Идол прошедшего времени - Ирина Арбенина

— Собственно, это свойство за москвичами сохранилось до сих пор, — усмехнулся студент Саша, прибывший в Москву на учебу откуда-то издалека и еще не преодолевший комплекса неприязни, присущего почти каждому иногороднему.

А Вениамин, вдруг потеряв всякий интерес к московским князьям, обеспокоенно глядя на своего сенбернара, воскликнул:

— Кент, ты опять ничего не ешь?

В самом деле, собачья миска была почти нетронута.

Вообще-то насколько обожал «эту археологическую жизнь» сам Вениамин и другие археологи, настолько ненавидел ее Кент. Изнеженный, домашний сенбернар плохо переносил укусы комаров, страдал от репейников и колючек и никак не мог привыкнуть к походной пище, которую сами археологи «хавали» за здорово живешь. Поди-ка покопай хотя бы пару часиков — все становится вкусным. Но Иннокентий от тушенки мучился животом, а кашей — почти всегда подгоревшей — брезговал…

И обычный для собак грустный взгляд у Кента был просто трагическим.

Вениамин признавался, что дома, в Москве, стоило хозяину произнести слово «экспедиция» — сенбернар становился самой послушной собакой на свете.

Кстати, Кентову тушенку обычно доедал лисенок, с некоторых пор — на удивление Кленского, видевшего прежде лис только в зоопарке, мультфильмах и на воротниках, — повадившийся подбираться совсем близко к палаткам. Настоящий лис, с пушистым — ну в точности воротник! — хвостом.

После компота, когда Арсений Павлович покинул стол, интеллектуальный порог беседы сразу резко снизился, и молодежь завела разговор попроще. Обычный треп, который начинается, когда все сыты и некуда спешить. На сей раз обсуждали Купель Венеры.

Дело в том, что речка Мутенка, на которой Прекрасные Школьницы ежедневно мыли археологические находки, была полна всяких неожиданностей, подвохов. То мелко, то глубоко. За бобровой запрудой следовала иловая яма, потом мшистое поваленное дерево.

В общем, Мутенка была мрачна и живописна. Огромные ивы нависали над ней, образуя темные тенистые своды, а те, что упали от времени, — мосты и навесы, переправы. Оттого Мутенка и протекала укромно.

Там, где не было островков осота, течение ее было довольно быстрым, а вода чистой, прозрачной, перебирающей крупный белый речной песок. Но тут и там, особенно на изгибах, течение речки перемежалось глубокими иловыми ямами. Зеленовато-мутными, непроницаемыми, таинственно зыбкими, страшными из-за их непредсказуемости. Что-то словно выскальзывало со змеиной ловкостью из-под ног, стоило наступить на этот ил…

Ох и мутна была речка Мутенка, темна и черна от скользкого глубокого ила…

Но в одном месте светлый песочек — «воробью по колено» — переходил в углубление, словно бы выложенное гладким камнем. Искусственного или естественного происхождения — понять было невозможно. Прогретое солнцем, пронизанное зеленью лесных крон… С необыкновенно красивой прозрачной водой.

Называлось это место Купель Венеры.

Откуда появилось это название, никто не знал. Считалось, что существует оно еще с тех времен, когда неподалеку находилась усадьба помещика Неведомского, известного собирателя античных редкостей. Усадьба, от которой после «известных событий» одна тысяча семнадцатого года мало что осталось.

— Говорят, если в полнолуние в Купели Венеры искупается девушка, то она станет обладать необычайной женской притягательностью, — заметила Прекрасная Школьница Наташа.

— С чего бы это? — фыркнула ее подруга Зина.

— Ну, магические силы…

— Фигня все это! — высказал здравое предположение семилетний Коля, маленький сын Корридова, явно унаследовавший от доктора наук материалистическое мировоззрение.

— Как сказать… — вдруг таинственно заметил Тарас. — Сказка — ложь, да в ней намек. Недаром шаман из бронзового века тоже эти места облюбовал…

— То есть?

— Может, колдуется тут хорошо? Легко идет… Место, видно, особенное.

— Как это — особенное?

— Так… И при помещике Неведомском, говорят, нечисто тут было, неспокойно. Кто знает, может, и до сих пор…

— Что — и сейчас?

— А то! У древних богов знаете какая сила…

— Какая?

— Такая… Может, эта легенда о Купели Венеры не такая уж и неправда.

— Попробовать, что ли? — заметила Валя. — Искупаться?

— В полнолуние?

— Ну да…

— Уж лучше когда «кровавая луна» будет! — засмеялся студент Саша. — Уж если сходить с ума — то по полной программе!

