Шпион - Клайв Касслер

Немец оглянулся. Пламя вздымалось в ночное небо. Здания вокруг домны пострадали. Их стены рухнули, крыши провалились, и все, что он видел, было охвачено пламенем.

Он громко выругался, пораженный масштабом разрушений.

На следующее утро, сменив одежду рабочего на мрачный черный костюм, утомленный бессонной ночью, проведенной в мыслях о том, сколько людей он убил, Ганс вышел из поезда на центральном вокзале Вашингтона. Он просмотрел газетные заголовки в поисках сообщений об аварии. Их не было. Изготовление стали — опасное дело. Рабочие сталелитейных заводов гибнут ежедневно. Только местные газеты городов, в которых есть сталелитейные заводы, перечисляют погибших — и часто лишь десятников — для своих владеющих английским языком читателей.

Ганс на пароме добрался до Александрии в штате Виргиния и торопливо прошел по берегу к складам. Шпион, пославший его на сталелитейный завод, ждал в своем логове, загроможденном устаревшим оружием.

Он внимательно выслушал отчет Ганса. Задал несколько вопросов о добавках, которые использовал Чад Гордон при выплавке стали. Хорошо информированный и внимательный, он осторожно вытянул из Ганса такие сведения, о которых тот и сам не догадывался.

Шпион не жалел похвал и щедро расплатился, как и обещал.

— Я не за деньги, — сказал немец, пряча плату в карман.

— Конечно, нет.

— А потому что, когда начнется война, американцы встанут на сторону Англии.

— Вне всякого сомнения. Демократии презирают Германию.

— Но мне не понравилось убивать, — сказал Ганс. Глядя в старый корабельный прожектор за столом шпиона, он видел свое отражение, похожее на гниющий череп.

Шпион поразил Ганса, ответив по-немецки с северным акцентом. Ганс считал его американцем, так хорошо тот говорил по-английски. Но он говорил как соотечественник.

— У вас нет выбора, mein Freund. Броневые плиты Чада Гордона дали бы вражеским кораблям несправедливое преимущество. Скоро американцы спустят на воду дредноуты. Вы хотите, чтобы их дредноуты топили немецкие корабли? Убивали немецких моряков? Обстреливали немецкие порты?

— Вы правы, mein Herr, — ответил Ганс. — Конечно, нет.

Шпион улыбнулся, словно сочувствовал угрызениям совести Ганса. Но в глубине души он смеялся. «Да благословит Господь простодушных немцев, — думал он. — Какой бы мощной ни становилась их промышленность, как бы сильна ни была их армия, каким бы современным ни делался их флот, как бы громко кайзер ни хвастал „mein Feld ist die Welt“, они всегда опасаются, что с ними обойдутся, точно с малыми детьми».

Эта постоянная боязнь оказаться вторыми позволяет легко вести их за собой.

— Ваше поле весь мир, господин кайзер? Какого дьявола? Ваше поле полно овец.

4

— Это был китаец, — сказал капрал морской пехоты Блэк. Он пускал облака дыма, пыхая двухдолларовой сигарой.

— Если верить патрулю стариков, — добавил рядовой Литтл.

— Он имеет в виду ночных сторожей.

Исаак Белл показал, что понимает: «патрулем стариков» называли отставников, которых на заводе использовали как ночных караульных верфи, в то время как ворота охраняли морские пехотинцы.

Белл с рослыми молодыми моряками сидел за круглым столом в салуне О'Лири на улице Е. Моряки великодушно отнеслись к предыдущей стычке, с неохотным уважением отозвались об умении Белла драться и, едва дошло до выпивки, простили ему фонари под глазами и расшатавшиеся зубы. Белл угостил каждого бифштексом с картошкой и яблочным пирогом. И теперь, держа в руках стаканы с виски, дымя сигарами Белла, они стали очень разговорчивы.

Они рассказали, что начальник верфи приказал составить список всех, кто проходил через ворота в ночь смерти Артура Ленгнера. Ни одно имя не вызвало подозрений. Белл решил попросить Ван Дорна заглянуть в этот список, чтобы подтвердить мнение начальника.

Ночной караульный доложил о нарушителе. Его доклад, очевидно, даже не дошел до начальника: он поднялся по цепи команд не выше сержанта, командира патруля у ворот, который счел его чепухой.

Белл спросил:

— Если то, о чем доложил патруль стариков, правда, как по-вашему, зачем китаец забрался на верфь?

— Хотел что-нибудь украсть.

— Или за девушками.

— За какими девушками?

— Дочками офицеров. Которые живут на верфи.

Рядовой Литтл оглянулся, желая убедиться, что его никто не подслушивает. Единственный посетитель салуна поблизости храпел в опилках на полу.

