Когда меня отпустит - Леонид Каганов

— Кто!!! Блять!!! Если не Путин!!! — скандировал он. — Кто!!! Блять!!! Если не Путин!!! Я спрашиваю вас!!! Ответьте мне, кто?!! Кто!!! Блять!!!

Толпа невнятно загудела, а затем стала нестройно подхватывать.

— Слушай, — спросила Дженни, — а это за или против?

— Ты меня спрашиваешь? Понятия не имею. Вроде и выборы сто лет как закончились.

— Скажите, а митинг за или против? — обратилась Дженни к пожилой женщине в роговых очках с дужками, обмотанными зачем-то мятой и неряшливой фольгой.

Та ничего не ответила, но посмотрела взглядом, полным ненависти и презрения. Стекла у ее очков оказались с невероятным увеличением, поэтому ненависть выглядела огромной.

— Давай срочно выбираться, — я потянул Дженни за руку и принялся грубо расталкивать людей плечами.

Дело пошло заметно быстрее. Вокруг стоял дикий шум, мельтешили лица, а один раз мы даже повалили штатив с огромной камерой «НТВ++», который внезапно вырос из толпы перед нами. Перед камерой стоял пузатый мужик в костюме клоуна с рыжей шевелюрой, накладным носом и выбеленным лицом. Похоже, ему было без разницы, с кем разговаривать, потому что, когда штатив упал, он на полуслове повернулся к нам и, не меняя интонации, продолжал говорить вслед, пока между нами не сомкнулась толпа: «…социальные льготы и пассионарность гражданского населения. Эта пассионарность сохранилась сегодня только в России как ответ на давление иностранных спецслужб. И здесь я хотел бы особо подчеркнуть два фактора, а именно…»

А потом толпа резко закончилась, и мы с размаху налетели на загородку, которую придерживал рукой здоровенный ушастый полицейский. На пальцах руки синела полустертая татуировка «ТУЛА».

— Куда прешь, — лениво пробасил он.

— Нам разрешено! — решительно сказал я.

— Матросы что ли? — недоверчиво спросил полицейский, оглядывая нас, а затем раздвинул перед нами загородки: — Идите, но обратно уже не пущу, — пригрозил он.

Оказавшись на свободе, мы нырнули в арку и оказались на параллельной улочке. Здесь было тихо, хотя шум толпы доносился и сюда. А потом толпа зашумела сильнее, а из далеких динамиков заиграла грустная песня. Динамики старательно гудели, наполняя воздух ностальгической мелодией, которую полностью перекрывал спокойный голос певца, словно в старых советских кинофильмах. Но слов было не разобрать. А затем ликующий рев толпы достиг предела, словно между нами не было этой кирпичной пятиэтажки, и вдруг над крышей поднялась разноцветная стая воздушных шаров. Следом поднялась огромная надувная голова и обвела окрестности добрыми нарисованными глазами. За головой вылезли плечи и туловище с надувными рукавами, изображавшее деловой пиджак со строгим галстуком. И гигантское воздушное чучело медленно поплыло в небо, покачивая подошвами исполинских ботинок.

— Что это было? — спросил я ошарашенно.

В ответ послышался далекий выстрел, а через секунду в небе расцвели гроздья праздничного салюта. Дженни вдруг уткнулась мне в грудь.

— Я не могу больше! — всхлипнула она. — Верните меня в нормальный мир! Отпустите меня!

— Пойдем, пойдем, — сказал я, обнимая ее за плечи. — Просто надо научиться вести себя так, будто все вокруг нормально. Пойдем спрячемся, скоро все пройдет.

Но ничего не проходило. Над головой грохотал салют, а мы шли по улицам, стараясь не смотреть на вывески и лица прохожих, в каждом из которых было свое безумие.

Из огромной фуры с надписью «ТРАНС» прямо посреди бульвара выгружали один за другим новенькие диваны в полиэтилене и ставили в два этажа.

Огромный пакет кефира на человеческих ножках кинулся нам наперерез, размахивая ручками и бумажной папкой. Изнутри тонкий девичий голосок, приглушенный слоями картона, предложил поучаствовать в социальном опросе всего на пять минут, и звонко выматерился нам вслед, когда мы прошли мимо, никак не реагируя.

Поперек дороги по земле тянулась здоровенная труба почти в человеческий рост, а через нее был выстроен деревянный переход с резными перилами и очень узкими ступеньками. Перед ним скапливалась очередь из прохожих. Какая-то бомжиха в дранной меховой шубе деловито срывала с трубы пласты стекловаты и запихивала в свою клетчатую сумку на колесиках.

Крепкие тетки в одинаковых серых халатах и белых косынках, вооружившись ломами, методично выкорчевывали кирпичи тротуарной плитки и небрежно скидывали прямо на проезжую часть. За ними плелись трое хмурых мужиков с тачкой и лопатами, и забрасывали освободившиеся дыры дымящимся асфальтом, разравнивая его сапогами.