— С богами шутки плохи, даже если их времена давно минули, — с самым серьезным видом заметил Левченко.

— Нет, Тарас, у вас уже определенно начинает складываться репутация специалиста по аномальным явлениям, — усмехнулся Кленский.

А самая прекрасная из школьниц, Зина, сказала, что ей эта купель ни к чему! Пусть Клаудиа Шиффер в ней купается, а она, Зина, и так хороша — дальше уже некуда.

Остальные посмеялись.

Робкая Дашенька, как всегда, промолчала. У Владислава Сергеевича вообще было ощущение, что эта девушка считает себя, очевидно, бесконечно невзрачной. Дашенька была похожа на ту самую застенчивую менаду, про которую Рене Менар написал: «Скульптор изобразил стыдливую вакханку, не умеющую играть на металлических тарелках. Ее лицо с опущенными глазами как будто говорит: уйдите, и я сыграю на тарелках, если никого не будет».

Вот и теперь, при разговоре о Венериной Купели, Дашенька даже не улыбнулась.

— Ни бэ ни мэ… Как всегда! — фыркнула в ее адрес Зина.

— Только, говорят, надо в этой Купели Венеры купаться непременно — ну, совершенно! — обнаженной… — эротическим полушепотом снова заметила красавица Наташа.

— Это кто говорит?! — строгим, учительским голосом сразу же бдительно поинтересовалась Китаева.

— Легенда, Вера Максимовна! — нашлась Валечка. — Легенда так утверждает…

— Ну, в общем, хватит болтать всякие глупости, — оборвала разговор руководительница Общества юных археологов.

Вера Максимовна тактично, но довольно бдительно следила за нравственностью Прекрасных Школьниц.

Впрочем, в этом, кажется, пока не было необходимости.

Мрачные студенты на Прекрасных Школьниц особого внимания не обращали. Так, во всяком случае, казалось со стороны.

Корридов, обожавший свою жену, в ее отсутствие — в это лето она отчего-то не приехала — был полностью поглощен наукой. К тому же при нем был его маленький сын Коля.

Сам же Владислав Сергеевич современных юных девиц недолюбливал. За их немыслимую, на его взгляд, развязность.

К тому ж юные красавицы вряд ли бы ответили взаимностью. Они не обращали на него никакого внимания.

А уж Кленский скорее отдал бы предпочтение Китаевой… А что? Вера отлично выглядела для своего возраста. Была довольно приятна, изящна, хорошо пахла, всегда аккуратно причесана. С этим своим изящным шелковым шарфиком на голове, который не давал прическе растрепаться даже в походных условиях.

Несколько, правда, раздражали ее чрезмерная энергия и восторженность — «ах, какая прелесть, ах, это настоящее научное открытие!» — и постоянное занудное стремление к порядку. Но, в общем, сосуществование с этой женщиной казалось Кленскому вполне возможным и сносным: бывает и хуже.

Еще недавно Владислав Сергеевич даже подумывал: «А может, приударить? А почему бы и нет? Лучше, чем ничего. Вдруг получится?»

Но подумывал он, как это с ним бывало все последние годы, крайне вяло. Опыт подсказывал Кленскому: эта рассудочная оценка все равно окончится скукой и разочарованием. Как выяснялось обычно в итоге его любовных недолговечных связей, «ничего» все-таки лучше.

Надо было признать, что Вера Китаева тоже на него поглядывала. Очевидно, «накал» ее эмоций был на том же уровне: «А почему бы и нет? Вдруг получится?»

Так они и оценивали друг друга, пока Кленскому не явилась как чудное виденье таинственная зеленоглазая Вита. Дивная Вита! С которой даже Прекрасные Школьницы конкуренции не выдерживали. Что уж там Вера Максимовна с ее комсомольским задором тридцатилетней выдержки.

В общем, с «нравственностью» в экспедиции все было пока более или менее в порядке. Девственности Прекрасных Школьниц, если таковая еще присутствовала — в чем у Кленского были серьезные сомнения, — ничто не угрожало.

Что же касается еще одного члена экспедиции, Яши Нейланда, то он и вовсе в расчет не шел, даже в опасениях бдительной Китаевой. С Яшей Прекрасные Школьницы даже никогда и не кокетничали. «Психа», как именовали Нейланда между собой девочки, они — это было заметно — явно побаивались.

После резкого замечания Китаевой разговор о Купели Венеры быстро увял.

Все стали прощаться с Яшей Нейландом, уже приготовившимся — с рюкзаком за плечами и в камуфляжной панаме на голове, с которой он вообще никогда почти не расставался, — к отъезду.