Кинжал милосердия - Лариса Соболева

Он развернулся и пошел к остановке. Мила бросилась за ним, встревожившись не на шутку.

– Паша, если тебе не нравится, я не буду ездить к ним. Паш, а ведь один дед обещал мне дом и все, что в доме, отписать… Это же для нас!

– Ко мне больше близко не подходи. Я все сказал, прощай.

– Паша, прости, я не знала… думала, ты современный…

– Ха! – только и выдохнул молодой человек.

Она схватила его за рукав куртки, Паша резко выдернул руку и в следующий миг влепил ей звонкую пощечину. И пошел дальше. А Мила осталась стоять, прижимая к груди розы и держась за щеку свободной рукой.

Ну и кто из них? Носов пока не мог ответить с уверенностью.

Следователь отпустил всех, кроме Паши, и наедине ему сказал:

– Буду ходатайствовать, чтоб тебя выпустили под подписку о невыезде.

– Значит, вы верите, что не я убил…

– Не знаю, кому верить. Тем не менее прямых доказательств нет, только косвенные.

– С косвенными эти трое, что сейчас ушли, достойны лечь на нары больше, чем я.

– Иди.

А ведь и правда нет доказательств. И улик, кроме кинжала, нет. На Милу наткнулись через полчаса подвыпившие люди, возвращавшиеся домой с песнями – праздник же.

Между прочим, убийство профессиональное.

Мотивы… Наиболее веский у Ирины. У Паши? Молодые люди сходятся и расходятся, трагедии таковыми не считают и быстро забывают. Короче, мелковато. У двух дедушек? Маразматическая страсть, ревность? А силенок у них хватит на столь мощные чувства и на удар стилетом?

Где еще покопаться? В прошлом, конечно. Профессионально, одним ударом и наповал, убить сложно. Потому и случается, что, не убив с первой попытки, преступник наносит второй удар и третий, а дальше входит в штопор и наносит бессмысленное количество ударов.

Завертелась машина, службы копались в прошлом стариков и Ирины Ионовны, а там – сплошной ажур. Оба деда служили в армии когда-то, в те годы с этим было строго, Седов – на флоте, Муравин – в пехоте. Значит, холодное оружие в руках держали хотя бы во время тренировок по рукопашному бою. Ну и что? Ирина Ионовна по образованию кондитер, следовательно, кинжалы видела только в кино. Но у нее самый весомый мотив – как же это сбросить со счетов?

Не остановившись ни на одной кандидатуре, Носов решил еще раз встретиться с фигурантами – на их территории. Ничего не может быть проще: сел в «девятку» и поехал. В район въехал с той стороны, где первым на пути стоял дом Седова.

Идя по ухоженному дворику, Носов впервые обратил внимание: весна-то пришла, черт возьми! Солнце слепящее, небо синее, воздух вобрал массу ароматов, которые зима не дарит. А почки на ветках? Их уже распирало, некоторые наклюнулись. Будут еще холода, но несильные и недолгие, а пока…

– Вы ко мне? – спросил неизвестно откуда взявшийся Седов.

– К вам, – улыбнулся Носов. – А потом зайду к Леониду Семеновичу.

– Прошу в дом, – пригласил Седов. – Выпьете что-нибудь?

– Нет-нет, спасибо, – разглядывая гостиную, отказался Носов, – я за рулем. У вас такой потрясающий дом… просто мечта. А одному на таком пространстве комфортно?

– У человека должно быть много пространства вокруг, в тесном он хиреет, чахнет. Хотите посмотреть весь дом?

– Не откажусь. При обыске я по большей части в гостиной торчал. Хотелось бы посмотреть, где творят скульпторы…

Показ Седов начал с третьего этажа, то есть с мансарды.

– Это мастерская, но здесь я только делаю эскизы на бумаге… Это просто холл, здесь играют на бильярде, зона отдыха… Прошу вас вниз. Это кабинет…

Собственно, кабинет больше походил на библиотеку – стены заставлены шкафами с книгами, посередине письменный стол, кресла. Носов обошел помещение по периметру – с детства он питал страсть к чтению, только читать было, в общем-то, некогда.

– М-м-м… – в знак восхищения качал он головой. – Сколько книг! И старинные есть?

– С ятями? Конечно. И редкие экземпляры, но мало.

– А тут что, все по анатомии?!

– Ну, не все. Половина шкафа по анатомии.

– А зачем? Вы же не медик…

– Скульптору анатомия необходима, нужно знать и пропорции, и расположение мышц, и скелет. Художники Ренессанса выкупали трупы у палачей и препарировали их с целью познания устройства человека. Притом рисковали жизнью, ведь их непременно казнили бы за такое. Идемте дальше.