Красная «Ауди» с тонированными стеклами, устав тащиться в пробке за троллейбусом, вдруг взревела двигателем, подпрыгнула и вкатилась на бульвар, гулко стукнув днищем о бордюр. Она унеслась вперед по дорожке, распугивая пешеходов и мамаш с колясками, а чуть дальше мы уже видели, как она гудит с тротуара и сигналит фарами, пытаясь снова вклиниться в поток, причем за тем же самым троллейбусом.

Остальные машины выглядели не лучше. Один «Жигуленок» ехал с открытым капотом, из-под которого валил черный дым. Когда капот открывался слишком высоко, водитель высовывался по пояс из бокового окна и рукой слегка прикрывал его. В стальном кузове самосвала были насквозь прорезаны электросваркой громадные буквы «БГ433», и через них на дорогу плоскими струйками непрерывно тек песок. Старенький, но вполне респектабельный джип вез на крыше обычный железный бак для мусора — грязный и подписанный масляной краской «ЯСЛИ 7». У маленькой «Дэу» нежно-салатового цвета из распахнутой горловины бензобака торчал заправочный пистолет с обрывком шланга. Старинная «Волга» несла на своем капоте трехметровую иглу антенны — она с оттяжкой стегала ветви каштанов, растущих вдоль дороги.

Припаркованные автомобили стояли совсем дико и в совершено неожиданных местах. Но особенно меня почему-то поразил оранжевый эвакуатор: он торчал посреди тротуара, занимая все пространство, а прохожие обходили его по проезжей части. Судя по спущенным колесам и мусору, накиданному на площадку, стоял он здесь с зимы.

— Вот тут и живу, — сказал я Дженни, когда мы свернули во дворы и подошли к подъезду бетонной башни. — Заходи. Нам на последний этаж, лифт сейчас не работает.

— Сейчас не работает? — на всякий случай с ударением переспросила Дженни.

— Ну да. Его в будни утром выключают, а в шесть вечера снова включают. — Я покосился на нее. — Только меня не спрашивай, зачем. Может, электричество для каких-нибудь окрестных цехов экономят. Я здесь третий год живу, всегда так было.

— Вот я и думаю, — вздохнула Дженни. — Если мы приняли препарат сегодня, то как же оно всегда так было?

Я пожал плечами.

— Ну вот смотри, — продолжала Дженни, бодро шлепая по ступенькам резиновыми галошами, — у тебя на входе в дом целых четыре двери подряд, одна за другой. Четыре! Подряд! Это всегда так было?

— Ну да. Сначала кодовый замок, на второй — домофон, третья обычная, ну и четвертая железная…

— Ладно, а вот это что? — Дженни бесцеремонно указала пальцем.

— Это дядя Коля, — объяснил я. — Здравствуйте, дядя Коля.

— Здоров, — кивнул он, не отрываясь от экрана.

— А почему он сидит на лестнице в одних трусах?

— Ему дома жена курить запрещает.

— И он всегда так сидит?

— Нет, конечно. Зимой — в свитере.

— Но все равно сидит здесь? С телевизором на коленях? — допытывалась Дженни.

— Ну да… Пришли, вот моя квартира. — Я распахнул электрощиток и вынул из тайника ключ.

Дженни с любопытством озиралась.

— Скажи, а вот эти все ведра и тазы… — начала она.

— Это не мое, — перебил я. — Это хозяйки. Она здесь почти не бывает. А моя комната вот тут.

— Нет, просто я никогда не видела столько ведер. Зачем они ей?

— Она домашнее мыло варит.

— Домашнее мыло? — отчетливо переспросила Дженни, внимательно глядя на меня. — Мыло? Домашнее?

Я пожал плечами.

— И это нормально? — подытожила Дженни.

— Вроде того.

Дженни долго смотрела на меня, а затем вдруг облегченно рассмеялась.

— Ну, слава богу. Я уж боялась, что все три дня будет плющить. А тебя, я вижу, уже отпускает потихоньку. Значит, скоро и меня отпустит.

— Что-то я не уверен, что меня отпускает, — пробормотал я, заглядывая в холодильник. — Слушай, еды нет, давай я в магазин спущусь?

— Я с тобой! — быстро сказала Дженни.

— Хочешь переодеться? — предложил я. — Майку и штаны найду, а вот с обувью не уверен…

— Зачем? — удивилась Дженни. — В пижамах и пойдем, полгорода уже прошагали.

— Ну теперь-то у нас есть во что переодеться.

— Так кругом же одни ебанутые, — возразила Дженни. — Чего мы будем выделяться?

— Тоже верно, — согласился я.

В магазинчике было немноголюдно, и мы с Дженни неспешно шли вдоль стеллажей. Я рассматривал ценники и этикетки, которые попадались по пути.