Великое плавание - Зинаида Шишова

Был у синьора Томазо еще один способ узнавать, что происходит сейчас на белом свете.

Господа из банка святого Георгия, по примеру торгового дома Медичи[3] или аусбургских купцов Фуггеров,[4] посылая своих приказчиков в различные города и страны, требовали от них подробных отчетов о состоянии торговли в тех местах.

Виды на урожай, цены на хлеб, вино и железо интересовали купцов так же, как приготовления к войне, вражда или примирение двух соседних государей или свадьбы королей.

Часто заходившему к нам господину приказчику мы помогали просматривать его отчеты. И как я был рад, когда среди скучного перечня цен на товары всплывали такие новости:

«Позаботьтесь распродать имеющиеся у вас запасы шелка, ибо португальцы готовят большую морскую экспедицию. Постарайтесь разузнать у капитанов, известно ли им, в каком направлении она будет двигаться».

«Заготовьте побольше солонины и сухарей, так как на эти продукты все лето будет большой спрос».

Когда у хозяина выдавался свободный денек, мы втроем отправлялись побродить по Генуе, которую он так любил.

«Умный и знающий человек иногда по самому ничтожному поводу может сообщить другим полезные и интересные знания», — часто говаривал синьор Томазо.

Мне думается, что именно он был таким умным и знающим человеком, Странствования по городу приносили нам с Орниччо большую пользу, так как, встретив кошку, добрый хозяин рассказывал о тиграх и о других хищных зверях далеких стран, а столкнувшись с солдатом, объяснял нам происхождение этого слова: «soldi» — деньги, «il soldato» — наемник, продающий свое искусство за деньги.[5]

На улице Менял хозяин обратил наше внимание на надписи над скамьями менял.

— «Il banco di Jacomo Fulcinelli»,[6] — прочли мы, и дальше: — «Il banco di Tomaso Escolapei».[7]

Подняв руку, хозяин указывал нам на мраморный портик красивого дворца, над которым развевался прекрасный, богато украшенный шелком и золотом флаг с изображением святого Георгия Победоносца.

— «Il banco di Genova»,[8] — прочли мы надпись на дворце.

— Это здание Генуэзского республиканского банка, — сказал синьор Томазо. — Несколько разбогатевших менял, сложившись, стали под проценты ссужать свой капитал людям, пускающимся в какие-нибудь заманчивые, сулящие доходы предприятия. Это было много лет назад, а теперь редкий из местных купцов и капитанов не имеет дела с Генуэзским банком. Доходы его так велики, что на них можно было бы снарядить любую экспедицию, а также начать или прекратить войну. Но, судя по названию его, вы можете заключить, что слава его началась здесь, на улице Менял.

Видя мою жадность к наукам, добрый наш хозяин подарил мне все свои книги и часто терпеливо разъяснял все для меня непонятное.

— Ческо, — говорил он, — Орниччо легче, чем ты, схватывает все передаваемые ему знания, но нередко полет голубя или песня уличной торговки могут оторвать его от ученой беседы. Ты же труднее запоминаешь, но более крепко усваиваешь. Если господь продлит еще мои дни и мы сможем скопить немного денег, я обязательно отошлю тебя учиться в Болонью или Павию.

Иногда синьор Томазо брал яблоко и говорил со мной о форме Земли.

— Если Земля шарообразна, хозяин, — возражал я, — то каким образом люди, которые живут с той стороны шара, могут ходить вверх ногами?

— Господь в своей великой милости, — отвечал в смущении синьор Томазо, — не определил, какая часть шара земного есть верх и какая низ, а поэтому люди считают низом то, что находится у них под ногами.

Добрый человек сам чувствовал, как мало удовлетворяют мою любознательность такие объяснения.

— Ты подумай только, — говорил синьор Томазо, — пифагорейцы[9] еще в VI веке до рождества Христова учили, что Земля шарообразна. В IV веке Аристотель[10] и другие, наблюдая тень луны во время затмения, а также захождение и восход различных небесных тел, подтвердили это учение. Стыдно нам, разумным и просвещенным христианам, не знать того, что было известно темным язычникам много веков назад.

— Ну, я свое положение разумного и просвещенного христианского подмастерья с радостью променял бы на судьбу темного язычника Аристотеля, — смеясь, возражал хозяину Орниччо.

ГЛАВА V

Труды и досуги

Меня иногда очень огорчали мысли, высказываемые моим другом, и я полагаю, что он научился им либо от грубых и невежественных комедиантов, в балагане которых провел столько времени, либо от своего приемного отца Кафара.

— Будь уверен, братец, — говорил, например, Орниччо, — что живи сейчас твой любимчик Плиний,[11] то, несмотря на весь ум его и ученость, его обязательно сожгли бы на костре только потому, что он не смог бы прочитать от доски до доски «Ave Maria».[12] Ну, в Генуе народ разумнее, и он только посидел бы в тюрьме, как твой другой любимчик, Марко Поло.[13] А вот в Испании, будь уверен, его обязательно сожгли бы на костре не хуже, чем мавра или еврея.

Спорить с ним было бесполезно, поэтому я не любил этих разговоров. Гораздо больше мне нравилось, когда в праздничные дни мы с Орниччо, взяв с собой мандолину, уходили за город.

Мы бегали по траве и ловили ящериц, а иногда Орниччо, остановившись на дороге, пел песенки собственного сочинения.

Из них мне особенно мила была песенка о разносчике, которую он сложил, странствуя по деревенским дорогам со своим хозяином, бродячим торговцем.

Я всегда подпевал ему, как умел. Чистый и звонкий голос моего друга часто собирал вокруг нас толпу.

Песенка была такая:

Рыцарь вынул меч тяжелый,А разносчик взял аршин,Говорит: «Высокий рыцарь,Благодарствуй за почин!»

Рыцарь бледен стал от злости,А разносчик: «В духов деньНа проселочной дорогеДраться как тебе не лень?

Спрячь подальше меч тяжелыйИ о спорах ни гугу,Самого лиценциатаПереспорить я могу».

Рыцарь буркнул: «Если б к тройцеНе спешил на торжества,Проучил бы я бродягуДаже в праздник рождества.

Ведь зовусь я граф Асканья,А владения мои,Богатейшие в Тоскане,Омывают две реки».

«Я Орниччо называюсь,И легко меня найти,Покровительствую птицам,Заблудившимся в пути.

Нахожу в горах дорогу,Где тропинок даже нет.Ремесло мое — разносчик,А призвание — поэт».

Слушая Орниччо, горожане хохотали до упаду. Часто потом, проходя по улицам Генуи, мы слышали из открытого окна дворца голос какого-нибудь поваренка: