боль, и она передалась и ему.

— Я вернусь, мама, — он обнял ее, и она, уже не сдерживаясь, зарыдала во весь голос. — Я вернусь, ибо Он наставляет меня, а отец приглядывает за мной сверху. Ты слышишь?

Он ожидал, что Астарот ввернет свою привычную колкость, но князь Ада был непривычно молчалив. Дарио снова кашлянул.

— Святой отец, так что же… С утра мы выдвигаемся в путь?

— Да, Дарио, — Томас устало потер лоб ладонью. — На рассвете.

Анна отстранилась от него и, махнув рукой, ушла в кухню. Спустя время, до мужчин донеслись запахи трав и оливкового масла.

— Простите, святой отец, — Дарио смущенно потер затылок. — Я не хотел досаждать вашей матери и приносить несчастье в ваш дом… Но Ареццо и люди…

— Оставь, — Томас махнул рукой. — Она все понимает. Просто ей нужно время, чтобы смириться с этим. Все будет хорошо.

Дарио посмотрел ему прямо в глаза, и выражение их было необычайно серьезным:

— Вы правда так считаете?

«И что ты ему скажешь?»

— Я верю, — твердо ответил Томас. — А значит, так будет.

Глава 5. Дорога

В ночь перед отбытием в Ареццо, Томасу Эккеру впервые приснился отец.

Уильям Эккер стоял перед ним, одетый в такую же простую черную рясу, которую носил его сын. На груди Уильяма висел простой деревянный крест на шнурке, а в руке у него были четки. Лицо Уильяма, одновременно незнакомое и такое родное, выражало глубочайшую озабоченность, и, вместе с тем, любовь.