Стихотворения - Окуджава Шалвович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Замок надежды
Я строил замок надежды. Строил-строил.Глину месил. Холодные камни носил.Помощи не просил. Мир так устроен:была бы надежда — пусть не хватает сил.
А время шло. Времена года сменялись.Лето жарило камни. Мороз их жег.Прилетали белые сороки — смеялись.Мне было тогда наплевать на белых сорок.
Лепил я птицу. С красным пером. Лесную.Безымянную птицу, которую так люблю.«Жизнь коротка. Не успеешь, дурак…» Рискую.Женщина уходит, посмеиваясь. Леплю.
Коронованный всеми празднествами, всеми боями,строю-строю. Задубела моя броня…Все лесные свирели, все дудочки, все баяны,плачьте, плачьте, плачьте вместо меня.
Два великих слова
Не пугайся слова «кровь» —кровь, она всегда прекрасна.Кровь ярка, красна и страстна,«кровь» рифмуется с «любовь».
Этой рифмы древний лад!Разве ты не клялся ею,самой малостью своею,чем богат и не богат?
Жар ее неотвратим…Разве ею ты не клялсяв миг, когда один осталсяс вражьей пулей на один?
И когда упал в бою,эти два великих слова,словно красный лебедь, сновапрокричали песнь твою.
И когда пропал в краювечных зим, песчинка словно,эти два великих словапрокричали песнь твою.
Мир качнулся. Но опятьв стуже, пламени и безднеэти две великих песнитак слились, что не разнять.
И не верь ты докторам,что для улучшенья кровикилограмм сырой морковинужно кушать по утрам.
Главная песенка
Наверное, самую лучшуюна этой земной сторонехожу я и песенку слушаю —она шевельнулась во мне.
Она еще очень неспетая.Она зелена, как трава.Но чудится музыка светлая,и строго ложатся слова.
Сквозь время, что мною не пройдено,сквозь смех наш короткий и плачя слышу: выводит мелодиюкакой-то грядущий трубач.
Легко, необычно и веселокружит над скрещеньем дорогта самая главная песенка,которую спеть я не смог.
Ленинградская музыка
Пока еще звезды последние не отгорели,вы встаньте, вы встаньте с постели, сойдите к дворам,туда, где — трава, где пестреют мазки акварели…И звонкая скрипка Растрелли послышится вам.
Неправда, неправда, всё — враки, что будто бы старятстаранья и годы! Едва вы очутитесь тут,как в колокола купола золотые ударят,колонны горластые трубы свои задерут.
Веселую полночь люби — да на утро надейся…Когда ни грехов и ни горестей не отмолить,качаясь, игла опрокинется с Адмиралтействаи в сердце ударит, чтоб старую кровь отворить.
О, вовсе не ради парада, не ради награды,а просто для нас, выходящих с зарей из ворот,гремят барабаны гранита, кларнеты оградысвистят менуэты… И улица Росси поет!
Музыка
Симону Чиковани
Вот ноты звонкие органато порознь вступают, то вдвоем,и шелковые петельки арканана горле стягиваются моем…
И музыка передо мной танцует гибко,и оживает всё до самых мелочей:пылинки виноватая улыбкатак красит глубину ее очей!
Ночной комар, как офицер гусарский, тонок,и женщина какая-то стоит,прижав к груди стихов каких-то томик,и на колени падает старик.
и каждый жест велик, как расстоянье,и веточка умершая жива, жива…И стыдно мне за мелкие мои стараньяи за непоправимые слова.
…Вот сила музыки. Едва липоспоришь с ней бездумно и легко,как будто трубы медные зазваликуда-то горячо и далеко…
И музыки стремительное телоплывет, кричит неведомо кому:«Куда вы все?! Да разве в этом дело?!»А в чем оно? Зачем оно? К чему?!!
…Вот черт, как ничего еще не надоело!
«Я никогда не витал, не витал…»
Оле
Я никогда не витал, не виталв облаках, в которых я не витал,и никогда не видал, не видалгородов, которых я не видал.
И никогда не лепил, не лепилкувшин, который я не лепил,и никогда не любил, не любилженщин, которых я не любил.
Так что же я смею? И что я могу?Неужто лишь то, чего не могу?
И неужели я не добегудо дома, к которому я не бегу?И неужели не полюблюженщин, которых не полюблю?
И неужели не разрублюузел, который не разрублю,узел, который не развяжу,в слове, которого я не скажу,
в песне, которую я не сложу,в деле, которому не послужу,в пуле, которую не заслужу?
«Нацеленный в глаз одинокого лося…»
Нацеленный в глаз одинокого лося.Рога в серебре, и копыта в росе.А красный автобус вдоль черного леса,как заяц, по белому лупит шоссе.
Шофер молодую кондукторшу любит.Ах, только б автобус дошел невредим…Горбатых снопов золотые верблюдыупрямо и долго шагают за ним.
Шагают столбы по-медвежьи, враскачку,друг друга ведут, как коней, в поводах,и птичка какая-то, словно циркачка,шикарно качается на проводах.
А лес раскрывает навстречу ворота,и ветки ладонями бьют по лицу.Кондукторша ахает на поворотах:ах, ей непривычно с мужчиной в лесу!
Сигнал повисает далекий-далекий.И смотрят прохожие из-под руки:там красный автобус на белой дороге,у черного леса, у синей реки.
«Мы приедем туда, приедем…»
М. Хуциеву
Мы приедем туда, приедем,проедем — зови не зови —вот по этим каменистым, по этимосыпающимся дорогам любви.
Там мальчики гуляют, фасоня,по августу, плавают в нем,и пахнет песнями и фасолью,красной солью и красным вином.
Перед чинарою голубоюпоет Тинатин в окне,и моя юность с моей любовьюперемешиваются во мне.
…Худосочные дети с Арбата,вот мы едем, представь себе,а арба под нами горбата,и трава у вола на губе.
Мимо нас мелькают автобусы,перегаром в лицо дыша…Мы наездились, мы не торопимся.Мы хотим хоть раз не спеша.
После стольких лет перед бездною,раскачавшись, как на волнах,вдруг предстанет, как неизбежное,путешествие на волах.
И по синим горам, пусть не плавное,будет длиться через мир и войнупутешествие наше самое главноев ту неведомую страну.
И потом без лишнего слова,дней последних не торопя,мы откроем нашу родину снова,но уже для самих себя.
Храмули
Храмули — серая рыбка с белым брюшком.А хвост у нее как у кильки, а нос — пирожком.И чудится мне, будто брови ее взметеныи к сердцу ее все на свете крючки сведены.
Но если вглядеться в извилины жесткого дна —счастливой подковкою там шевелится она.Но если всмотреться в движение чистой струи —она как обрывок еще не умолкшей струны.И если внимательно вслушаться, оторопев, —у песни бегущей воды эта рыбка — припев.
На блюде простом, пересыпана пряной травой,лежит и кивает она голубой головой.И нужно достойно и точно ее оценить,как будто бы первой любовью себя осенить.
Потоньше, потоньше колите на кухне дрова,такие же тонкие, словно признаний слова!Представьте, она понимает призванье свое:и громоподобные пиршества не для нее.
Ей тосты смешны, с позолотою вилки смешны,ей четкие пальцы и теплые губы нужны.Ее не едят, а смакуют в вечерней тиши,как будто беседуют с ней о спасеньи души.
Фрески
