Шпион - Клайв Касслер

— Да.

— Мне казалось, было темно?

— Луна осветила его лицо.

— Как близко к нему вы были?

Эддисон вытянул большую морщинистую руку:

— Будь я ближе, мог бы этими пальцами сжать его горло.

— А что в нем показалось вам японским?

— Глаза, рот, нос, губы, волосы, — ответил старик.

И снова Белл осторожно проявил скептицизм.

— Кое-кто говорит, что эти два народа очень трудно различить.

— Кое-кто никогда не был в Японии.

— А вы были?

Эддисон распрямился на своем стуле.

— Я стоял в гавани Урага вместе с командором Мэттью Перри, когда он открыл Японию для американской торговли.

— Это было шестьдесят лет назад!

Если старик не выдумывает, Эддисон даже старше, чем кажется.

— Пятьдесят семь. Я был главным марсовым на паровом фрегате Перри «Саскуэханна». И греб в шлюпке, когда командором впервые высадился на берег. Отвез старика в Йокосуку. Япошки нам все уши прожужжали.

Белл улыбнулся.

— Похоже, вы действительно можете отличить японца от китайца.

— А я что говорю.

— Можете рассказать, где поймали нарушителя?

— Почти поймал.

— Помните, как далеко это было от оружейного завода?

Эддисон пожал плечами.

— Тысяча ярдов.

— Полмили, — задумчиво сказал Белл.

— Пол морской мили, — поправил Эддисон.

— Даже дальше.

— Сынок, бьюсь об заклад, вы гадаете, связан ли япошка с взрывом в лаборатории мистера Ленгнера.

— А вы думаете, связан?

— Не могу знать. Говорю же, япошка был в тысяче ярдов от завода.

— Как велика верфь? — спросил Белл.

Старик погладил подбородок и посмотрел вдаль.

— Думаю, что от стен верфи до реки не меньше ста акров.

— Сто акров.

Почти с молочную ферму на северо-востоке.

— Много цехов, плавилен, плацев. Плюс, — многозначительно добавил старик, — дома и сады — там я застал нарушителя.

— А что, по-вашему, он там делал?

Джон Эддисон улыбнулся.

— Я не думаю, а знаю.

— И что же он там делал?

— Он бродил возле офицерских домов. Дочери командующего — очень милые барышни. А япошки, они женщин любят.

5

Бывали дни, когда даже молодой гений вроде Гровера Лейквуда был рад покинуть свою лабораторию, чтобы очистить голову от мыслей о сложности наведения пушки с движущегося корабля на движущуюся цель. Специалист по прицелам и точности стрельбы дни и ночи ломал голову над тем, как компенсировать следствия качки, ускорений, отклонений от курса и изгибов траектории. Захватывающая работа, тем более трудная, что Лейквуду приходилось придумывать, как сделать так, чтобы с его расчетами справлялись обычные умы в разгар боя, когда гремят орудия, море бушует и стальные осколки разлетаются в дыму.

В свободное время он играл с фантастическими формулами, связанными с перекрестным огнем: он представлял себе, что его корабль вместо бортового залпа стреляет вперед, и пытался при этом принять во внимание растущую дальнобойность корабельных орудий и все более ровные траектории летящих с огромной скоростью снарядов. Иногда, чтобы избавиться от мыслей, ему приходилось переворачиваться вверх тормашками, словно опустошая солонку.

Такую возможность давало ему скалолазание. День, посвященный скалолазанию, состоял из поездки по железной дороге в коннектикутский Риджфилд, затем через штат Нью-Йорк на взятой напрокат машине до Джонсон-парка в округе Уэстчестер и, наконец, пешей двухмильной прогулки к далекому холму, под названием «гора Агар», — а заканчивалось все это долгим, трудным подъемом по вертикальной стене на вершину холма. Два часа в поезде давали возможность смотреть в окно и наблюдать, как местность из городской становится сельской. Езда в машине по разбитым дорогам требовала полного внимания. Прогулка наполняла грудь свежим воздухом и заставляла кровь течь быстрее. А подъем на стену требовал абсолютной сосредоточенности, чтобы избежать долгого-долгого падения вниз, черепом на камни.

Необычайно теплый весенний день привел в парк множество гуляющих. Целеустремленно шагая вперед, одетый в твидовую куртку, брюки и ботинки, Лейквуд миновал совершавшую моцион пожилую даму, обменялся радушным «Доброе утро!» с несколькими гуляющими и с завистью посматривал на пары, державшие друг друга за руки.

