Варварская любовь - Дэни Бехард
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из дома вышел еще один человек, на этот раз старик. Он чуть прихрамывал, на его рубашке у груди был нашит вензель – две боксерские перчатки. Эй, Босс, позвал он. Он поморгал слезящимися глазами и вслед за Джудом перевел взгляд на безвольную массу в горошек, лежавшую в некошеной траве, будто Босс там растаял.
Джуд попытался что-то сказать, но издал звук, похожий на лай. Он зарычал, глотнул и глубоко вздохнул.
Нет англиски, сказал он.
Не, а хули, сынок, откликнулся старик. Он подошел чуть ближе, осмотрел Джуда, словно того только что покрасили, и бросил взгляд на поверженного.
Как тебя зовут, парень?
Нет англиски, француски, выдавил Джуд, с трудом пролаявшись.
О’кей, француски. Тебе нужен тренер? А как насчет импресарио?
Они уставились друг на друга.
О’кей, полегче. Моя машина рядом. Дай-ка мне смотаться, чтобы кто глянул на старину Босса.
Джуд стоял, тяжело дыша, и только через несколько недель он сообразил, что старика зовут Херб Карни, что он – его мост в мир бокса и что через несколько лет они вместе ступят на дорогу к славе. Тебе надо немножко потрудиться, сынок, чуть позже сказал ему Карни, но ты хорошо двигаешься. Ты молодец.
Потом начались тренировки, бои, и в голове Джуда забрезжило, что он найдет место в этой стране и что Бог, такой безразличный в полях и в безмолвном небе, манкирующий своими обязанностями при горе, в конце концов обратил на него внимание.
Джорджия – Луизиана
1961–1968
США оказались безумным местом. Джуд решил, что Карни относится к нему, как к сыну. Соседние городки не сильно отличались от того, где жил Босс, может, чуть больше заселенные: ограниченные заплеванными шоссе, замусоренные кустарник и поля, изрытый и выжженный безлюдный пустырь, где местные безуспешно пытались сжечь негодную домашнюю технику. Джуд жил у Карни в подвале, спал на зеленой армейской раскладушке, рядом с бурчащими пластиковыми трубами отопления. Хотя Карни не имел представления о возрасте Джуда, он сообразил, что парнишке требуется года два, чтобы хорошенько потренироваться, да и чтобы выучить язык, тоже нужно какое-то время. И это не от доброты, Карни сразу увидел золотую жилу. Через знакомого из Атланты он раздобыл фальшивое свидетельство о рождении. Все так поступали с боксерами-иммигрантами, так что оставалось лишь прибегнуть к связям. Джуд стал Джудом Уайтом. Надежное имя, как настаивал человек из Атланты, не стоит привлекать внимание. По документам Джуду теперь значилось восемнадцать. Карни хотел, чтобы все было по закону.
Весь день Джуд хлопотал по хозяйству или рубил дрова, точно так же, как когда он жил у деда, но вместо деда был Карни, который, кивая, жевал жвачку, плевал в сорняки и приговаривал: «Живее, сынок, живее». Джуд потел и пыхтел, рубил узловатые поленья, отчего плечи его горели. Остальное время он проводил в гимнастическом зале, принадлежавшем Карни и нескольким его друзьям. Он познакомился с приемами более тонкими, чем дедовы, нырял под канаты ринга и лупил груши, пока те не превращались в отрепья, и Карни заставлял его обматывать их изолентой. Ночью Джуд лежал на раскладушке, чувствуя, как увеличивается его тело, как растут кости и наливаются мускулы, облепившие спину и голени. Ночами он смотрел на голый пол и слушал скрип досок от шагов Карни, часто навещавшего уборную.
Джуд понял: доктора – нормальные люди, которые не нужны в нищете. Стоило Карни кашлянуть, как он бежал за пилюлями; каждое утро он принимал аспирин, чтобы стоять на ногах, жаловался Джуду на муки старости и на многое другое. После долгой жизни в покосившейся хижине из некрашеных досок, протекающей во все дыры, Джуда восхищал дрянной дом Карни. Он полагал, что дом этот светел, просторен и чист. И все же он понимал, что это не то место, которое он искал. Мир, который описывал Оноре, мир его матери и всех, кто ушел на юг, существовал в телевизоре, который Карни смотрел каждый вечер. И не то чтобы Джуд желал попасть именно туда, но когда он думал об Иза-Мари, или Эрве Эрве, или о ферме, его охватывало чувство утраты. Каждое утро он просыпался, все еще беспокоясь об Иза-Мари, снова и снова противясь мысли, что она мертва. Он смотрел телевизор и пытался поверить, что сможет найти в этом мире место. Но ночью ему снился беспокойный океан.
