Прости за любовь - Таня Винк

Врач пожал плечами:

– Я вижу истощение. Говорит, головные боли мучают. Вот что, шеф, мы везем ее на Братиславскую, пусть там обследуют. Кстати, она сказала, что ее паспорт у вас.

Сержант протянул паспорт:

– Пять минут подождите, сейчас сумку соберут.

– Вот эту? – Врач выпучил глаза на «радость оккупанта», в которую Федченко собирала вещи.

Полицейский кивнул. Врач сунул пятерню под вязаную шапочку и задумчиво почесал лоб.

– Шеф, я-то взять могу, но это никакая больница не возьмет. Выбросят на улицу и еще меня матом обложат.

– Вы не будете против, если я сам отвезу вещи в больницу? – спросил Дима.

– А зачем вам это нужно? – удивился сержант. – Подпишите протокол и езжайте своей дорогой, к вам претензий нет.

– Я хотел бы помочь Шумейко, у нее же тут, как я понял, никого нет.

– Хованский, у вас своих дел нет? – ворчливо, но по-доброму спросил Рудько.

– Товарищ старший сержант, я хочу помочь. И могу. Вот моя визитка. Можете и номер машины записать.

– Хм… Ну, тогда ждите.

– Хорошо.

– Так мы поехали? – спросил врач.

– Да, можете ехать.

– Значит, подождете, пока все соберем? – спросил Рудько у Димы, провожая взглядом машину скорой помощи.

– Подожду.

Сержант снова уткнулся в бумаги.

Через четверть часа Федченко закончила собирать вещи и ушла. Протокол подписали Дима, женщина с колбасой и местный дворник. Дима расстелил в багажнике листы из старого журнала, валявшегося на заднем сиденье, и поставил на них «радость оккупанта». Дамочка вернулась без собаки, с деньгами, справкой о статусе беженца и черным сапогом. Под вешалкой, говорит, стоял.

Полицейские проверили в своей базе машину и права Димы. После этого Дима подписал документ, согласно которому брал на ответственное хранение вещи Шумейко и деньги и обязался все это передать потерпевшей.

– Оказывается, потерпевшая – она, – недовольно пробурчала Федченко.

– Вижу, у вас есть претензии? – осведомился Сердюк.

– Нет-нет, что вы! Я же написала: претензий не имею. Я их не имею, честное слово. Только вот шестьсот гривен за что? Вещи эти надо выбросить, а не в чистку тащить. Их не примут в чистку.

– Это не ваше дело.

Отправив домой злую как черт собаковладелицу и посулив неприятности в подобных случаях, полицейские оставили Диме номер мобильного и уехали. Дима заглянул под машину – вдруг туда что-то попало. И не ошибся – под передним бампером лежала меховая игрушка. Он подстелил под колено листы из журнала и достал игрушку. Это был рыжий меховой лисенок. Он вытер его какой-то блузкой и сел в машину.

В машине он долго смотрел на игрушку.

– Привет… рад тебя видеть. – Он посадил лисенка на переднее сиденье.

Повернул ключ и снова заглушил двигатель.

Он сидел и думал о хозяйке игрушки, о том, что увидел в ее глазах, и о том, что она родилась в восемьдесят восьмом году, самом счастливом в его жизни.

Глава 2

– Меня от нее тошнит! – процедил Тарас сквозь зубы, с грохотом задвинув дверь купе.

– Потерпи, осталось совсем немного, – сказал Дима. – Больше ты ее не увидишь.

– Ты уверен? А обратная дорога? Спальный вагон на весь поезд один, так что шансы возвращаться домой в компании этой проводницы очень высокие. – Тарас лег на свою полку и положил руки под голову. – Вот скажи, за что мы заплатили?

– За комфорт.

– Вот я и хочу комфорта. А где он, этот комфорт? Радио не работает! И это в спальном вагоне фирменного поезда Харьков – Одесса! Я хочу знать, кто победил в конкурсе красоты. Хочу – и все! Имею право. Это же первый конкурс в СССР. А эта корова смотрит оловянными глазами и только руками разводит. Это нормально, да?! – Тарас поднял голову и посмотрел на Диму.

– Это ненормально.

Дима тоже хотел бы знать, кто победил в конкурсе, но эта мысль не была главной. Главной была свадьба. Зачем она нужна? Да еще на двести человек?! Он был против – остальные за. Его родители тоже были против, но сказали об этом только ему и взяли слово, что он их не выдаст. Он настаивал на том, что с его зарплатой в сто восемьдесят рублей не погуляешь, но родители Лены не слушали. А Лена сразу в крик: как это – без свадьбы? Все обидятся! Ага, обидятся! Это ей надо покрасоваться перед родственниками и подружками. Ладно, пусть делает что хочет. Может, он не прав, может, свадьба для Лены в самом деле важна. Кто их поймет, этих женщин… Он был уверен, что к двадцати пяти годам его опыт по женской части довольно богат, но в этот раз пребывал в недоумении.