Лейквуд привлекателен, у него хорошая сильная фигура и добродушная улыбка, но работа шесть или семь дней в неделю, притом что он часто и ночевал в лаборатории, не давала ему возможности знакомиться с девушками. А племянницы и дочери, встречи с которыми устраивали ему жены инженеров, почему-то оказывались непривлекательными. Обычно это его не беспокоило. Он был слишком занят, чтобы чувствовать одиночество, но время от времени при виде молодой пары думал: «Когда-нибудь и мне повезет».

Он углубился в парк и наконец оказался один на узкой тропе в густом лесу. Заметив движение впереди, он разочаровался, поскольку надеялся получить холм в полное свое распоряжение и мирно, спокойно сосредоточиться на подъеме.

Человек впереди остановился и сел на упавший ствол. Подойдя ближе, Лейквуд увидел, что это девушка — миниатюрная и очень красивая, одетая для подъема на скалу в брюки и шнурованные ботинки, как и он сам. Из-под шляпы выбивались рыжие волосы. Когда она неожиданно повернулась к нему лицом, ее волосы вспыхнули на солнце, словно пламя при разрыве артиллерийского снаряда.

Похожа на ирландку, с белой, как бумага, кожей, маленьким курносым носом, беспечной улыбкой и блестящими голубыми глазами, и Лейквуд неожиданно вспомнил, что видел ее и раньше… Прошлым летом… Как же ее зовут? Надо вспомнить, где они встретились… Да! На пикнике, устроенном капитаном Лоуэллом Фальконером, героем испано-американской войны, которому Лейквуд докладывал о своих достижениях в дальности стрельбы.

Как же ее зовут?

Он был достаточно близко, чтобы помахать рукой и поздороваться. Она с бойкой улыбкой смотрела на него, и по ее взгляду было ясно, что и она его узнала. Но удивилась не меньше.

— Забавно встретить вас здесь, — осторожно сказала она.

— Здравствуйте, — ответил Лейквуд.

— В прошлый раз это было на берегу?

— На Файер-Айленде, — сказал Лейквуд. — На пикнике капитана Фальконера.

— Конечно, — с облегчением ответила она. — Я знала, что где-то вас видела.

Лейквуд напряженно вспоминал, подгоняя себя: «Лейквуд! Если ты способен отправить двенадцатидюймовый снаряд весом пятьсот фунтов в дредноут, идущий со скоростью шестнадцать узлов, и сделать это с корабля, качающегося на десятифутовых волнах, неужели ты не в состоянии вспомнить имя этой Девушки Гибсона».[3]

— Мисс Ди, — сказал он, щелкнув пальцами. — Кэтрин Ди. — И — ведь матушка правильно воспитала его — снял шляпу, протянул руку и сказал: — Гровер Лейквуд. Как приятно снова с вами встретиться.

Когда она радостно улыбнулась, узнавая его, солнце с ее рыжих волос словно переселилось в глаза. Лейквуд подумал, что умер и оказался в раю.

— Какое удивительное совпадение! — сказала она. — Что вы здесь делаете?

— Карабкаюсь, — ответил Лейквуд. — Поднимаюсь на скалы.

Она посмотрела на него словно бы недоверчиво.

— Вот это совпадение!

— О чем вы?

— Я здесь тоже за этим. Это тропа к холму, на который я собираюсь подняться. — Мисс Ди подняла бровь, такую светлую, что она была почти невидима. — Вы следили за мной?

— Что? — Лейквуд покраснел и начал заикаться. — Нет, я…

Кэтрин Ди рассмеялась.

— Я вас поддразниваю. Я знаю, что вы за мной не следили. Да и как вы могли узнать, где меня найти? Нет, это удивительное совпадение. — Она снова наклонила голову. — Нет, правда… Помните, как мы разговаривали на пикнике?

Лейквуд кивнул. Они тогда говорили не так долго, как ему хотелось бы. Она как будто знала всех на яхте капитана и переходила от одного к другому, болтая со всеми. Но он помнил этот разговор.

— Мы решили, что нам обоим нравится на свежем воздухе.

— Хотя мне и приходится на солнце носить шляпу: у меня слишком белая кожа.

В тот летний день белая кожа была особенно заметна. Лейквуд помнил круглые сильные руки, обнаженные почти до плеч, красивую шею, лодыжки.

— Давайте?

— Что?

— Поднимемся на скалу.

— Да! Да, давайте поднимемся.

Они пошли по тропе, соприкасаясь плечами там, где она сужалась. И всякий раз, когда их плечи соприкасались, Лейквуда словно ударяло током, и он изумился до крайности, когда она спросила:

— Вы по-прежнему работаете на капитана?

— О да.

— Кажется, я припоминаю — вы что-то говорили о пушках.

— Во флоте их называют не пушками, а орудиями.

— Правда? Я не знала, что есть разница. А кто называет? Разве вы сами не во флоте?