Передавали новости, и почище комментатора в телевизоре нудел Карни. На орбиту запустили человека, грянул какой-то ядерный кризис, а на параде застрелили президента. Передавали истории про космос, спутники и зонды, всякую чепуху. Джуд пропускал мимо ушей перебранки политиков, цветное телевидение и законопроекты Конгресса. Его английский ограничивался почерпнутыми от Карни бесконечными диатрибами да россказнями о былом, о боксерах, которых он лишился из-за войны. Человека, с которым подрался Джуд, звали Хос Дженкинс по кличке Босс – это был перспективный боксер, победивший Луи-Роя Уэбстера и Тони Саламбо, обоих в первом же раунде, хуком с левой. После драки с Джудом Босс поднялся с травы. Карни отдал ему «непобедимые» трусы, но на чемпионате страны Босс все равно проиграл, вернулся на ферму, пав духом, и занимался тем, что кормил осиротевших телят из резиновой соски. Карни ставил его Джуду в пример.
Не дерись во гневе, говорил он. Черт побери, сынок, когда ты злишься, всегда найдется кто-нибудь, кто тебя уложит. Это то, что случилось со стариной Боссом. Он не понимает, что всегда есть ребята злее, чем он.
Насчет последнего Джуд сомневался. Ему не терпелось попасть на ринг, но Карни был осторожен и повторял, что боксу надо учиться, что бокс – это не драка.
С восемнадцати лет Джуд начал выступать как любитель. Он побеждал вчистую, укладывая соперников, ломая им челюсти, расплющивая ребра, поднимая на воздух апперкотами. Он принял участие в чемпионате страны и легко победил. Росту в нем было теперь шесть футов и семь дюймов, весил он двести шестьдесят фунтов, и не было на теле его ни одного дюйма, где не бугрились бы мускулы. Карни всегда был рядом, подбадривал, измерял, взвешивал, собирал деньги, вырученные на чемпионатах. После боев Карни вел Джуда в ресторан, где кормил печеным картофелем с сыром и ломтями прожаренного и проперченного мяса. Он кормил его, как ручную акулу в аквариуме.
Но Джуд оставался недоволен каждым боем. Он дрался с разными бедолагами – белыми, латиносами, итальяшками и черными увальнями. В мире, где было не так много солнца, он часто думал, что мог бы найти счастье в семье. И хотя он искал в толпе умных счастливых людей, видел только свернутые челюсти, опухшие губы, каких-то лысых, бородатых, жирных мужиков в помочах с масляными пятнами, хихикающих над поверженным боксером. Только на чемпионатах страны можно было встретить хорошеньких девушек в джинсах, обтягивающих бедра, и кожаных жилетках. Девушки пили пиво и подбадривали боксеров. Он немного понаблюдал за ними, первый раз задумавшись, как бы познакомиться. Девушки улыбались до тех пор, пока он не доковылял до них настолько близко, что они могли рассмотреть его голову, похожую на вареную рыбу, редкие рыжеватые брови, бугрящиеся по всему торсу мускулы. И тогда они убежали. Карни заметил его смятение.
Сынок, сказал он, мы до сих пор христиане, потому что Христос не пасовал перед подобными девицами.
Джуда воспитали католиком, полагавшим, что Христом должен заниматься кюре, что Христос – это угроза, клятва или просто яркая ламинированная бумажка, выданная в школе за хорошие оценки.
К чертям, сынок, сказал Карни, твое дело – не дать слабину, я в тебя слишком много вложил.
Так что Джуд продолжал драться. Месяц за месяцем он двигался мерным шагом, похожий на автомобиль на мойке – брызги пены, крутящиеся щетки, мелькающие лица, волосы и перчатки противников. Он надеялся, что рано или поздно злость и одиночество отмоются и у него не останется причин для возвращения.
Хотя Джуд и выиграл первенство страны, на летнюю Олимпиаду в Токио он опоздал, и его интересовало, придержит ли его Карни, чтобы избежать поражения от Джо Фрейзера. Оба сошлись на том, что ему не следует ждать еще три года и пора переходить в профессионалы.
Не дрейфь, сказал Карни, ты положишь Али в два счета.
Всю осень и зиму Джуд дрался, создавая себе репутацию и снося шеренги второразрядных боксеров. Карни не был разборчив. Годился любой кошелек, не было недостойного бойца или зала. Бои проходили чаще, чем заслуживали внимания, и когда на стол вываливали призовые, Карни их хватал и распихивал по карманам, выдав Джуду измятый доллар. Жаркой весной следующего года он записал его на турнир в Новом Орлеане.
Среди тамошних боксеров Джуд оказался единственным белым, да и среди зрителей были в основном черные, больше, чем на чемпионатах в других городах: парни, вскакивающие с дешевых мест, девушки, клонящие головы и притворяющиеся недовольными. Он недоумевал: неужели поединки с этими людьми – тоже путь к успеху, но мальчик, когда-то послушный деду, он покорялся и шел к победе. В свете юпитеров он легко поигрывал мускулами и сонно щурился. Звенел гонг. Первый бой длился не больше минуты.