Кинжал милосердия - Лариса Соболева

– Хм, я еще и обноски должна носить после покойников.

– Украшения не бывают обносками, они вечны! – рассердился Леонид Семенович. Но внезапно потух, сел и устало высказал обиду: – Ты неблагодарная. Тебе отдают дорогую вещь, отрывают от души память…

– Я неблагодарная? Ты спросил, какой хочу подарок, так? Сам спросил, я за язык тебя не тянула. Я сказала. А теперь ты цепочку суешь…

Слух Паши уловил, как кто-то к нему подкрадывается, и, резко обернувшись, принял оборонительную стойку. А подкрался скульптор, которого, в сущности, бояться глупо. Седов явно не ожидал застать здесь шпиона и опешил. Паша ухмыльнулся, выпрямился и шепотом, ерничая, сказал, указывая обеими руками на окно:

– Прошу на кино. А, я не представился… Друг Милы. Близкий. Если быть более точным – с которым она спит почти каждую ночь.

Владиславу Ивановичу стало неловко, что он пришел сюда, и молодому человеку ясно, с какой целью. Теперь уходить – все равно что плюнуть себе же в лицо. Отбросив условности с тонкостями, а вместе с ними неловкость, Седов приблизился к дому и заглянул в окно. Паша согнулся, в таком положении прошел под окном и устроился на противоположной стороне. «Кино» в доме продолжалось…

Мила замолчала, потому что у Леонида Семеновича вид был до жути несчастный. Он сгорбился, поставив локти на колени, низко опустил голову. Кисти рук свесились беспомощно, и так же беспомощно прозвучали его слова:

– Ты знаешь, как я люблю тебя… Ты знаешь обо мне то, чего никто не знает… Ты – моя последняя связь с этой жизнью. Я жду, когда придешь, слушаю улицу, и мне хорошо… Но нельзя же пользоваться моими слабостями. Что со мной Ирка сделает, когда узнает? Отравит? Или подушкой ночью задушит?

До Милы дошло: она малость перегнула палку. Девушка подсела к нему на диван, обняла за плечи, слегка встряхнула:

– Ну же, Ленчик, перестань. Она и так знает про нас…

– Я про завещание говорю…

– Ну и фиг с ним. Ладно, надевай твою цепочку с бериллом.

Мила подняла волосы и повернулась к нему спиной. Не торопясь, Леонид Семенович надел очки, взял цепочку с кулоном пальцами обеих рук и вдруг застыл неподвижно, глядя на шею, плечи, локотки девушки, на рассыпавшиеся из беспорядочного пучка волосы…

– Ты скоро? – бросила Мила через плечо.

Он застегнул застежку на ее шее, сложил кулаки на коленях. Тем временем Мила сбегала к зеркалу в прихожей, вернулась довольная (она же отходчива).

– Красиво. А тебе нравится?

– Да, конечно, – кисло ответил Муравин.

– Ты все еще дуешься? Брось, Ленчик.

– Скажи, к «гончару» переедешь?

– Конечно. Он не потребует платы за жилье, и кормежка будет за его счет, это же выгодно…

– Простым переездом не закончится, ты должна понимать, – начал заводиться Леонид Семенович. – За все надо платить. И он заставит тебя расплачиваться собой. Это причинит мне боль!

– Не заставит. И не смеши меня, ему не тридцать лет, даже не сорок, чтоб ревновать. Не бойся, я буду прибегать к тебе…

– Хорошо, я отпишу тебе все. Но! – Муравин поднял указательный палец, мол, сейчас свое условие тебе выставлю. – Но когда почувствую, что умираю.

Мила улыбнулась, наклонилась к нему, взявшись за свои коленки руками, и очень нежно промурлыкала:

– Тогда я прогоню твою Ирку и буду ухаживать за тобой, кормить с ложечки, читать, купать.

Обещания было мало, и у Милы имелся самый верный способ воздействия: она сняла жилет, тонкий свитерок, бюстгальтер, скинула юбку.

Тут-то Муравин и преобразился – его глаза загорелись, став влажными, губы затряслись. Взяв девушку за талию, он прижался лицом к ее животу, а та в неудобной позе, изворачиваясь, стаскивала с себя колготки…

Паша опустился на корточки, упершись спиной о стену дома, достал сигарету, мял. Скомкал и отбросил. Ему стоило огромных сил, чтоб сдержаться, а не ворваться в дом и не натворить там бед в запале.

– Идем отсюда, парень, – шепотом сказал Седов. – Для меня довольно виденного, я хочу уйти, и тебе не надо здесь оставаться.

Молодой человек резко вскочил на ноги, бросил последний взгляд в окно, а в комнате старый дед выглаживал и целовал тело Милы. Паша прошел мимо окна, уже не таясь, но цедя ругательства сквозь зубы. Его не заметили.

Плохо различимая фигура метнулась к выходу, хлопнула калитка, заставив Пашу и Седова приостановиться.

– Это еще кто? – спросил юноша.

– Ирина, кажется, – скрипучим голосом ответил скульптор. – Значит, и она шпионила.

