Прости за любовь - Таня Винк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Доброе утро, любимый.
– Доброе утро, Леночка. Как спала?
– Без тебя я плохо сплю. Как ты?
– Нормально. Дорогая, я спешу. – Он нажал кнопку лифта.
– Что случилось?
– Ничего особенного – работа.
– Фух, напугал.
– Я позвоню тебе позже.
– Позже? – Ее голос заметно дрожал. – Когда?
– Ближе к обеду.
Она всхлипнула.
– Я скучаю по тебе-е-е… Мне так одиноко-о-о… – И она заревела.
– Лена, ну нельзя же каждый день хныкать. Подумай о нашем ребенке.
– Я все время о нем думаю-у-у…
И пошел привычный текст о том, что он не ходит с ней по врачам, не водит в театр, не разговаривает с малышом. Да, он кроха, но ему нужно слышать голос папы.
Дима не перебивал. А зачем? Ее капризы вполне природны. В детстве, отдыхая в деревне у бабушки, он слышал рассказы беззубых старушек о том, как они носили и рожали детей. «Ох, еле выносила! Ругались с муженьком каждую минуту. Как увижу его, аж синею от злости, в душе все переворачивается: он петухом ходит, а я ни спать, ни есть не могу, меня всю аж наизнанку выворачивает. Сколько раз нож откидывала – боялась, что прирежу, прости Господи! – Тут старушка крестилась. – А уж как рожать приспичило… Ой! Так мне плохо было, только что смерти у Бога не просила. Повитуха на меня матом – мол, нечего жалиться, никто тебя под мужика не подкладывал! Тужься, корова! Мои зенки из орбит лезут – и что я вижу?! Матерь Божья! В углу на веревке штаны висят. Уберите, кричу, чтоб ему все отсохло! И родила. Да… Полежала… Смотрю, не хватает в хате чего-то… Сердце сжалось… Слезу утерла. Говорю, мол, штаны на место повесьте». Тут все смеялись, и Дима тоже смеялся, но тогда он еще не знал почему.
– Успокойся, милая, – ласково сказал он. – Ну что ты себя накручиваешь?
– Это ты меня накручиваешь – не приезжаешь. Почему ты не приезжаешь?..
– А ты как думаешь? – Дима сел в машину. – Я должен работать и зарабатывать. Для нас.
Лена всхлипнула и сказала более-менее спокойным голосом:
– Площадку уже расчистили. Я договорилась с Гришей на субботу.
– На какое время?
– На двенадцать.
– Я постараюсь приехать.
– Хорошо, постарайся.
– Договорились. Целую, береги себя.
– И ты тоже…
Да, он не хочет строить дом. А что, старый был плохой? Нет. Он тоже был из кирпича, крыша – из настоящей черепицы. Он простоял восемьдесят лет, мог бы еще пятьдесят простоять. Коробку и крышу можно было оставить, только внутри все поменять, но Лена заупрямилась. Мол, дом напоминает об ушедших родных и она здесь больше плачет, чем радуется. Этот дом и двадцать соток земли еще до войны получил ее дедушка, обкомовский начальник. После его смерти Ирина Андреевна, бабушка Лены (она до последнего вздоха работала в КГБ, на Совнаркомовской, окна кабинета выходили на Зеркальную Струю), приватизировала дом и землю и составила завещание в пользу дочки Тамары Николаевны. А сыну завещала свою квартиру на Пушкинском въезде, что тоже было неплохо.
В доме Хованские не жили, только летом приезжали – шашлыки пожарить, в саду посидеть. Без заботливых рук дом потихоньку разрушался, сад приходил в негодность, ворота поржавели, и на них уже стали приклеивать объявления «Куплю дорого!». На шашлычный дымок заходили назойливые соседи и просили продать участок куму, свату, брату… Озвученные суммы смешили Диму, а покупатели пучили глаза и растопыривали пальцы: «Что ж ты хочешь, братан, – инфляция, депрессия, экономика в упадке…» – «Да ничего я не хочу и продавать не буду». По вечерам жена устраивала истерики, и Дима сдался: строй новый! Да и ребенку в новом доме будет лучше.
Про каждодневное зарабатывание он тоже наврал. Фирма работает как хорошо отлаженный механизм, и при желании он может руководить из Харькова. Но такого желания нет.
Это случилось семь лет назад. Он стоял у окна своего кабинета в Харькове и смотрел на мостовую. Представил, что сейчас поедет домой той же дорогой, войдет в тот же подъезд, сядет на тот же диван, снова будет делать вид, что слушает Лену. А Лена, как вчера и позавчера, будет сокрушаться, что бросила хорошую работу, что не хотела, но превратилась в домохозяйку. Поплачет, а потом вдруг начнет радоваться, что спит сколько хочет, с удовольствием занимается домашним хозяйством. И от этих мыслей по его спине пополз леденящий холодок.
