Экспедиционный корпус - П. Карев

Сопровождавшие генерала японские офицеры в свою очередь долго с удивлением, улыбаясь, осматривали великана Сабанцева.

Официальная часть встречи русских с японцами на этом была закончена. Офицеры уехали на автомашинах в город, откуда возвратились лишь на следующий день к вечеру с опухшими от пьянки лицами.

Оставшись одни, мы бродили по порту, беседуя с японскими солдатами, которые так же, как и их генерал, немало удивлялись Сабанцеву. Они подходили к нему группами, закидывали назад голову и старались тщательнее рассмотреть его. Многие пытались достать его руки, которые он вытягивал в стороны, держа на уровне плеч, но этого ни одному японцу не удалось.

Японские офицеры и гражданские фотографы беспрерывно щелкали фотоаппаратами, стараясь заснять Сабанцева, и в конце концов так ему надоели, что он плюнул и спрятался подальше от любопытных.

В продолжение двух суток имущество нашего полка и разный другой груз были погружены на французский транспорт «Сантай». Высокие, крепкие, но изнуренные тяжелой работой и плохим питанием (они ели на ходу), китайцы подвозили к судну тюки и ящики на двухколесных тачках. Некоторые из рабочих не всегда были в силах перекатить тачку с грузом через мостик. Наблюдавшие за работой японцы бшш их резиновыми палками.

Любуясь морем, я сидел на груде ранцев и думал: «Что же меня ожидает впереди? Что придется увидеть и перенести на этом судне среди громадных пугающих просторов Великого и Индийского океанов? Может быть, мы потонем в водной пучине вместе со своими палачами, может быть, судьба выкинет меня на необитаемый остров во время кораблекрушения, а может быть, мы благополучно доберемся до берегов Франции… Может быть, скоро кончится воина, и я вернусь на родину. Снова пойду работать на кожевенный завод, – но только не к Чернову, а в большой город, на большой завод…»

Переведя взгляд с «Сантая» на китайских рабочих, я вдруг подумал: «А может быть, там, в Европе, мне тоже придется возить тяжелые тачки и подвергаться избиению резиновой палкой? Нет, этого не может быть! Я еду к друзьям, к союзникам, помогать им в войне против Германии и Австрии. По окончании войны буду с почетом отправлен в Россию…»

Труба полкового горниста оборвала мои мысли. Погрузка подходила к концу. Полк снова был выстроен на берегу против покачивающегося на волнах «Сантая».

Японский почетный караул кричал «ура», мы отвечали криком «банзай». Долго и любезно прощались наши офицеры с японским начальством.

По перекинутым мосткам под звуки оркестра мы поднялись на судно. Вскоре мостки были убраны, якоря подняты, «Сантай» дал третий гудок, и тихо, под канонаду японской береговой артиллерии, начал отходить от берега.

Прощальные крики с набережной замирали. «Сантай» развивал полный ход. Порт Дайрен постепенно скрылся из виду.

4

До tofo как попасть на «Сантай», я никогда не видел ни одного, даже речного парохода. Поэтому, очутившись на громадном океанском корабле, чувствовал себя как-то радостно и вместе с тем жутко.

«Сантай», рассекая волны, шел вперед полным ходом. Высокие мачты плавно покачивались из стороны в сторону, машины грохотали внутри судна, трубы выбрасывали огромные клубы черного дыма.

Я стоял на палубе и смотрел на отдалявшийся берег. На душе-стало тоскливо. Казалось, я уже никогда больше не увижу землю, города, железную дорогу, поля, реки, леса… Но такое настроение продолжалось недолго. Увидев, как товарищи старательно устраиваются на новом месте, я тоже спустился в трюм и начал раскладывать свои солдатские пожитки на нарах второго яруса, где было отведено место моему отделению.

Наш первый батальон был размещен в трюме носовой части корабля. Коек не было, нар нехватало, поэтому некоторым солдатам пришлось устроиться на полу.

Походные кухни, повозки и другое имущество хозяйственной части погрузили куда-то на самое дно. Верхняя палуба судна была забита жцвым рогатым скотом и птицей, предназначенной для офицерской кухни.

В первый день в трюме было очень тепло, и мы после холодных японских вагонов, после ночей, проведенных в дайренском порту, несмотря на тесноту, хорошо отдохнули. Но на следующие сутки в трюме стало так жарко, что нечем было дышать. Люди начали выбираться наверх, обосновываться на палубе на открытом воздухе. Над палубой был натянут брезент, бояться дождя не приходилось.