– Вы обознались! – взвизгнула Ирина Ионовна. – Товарищ капитан, клянусь, меня там не было! Я с Милкой поговорила и на автобусе уехала. Вы, Владислав Иванович, из-за Леонида Семеновича и ко мне предвзято относитесь…

– И не жалею, – вставил Седов. – Вы оба достойная парочка.

– Да как вы смеете… – всхлипнула женщина. – А все потому, что Леня зарубил вашу статую, когда работал вторым секретарем.

– Считаете, это не повод, чтоб вас не выносить? – изумился старый скульптор. – Я полгода работал, и не только я. Город заказал, а ваш Леня…

– Да, зарубил, – злорадно произнес Муравин. – Потому что бездарно была выполнена, без фантазии, без полета мысли…

– Нет, голубчик, – завелся Седов. – Скульптуру я потом продал в Киев, значит, она не бездарна. Просто ваша партийная порода не терпела тех, кто лучше, талантливей, умней, вы их ненавидели, потому что сами тупые и невежественные, «без полета мысли»…

Носов обхватил голову руками, перебрасывал взгляд с одного спорщика на другого, потерявшись в происходящем идиотизме. Да-да, история из серии: заскок скакнул и споткнулся о другой заскок. Слов не находилось, хотелось схватить стул и, размахивая им, погнать всех к чертовой матери, мягко говоря. А еще лучше нацепить наручники и отправить в камеру, может, там через недельку мозги у них придут в норму. Следователь не выдержал и бабахнул ладонью о стол:

– Тихо!

Наступила тишина.

– Уважаемые заклятые враги, речь не идет о скульптуре, речь идет об убийстве!!! Надеюсь, это всем понятно? – Присутствующие закивали. – Вот и хорошо. Впредь не отвлекайтесь. Итак… Дальше что было?

Почему-то после его вопроса три человека стали немыми и насмерть перепуганными воробышками. Пришлось Паше продолжить:

– Мы с дедом разошлись… Нет, я ему посоветовал отписать домину Миле, чтоб она не ушла поить с ложечки и купать умирающего Ленчика, а еще надежней – жениться на ней. И он ответил…

– Я сам в состоянии повторить свои слова, – перебил Седов. – Я сказал, что больше Мила не войдет в мой дом, не хочу ее видеть. Сказал, что получил удар в самое сердце, потому что боготворил Милу… Впрочем, и богини бывают порочными, пример – Афродита.

– Ну, да, все так, – подтвердил Паша. – И мы разошлись в разные стороны. Я двинул к остановке, посидел там на скамейке, покурил и передумал уезжать. Дурак был, никогда себе не прощу…

– Ближе к теме, – одернул парня Носов уставшим голосом.

– Я вернулся. И ждал, когда она выйдет. Мне столько хотелось ей сказать… – Паша сжал кулаки и потряс ими. – Я просто не мог этого не сделать. Прошло с полчаса, может, больше…

Мила вышла со двора с букетом роз (все, что ей дали, она несла домой, даже ненужное, на ее взгляд), на середину улицы. Как внезапно выскакивают из-за угла убийцы, так из темноты выскочил Паша и остановился на ее пути, широко поставив ноги. А руки… руки с трудом засунул в карманы джинсов, чтоб они самостоятельно не врезались в рожицу подружки. Свет падал сзади, Мила не узнала его, попятилась, испуганно вымолвив:

– Ой, кто тут?

– Я, Паша, – сказал он.

– Паша? – обрадовалась было девушка, но сразу насторожилась: – Что ты здесь делаешь? Почему ты здесь?

– Потому что захотел посмотреть на твою «работу». Круто.

– Паша… ты подглядывал?..

– Именно. Жалею, что не сделал этого раньше. Я-то думал: ничего, что Мила глупенькая, зато она добрая, не испорченная, будет мне верной спутницей на долгие годы…

– Паша, так и будет.

– Не будет! После того, что я увидел – а тебя обслюнявили и облапили с ног до головы два деда! – я на тебя смотреть не хочу.

У Милы дрогнул голосок:

– Но я же это для нас, Паша. Мне хорошо платят! Между нами ничего не было, ничего! Они без секса… просто любят меня, мне их жалко. А то, что трогают… так пускай трогают, не убудет же от меня. Ну, что тут страшного?

Ее позиция не вмещалась в Пашино сознание. Он обхватил голову руками, иначе мозги на хрен вылетят, прошелся туда-сюда и взревел:

– Слушай, ты действительно не понимаешь? Нет, ты не дура! Ты супернабитая, безнадежная дура! Ты опасна! Потому что нет гарантии, что в твою безмозглую башку не придет еще какая-нибудь подлая идейка! Все, Мила, не понимаешь, что творишь, – твои проблемы. Забудь, как меня зовут.

Он развернулся и пошел к остановке. Мила бросилась за ним, встревожившись не на шутку.

– Паша, если тебе не нравится, я не буду ездить к ним. Паш, а ведь один дед обещал мне дом и все, что в доме, отписать… Это же для нас!