— У самого начальника пара красоток, с которыми я не прочь познакомиться поближе.

— Понятно, — сказал Белл, сдерживая улыбку. Мысль о любвеобильном китайце, проникающем на военную базу через стену, несмотря на караул у ворот и часовых на территории, не создавала основы для продуктивного расследования. Но, напомнил он себе, хотя детектив должен сохранять скептицизм, разумный скептицизм не отвергает без рассмотрения никаких возможностей. И он спросил: — А кто этот старый караульный, который об этом рассказал?

— Он не нам рассказал. Сержанту. Его зовут Эддисон, — сказал Блэк.

— Долговязый Джон Эддисон, — добавил Литтл.

— Сколько ему лет?

— Выглядит на все сто.

— Высокий старик. Ростом почти с вас, мистер Белл.

— Где мне его найти?

— Тут недалеко меблированные комнаты, где живут старые моряки.

Меблированные комнаты, в которых жил Эддисон, находились на улице Ф в нескольких шагах от верфи. На веранде стояло множество кресел-качалок, но в этот холодный день все они пустовали. Белл вошел и представился хозяйке, которая накрывала длинный стол к ужину. Она говорила с сильным южным акцентом, а лицо ее, несмотря на годы тяжелого труда, сохраняло остатки былой красоты.

— Мистер Эддисон, — протянула она. — Он хороший старик. Никаких неприятностей. Не то, что его товарищи, которых я могла бы назвать.

— Он дома?

— Мистер Эддисон встает поздно: ведь он работает по ночам.

— Не возражаете, если я подожду? — спросил Белл, сверкнув зубами в улыбке; его голубые глаза загорелись.

Хозяйка убрала со щеки седую прядь и улыбнулась в ответ.

— Принесу вам чашку кофе.

— Не беспокойтесь.

— Никакого беспокойства, мистер Белл. Сейчас вы на Юге. Моя мать перевернется в могиле, если услышит, что джентльмен в моей гостиной сидит без чашки кофе.

Пятнадцать минут спустя Белл смог, не слишком греша против истины, сказать:

— Лучший кофе с тех пор, как мама водила меня в кондитерскую в Вене. Я тогда был ростом по колено кузнечику.

— А знаете, что я сделаю? Поставлю вариться свежий кофе и спрошу мистера Эддисона, не выпьет ли он с вами кофейку.

Детектив видел, что Джон Эддисон был бы ростом выше его, не согни годы его спину. Его длинные руки с большими кистями, должно быть, когда-то были очень сильны, на голове копна седых волос, светлые слезящиеся глаза, огромный нос, какой часто бывает у стариков, твердый рот, выступающая челюсть.

Белл протянул руку.

— Меня зовут Исаак Белл. Я дознаватель из «Агентства Ван Дорна».

— Да что вы говорите! — улыбнулся Эддисон, и Белл понял, что его медленные движения маскируют гибкость. — Что ж, я этого не делал. Хотя мог бы, будь я помоложе. Чем могу помочь, сынок?

— Я говорил с капралом Блэком и рядовым Литтлом из морской пехоты, и…

— Знаете, как мы говорим о морских пехотинцах? — прервал его Эддисон.

— Нет, сэр.

— Моряк должен четырежды случайно удариться головой о низкий бимс, чтобы его признали годным для морской пехоты.

Белл рассмеялся.

— Я слышал, что вы доложили о нарушителе во дворе верфи.

— Да. Но он сбежал. И мне не поверили.

— Китаец?

— Нет, не китаец.

— Нет? Мне любопытно, откуда Блэк и Литтл взяли, что нарушитель китаец?

— Я вас предупреждал о морских пехотинцах, — усмехнулся Эддисон. — Вы посмеялись.

— А на кого он был похож?

— На япошку.

— На японца?

— Я говорил этому придурку сержанту. Похоже, у сержанта на уме китайцы. Но опять скажу — не думаю, что сержант поверил, будто я кого-то видел: китаёзу, япошку. Он мне не поверил, и точка. Решил, что старику-дураку померещилось. Сержант спросил, не выпил ли я. Дьявольщина, да я сорок лет не брал в рот спиртного.

Следующий вопрос Белл старательно обдумал. Он очень редко встречал американцев, которые могли бы отличить японца от китайца.

— Вы близко его видели?

— Да.

— Мне казалось, было темно?

— Луна осветила его лицо.

— Как близко к нему вы были?

Эддисон вытянул большую морщинистую руку:

— Будь я ближе, мог бы этими пальцами сжать его горло.

— А что в нем показалось вам японским?

— Глаза, рот, нос, губы, волосы, — ответил старик.

И снова Белл осторожно проявил скептицизм.