Седов много рассказывал, собеседником он оказался весьма занимательным. А Носов постоянно извинялся, так как порой скульптор обращался к нему с вопросом и вдруг обнаруживал, что гость не слушал его. Владислав Иванович посматривал на Носова как на больного, вот-вот готов был дать совет, мол, вам срочно надо к врачу. Добрались до мастерской в пристройке, где воображение поражало количество и разнообразие скульптур – от маленьких статуэток до колоссов.

– Я попал в музей, – развел руками Носов. – Неужели это все ваши работы?

– Да, все мои. – Заложив руки в карманы брюк, Седов вместе с гостем обходил мастерскую. Как будто давно не видел свои творения, а теперь они вернулись из его прошлого, и создатель по-новому взглянул на них. – Вот копия бюста римского патриция. Я сделал ее, будучи студентом. А это неудачная работа – требовалось показать женщину-трудягу, у меня получился гермафродит. А это я так… для себя высек из цельного куска мрамора…

Скульптор поискал глазами гостя. Тот снова его не слушал, а стоял в центре мастерской у неоконченной скульптуры обнаженной женщины. Она была вылеплена из глины и еще не высохла, да и недоделок даже несведущий глаз Носова нашел массу. Но скульптура была прекрасна. Женщина, запрокинув руки, поправляла волосы, присев на обрубок колонны. Сидит высоко, ноги ее свешены и скрещены, такое ощущение, будто она только что искупалась и готова… ожить. Главное, скульптура небольшая – сантиметров семьдесят в высоту, – а впечатление производит.

– Да, это она, – смутился Седов, потупившись.

– Что? – очнулся Носов.

– Это Мила. Я вылепил ее на днях. Что с вами? Вы нездоровы?

– Здоров, – обходя вокруг скульптуры, сказал Носов. – Я очень здоров. А ведь это вы, Владислав Иванович.

– Что – я?

– Вы убили Милу. Видите ли, убита девушка профессионально, то есть точно в сердце одним ударом. Анатомия, господин скульптор, вас подвела. Необязательно быть десантником, служить в ОМОНе, пройти разведшколу, достаточно знать, куда бить.

– Как вы говорите? – Нет, не испугался Седов. – Достаточно знать?

– Да. Мало кому удается убить одним ударом, хотя в ваших руках было потрясающее оружие – кинжал милосердия. Но я, пока вы мне все тут показывали, вспомнил ваши проколы. Вы получили удар в самое сердце, потому что боготворили Милу, – это ваши слова. И вы вернули ей удар в ее сердце – смертельный, но милосердный, она скончалась мгновенно, даже глаз не закрыла. Вы, а не Павел, указали на Ирину, будто она выходила со двора, внушили это и Павлу, который плохо ее знал…

– Но там она и была.

– Не-а! Это была соседка. Она беспрепятственно заходит к Муравину, потому что ее кот повадился ходить к старику, а Муравин терпеть не может кошек и требует, чтоб их забирали с его территории немедленно, чтоб коты не метили двор. Сейчас март, коты в марте любви предаются, их секрет особенно воняет. Такая простая причина, а вам помогла направить нас на Ирину, у которой железный мотив и без ваших стараний. А каков ваш мотив, Владислав Иванович? Вы же действительно ее любили. Муравин-то сгорал от старческой похоти, а вы любили.

– У вас нет доказательств, – сказал Седов спокойно.

– Да, вы правы…

И вдруг Носов легонько толкнул скульптуру, она полетела на каменный пол. Фигурка женщины разбилась не вся, только та ее часть, что высохла, остальная смялась. А вот обрубок колонны разлетелся вдребезги, и среди осколков лежали ножны, которые Седов похоронил в колонне. Носов поднял ножны, усмехнулся:

– Иногда интуиция выдает точные инструкции. Вы же не будете отрицать, что ножны от стилета? Рисунок тот же, что и на рукоятке. Ответьте, почему вы, большой человек, докатились до убийства?

Седов сначала опустился на табуретку, после паузы ответил:

– Потому и убил, что любил. Как в пошлой песенке: «У попа была собака, он ее любил…» Я любил в ней красоту, наивность, открытость, чистоту… Мила, правда, была глупой девушкой, не имела знаний, но… в ней присутствовала сама природа – такая, какой ее создал Бог. А убил я порок. Низменное создание, расчетливое и жадное, беспощадное и хитрое. – Он поднял глаза на Носова. – Ей было всего двадцать лет, а она знала, как использовать окружающих, не затратив себя. Я убил ради ее парня Паши, даже ради Муравина, которого эта маленькая дрянь завязала в узел. Уверяю вас, Мила, получив от него завещание, пришла бы к тому, что Леньке следует укоротить жизнь. Убил ради тех, кто мог встретиться ей в будущем… Но я и пожалел ее. Мила была обречена, ее бы обязательно кто-нибудь все равно уничтожил, только мучительно. Ведь то, что она делала, не прощается. А я убил быстро, как убивали рыцарей в Средневековье.