Через два-три дня, все, кто нашел свободное место наверху, выбрались из трюма. Каждый старался приспособить себе что- нибудь похожее на койку, используя для этого все предметы, какие находились на пароходе. Кое-кто устроил себе ложе над быками, овцами и курами, некоторые на ящиках и тюках. Но большинство спало просто на полу.

Пресной воды давали нам ограниченное количество, всех мучила жажда.

На палубе ежедневно производились строевые занятия, причем много времени уделялось отданию чести. Тех, кто вяло выполнял команду, ставили под винтовку, давали им внеочередные наряды, заставляли ходить гусиным шагом.

Строевые занятия чередовались со словесностью. Людей по- прежнему принуждали зубрить титулование начальства, вдалбливали им «понятие» о внешних и внутренних врагах. Ежедневно два часа уходило на читку евангелия. Вечером пели песни и плясали.

Корабль вошел в воды Индийского океана. Жара была невыносимая. Муштра продолжалась, а питание было плохое. Кормили негодным соленым мясом и соленой рыбой. Чай был только утром. От соленой пищи еще сильнее мучила жажда, но пресной воды выдавали все меньше. Мы вынуждены были пить морскую воду.

Во время качки мы не находили себе места. Судовой лазарет вскоре был переполнен. Полковой врач просил командира полка Дьяконова отменить занятия, но он отказал. Дьяконов ежедневно был пьян. Каждый вечер он выходил из каюты, садился на открытом воздухе за стол, уставленный бутылками с пивом, вызывал к себе первую роту и, выстроив ее около себяс полукругом, заставлял петь и плясать под гармошку.

Мне особенно «везло». Мало того, что я был запевалой, – нелегкая дернула сказать, что и на гармошке играю. Помногу пришлось играть, так что мозоли на пальцах появились. Пробовал гармошку расстраивать, ломать, но это не избавляло or мучений.

Наконец я решился на крайнюю меру. За два дня до прибытия с Сингапур ночью неожиданно разыгралась буря. Волны с ревом заливали палубу, сметая с нее легкие вещи. Воспользовавшись случаем, я бросил гармошку в море и утром заявил подпрапорщику Кучеренко, что ее снесло волной. За ротозейство Кучеренко поставил меня на два часа под винтовку, но я был рад, что отделался от злополучного инструмента.

Число больных росло. После поповской обработки ночью умерших выбрасывали в океан.

На одиннадцатый день судно прибыло в Сингапур. К берегу пристали вечером – часов в шесть. Часть берега, где остановился «Сантай», оказалась огороженной передвижными деревянными щнтамн, тут же были выставлены английские полисмены. Начальство разрешило нам сойти с корабля на огороженный участок, но предупредило, что если кто из нас попытается удрать в город, тот будет строго наказан. Английские полисмены были заменены постовыми из русских солдат.

Только на следующий день утром солдаты, считавшиеся более благонадежными, были отпущены под командой в город.

Началась разгрузка и погрузка «Сантая». Выгружали товары, взятые в Дайрене, брали уголь.

Черные от угольной пыли рабочие носили уголь на судно в корзинах на бамбуковых коромыслах. Они были нагие, если не считать кушака, повязанного у пояса, и широкой соломенной шляпы на голове. Они не ходили, а бегали. Жара стояла нестерпимая. Пот катился с них градом. Более слабые под непосильным грузом падали на ходу. Англичане-надсмотрщики, одетые в легкие белые костюмы и белые пробковые шлемы, ударами бамбуковых палок поднимали их на ноги.

Наблюдая, как японцы издевались над китайцами в Дайрене, я не особенно удивлялся этому, считая японцев злыми азиатами. Но когда увидел зверское отношение к людям со стороны англичан, о культурности которых мне приходилось читать в книгах, их поведение возмутило меня до глубины души.

Характерен и такой факт.

Отпущенным в город солдатам пришлось обменивать русские деньги на сингапурские доллары, так как наши деньги в магазинах не принимались. Мы не знали об условиях обмена, я этим воспользовались местные менялы: они брали за доллар по полтора рубля, тогда как полагалось по одному рублю семнадцати копеек. Когда выяснилось, что на следующей стоянке сингапурские доллары приниматься не будут, мы поспешили выменять неизрасходованные. На этот раз менялы платили за доллар по рублю, причем только кредитными билетами, категорически отказываясь вернуть золотые монеты.

Несмотря на все принятые начальством меры, люди самовольно уходили в город и возвращались оттуда на рассвете. Солдаты приходили одни или в сопровождении английских полисменов, которым было приказано всех русских направлять в порт.