Он вышел из офиса, свернул за угол, к автомобилю, и тут порыв ветра чуть не вырвал зонт из его руки. Кляня погоду на чем свет стоит, он добежал до машины. Захлопнул дверь, вставил ключ в замок зажигания – и вдруг к лобовому стеклу прилипла газета. Не клочок, а целая газета, будто кто-то нарочно развернул ее и прилепил. Он включил дворники. Газета смялась, порвалась, но в левом нижнем углу остался кусочек с жирным текстом: «Киев. Сдаются в аренду помещения в офисном здании». Надо же… Пару месяцев назад они с Юрой предположили, что было бы неплохо открыть представительство в Киеве. Тогда он поделился с Леной, и она одобрила – она одобряла все его начинания. Но дальше рассуждений не пошло, не было времени. Сейчас времени тоже не было, но Дима взял телефон и набрал номер, указанный в объявлении.
– Добрый вечер. Я бы хотел завтра утром посмотреть помещения в офисном здании.
Он назвал номер объявления и, получив положительный ответ, позвонил жене:
– Леночка, я срочно еду в Киев, кажется, есть то, что нам надо.
– Ты о чем?
– Можно взять в аренду офисное помещение.
– А чего ты вдруг?
– Какое «вдруг»? Мы уже не раз об этом говорили, пора что-то делать.
– А где оно, это помещение?
– На левом берегу, где-то в центре, больше ничего не знаю. Увижу – сразу позвоню.
– Но ты устал, ты голодный…
– Ничего, я в дороге подкреплюсь.
– Ох, сейчас такой ливень… А завтра нельзя?
– Завтра может быть поздно.
– Что ж… Поезжай. Желаю удачи… Я с удовольствием поживу в столице… Не гони, дорога скользкая.
Первый раз он остановился на заправке недалеко от Полтавы, в тридцати километрах от деревни, в которой когда-то родилась его мама, подкрепился мясом в горшочке и кофе без молока. Вторая остановка была в четыре утра в Киеве, во дворе гостиницы, а в десять он стоял у окна своего будущего кабинета и смотрел на золотистые купола маленькой церквушки.
– Я готов подписать договор, – сказал он и с той поры ни секунды не жалел о своем решении.
А уж как обрадовался мамин брат, дядя Валя! В детстве они вместе отдыхали на море, и дядя Валя возился с Димой больше, чем родители: он был всего-то на четырнадцать лет старше Димы. Он называл Диму Малышом, а себя – Карлсоном. Он так и остался Карлсоном, добродушным и очень симпатичным холостяком. Ему было за шестьдесят, но он все еще был мужчиной в самом соку: высокий, плотный, а ближе к зиме – довольно полный. Он любил вкусно поесть и обожал готовить, а весной и летом отправлялся в Трускавец на воды, сбросить десяток килограммов. Дядя Валя, как и мама, закончил мединститут и работал психиатром, а потом защитил одну диссертацию, другую и уехал в Киев.
Дядя Валя подружился с Яровым, и Юра бывал у него чаще, чем Дима. Лысина Юры залоснилась, бока округлились, и с позапрошлого года они отправлялись в Трускавец вместе, оставляя лабрадора в собачьей гостинице.
Жил дядя Валя в большой двухкомнатной квартире за Пассажем, на улице Заньковецкой. Первый месяц Дима прожил у него, чему дядя Валя был страшно рад. Он угощал Диму редкими блюдами, доведя его вес до цифры, от которой у Димы темнело в глазах. Эту вакханалию остановила Лена, сообщив, что намерена приехать в Киев на пару месяцев. И Дима снял квартиру рядом, на Городецкого.
Сначала Лена была уверена, что это ненадолго, что Дима подготовит киевского директора и они вернутся домой. Через пару месяцев она заныла, что Киев ей надоел, что она обошла все музеи, была на всех выставках, что в театре они были всего два раза – Диме все некогда, – поэтому она уезжает домой: сидеть в четырех стенах она не намерена. Уехав, Лена во время телефонных разговоров шутила, что разлука им только на пользу: ожидание встречи и все такое, но хорошо бы жить вместе. В итоге через полгода купили в Киеве квартиру, чтобы не выбрасывать деньги на съемную и потому, что это разумная инвестиция. Квартиру нашли быстро – в новой высотке недалеко от офиса, пять минут на машине, если без пробок, но пробки были всегда. Если пешком – то десять минут наискосок, дворами, по тихим зеленым улочкам. Кредит взяли в гривне. Предлагали в валюте на более выгодных условиях, но Дима никогда не шел на это: валюта – дама капризная, подорожает и оставит без штанов.
После завершения ремонта они первый раз поссорились по-крупному – она заподозрила, что Дима не собирается возвращаться домой, хотя и подчеркивает, что Киев для него чужой, а Харьков – лучший город на планете. Он сейчас на крыльях полетел бы, только вот загвоздка – некому доверить разросшееся хозяйство. Нет подходящего специалиста – и все тут! А потом начался Майдан и Дима отправил жену домой. И запретил приезжать.