Первый раз он влюбился в шесть лет. Во взрослую женщину, дедушкину секретаршу. Дедушка был директором проектного института, того самого, где сейчас работал папа, и Дима сейчас там же работал старшим инженером.

Так вот, еще крохой Дима часто ходил к дедушке на работу. Путь был близким, всего один квартал, и безопасным – пролегал он позади домов, где не было машин. Да и какие машины в то время? На весь двор машины были у дедушки и еще одного соседа, директора завода. Дима входил в приемную и с важным видом направлялся к огромной двери кабинета, обитой черным дерматином. Люба, дедушкина секретарша, здоровалась с ним как со взрослым, называла по имени-отчеству, и под удивленными взглядами посетителей он тянул на себя массивную латунную ручку. А однажды дедушка проводил совещание, и Люба предложила подождать, пока дедушка освободится. В шортиках и панамке, прижимая к груди игрушечную машинку, он забрался на диван и принялся изучать Любу.

У нее были ярко-рыжие волосы, уложенные в высокую прическу, лицо в веснушках, зеленые глаза, алые губы и очень красивые руки, такие, как у мамы, но только с накрашенными длинными ногтями. У мамы таких ногтей никогда не было. У ее подруг, врачей, тоже не было. Люба взглянула на него, и он почувствовал, что краснеет. От волнения он выронил машинку, и она закатилась под стол. Он спрыгнул с дивана, полез за ней – и вдруг увидел округлые колени Любы. «Нашел?» – спросила Люба, заглядывая под стол, а он уже забыл, зачем там оказался.

Дима вылез из-под стола, не зная, куда деваться от непонятной дрожи в теле. И почему-то ему было стыдно, будто он только что соврал, а его поймали на горячем. Лицо пылало, и от этого он еще сильнее злился на себя. Люба наклонилась, подняла машинку и протянула ему, а он боялся посмотреть ей в глаза. Что он понимал тогда? Он забрал машинку и заявил, что, когда вырастет, женится на Любе. Люба улыбнулась и сказала, что это не обязательно.

Потом он вырос. Были одноклассницы, однокурсницы. Было много девушек до того жаркого воскресного утра, когда в его жизнь вошла Лена.

Лена приехала с родителями к ним на дачу по случаю какого-то юбилея – кажется, окончания мединститута – и еще для того, чтобы попробовать новый сорт только что созревшей клубники. Но начался ливень, и до обеда хозяева и гости сидели на веранде. Лена скованно сидела рядом с мамой на краю дивана. Все в ее облике – робкие взгляды на Диму и сжатые кисти рук – давало понять, что она неравнодушна к нему. И Дима начал украдкой рассматривать ее. Она относилась к типу женщин, на которых он обращал внимание: шатенка, полноватая, черты лица настолько правильные, что с нее можно лепить какую-нибудь древнюю богиню. Дима не ощущал особого желания очаровывать ее, но все-таки предложил большой кусок пирога, испеченного мамой. А потом дождь закончился и все пошли в сад собирать клубнику. Вечером, уплетая клубнику со сметаной, Прокопчуки пригласили Хованских посетить их дом на Шатиловке, вернее, дом бабушки. В следующую субботу, даже если будет дождь.

Дождя не было.

Шатиловка – удивительный район в самом сердце Харькова. Съезжаешь с шумного проспекта – и на тебе: частный сектор, зеленый, тихий, воздух свежий, хоть ешь его. Еще поворот – и будто в помине нет города-миллионника.

Кирпичный дом Прокопчуков окружали высокие сосны, а перед ним красовалась клумба около трех метров в диаметре с роскошными розами. В ходе устроенной экскурсии Дима узнал, что когда-то на участке росли помидоры, огурцы и даже картофель. Но после смерти дедушки Ирина Андреевна все перекопала и засеяла газонной травой, привезенной коллегой из Германии. Конечно, не она перекопала – она не любила работу на земле и даже в преклонном возрасте с трудом отличала вишню от яблони, пока на них не появлялись плоды.

Еще в доме жила маленькая собачонка, она все время тявкала и бросалась на гостей. Она и на хозяев бросалась. Лена жаловалась, что она ее кусает не понарошку и чулки всем рвет. До собачонки тут жил боксер. Жил долго, шестнадцать лет, тут его и закопали, предварительно оттяпав голову – из головы потом сделали пепельницу. Пепельница эта стоит у бабушки на работе. Где именно закопан безголовый боксер, Лена не знала, потому что в тот момент сдавала зимнюю сессию. Первое время Лену коробило оттого, что большая собака лежит где-то здесь, под ногами, среди сосен и роз: это же не кладбище, и боксер не котенок. Но вскоре она привыкла. В большой гостиной висело фото этого боксера – красавец, вся грудь в медалях, – но Дима к собакам был равнодушен. Он никогда не жил в частном доме, и мама говорила, что держать в квартире собаку нельзя, что это антисанитария, вот и получилось, что у Димы никогда не было пса…